Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)

• Название: Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
• Автор: Евгения Марлитт
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-14-4364-7

В книгу вошли два романа – «Дама с рубинами» и «Совиный дом».

Дама с рубинами. На смертном одре супруга Лампрехта взяла с него клятву не жениться вновь. Нарушив ее, он жестоко поплатился, и теперь призрак дамы с рубинами преследует его потомков…

Совиный дом. Разорившиеся дворяне Иоахим и его сестра Клодина вынуждены переселиться в скромную усадьбу из роскошного замка, в котором теперь властвует воспылавший к девушке страстью герцог…

---

– Грета, ты не умеешь ездить на моих козлах. Я этого не хочу! – проворчал он слезливо, и его худенькое личико покраснело от гнева. – Это мои козлы, мне их подарил папа!

– Не буду больше, никогда не буду, Гольдхен, – стала уверять его сестра, выходя из «экипажа». – Не сердись! Ведь ты меня любишь? – Мальчик опять влез на скамейку и неохотно позволил ей обнять себя с бурной нежностью. – Ведь Гансу и Вениамину тоже хочется погулять! Бедняжки так долго были заперты в конюшне в Дамбахе.

– И ты в самом деле приехала одна из Дамбаха? – спросила госпожа советница, и в ее голосе послышались страх и негодование.

– Конечно, бабушка! Не может же толстый кучер сесть со мной в детскую коляску! Папа поехал домой верхом, а я должна была ехать в большой повозке с факторшей[2], но я не могла дождаться, пока она кончит торговать.

– Какое безумие! А дедушка?

– Он стоял у ворот и держался за бока от смеха, когда я промчалась мимо него.

– Да, ты и дедушка… Вы оба… – Старая дама вовремя спохватилась, не докончив своего резкого замечания, и указала на платье внучки. – И на что ты похожа? Ты же по городу ехала в таком виде!

Маленькая Маргарита теребила ленты своей шляпки, пытаясь их развязать, и совершенно равнодушно взглянула на вышитый подол своего белого платья.

– Пятна от черники! – сказала она хладнокровно. – И поделом вам: зачем всегда надеваете на меня белые платья? Бэрбэ говорит, что лучше всего носить дерюгу.

Тетя Софи смеялась, ей вторил мужской голос. Почти одновременно с маленьким экипажем во дворе появился красивый девятнадцатилетний юноша, сын советницы, ее единственный ребенок (она была второй женой своего мужа и мачехой покойной госпожи Лампрехт). Молодой человек нес под мышкой связку книг – он возвращался из гимназии.

Девочка бросила на него мрачный взгляд.

– Нет ничего смешного, Герберт, – проворчала она сердито, берясь за вожжи, чтобы ехать к конюшне.

– Хорошо! Слушаю, барышня! Не смею спросить, готовы ли ваши уроки. Кушая чернику, вы вряд ли изволили повторить французский, и могу себе представить, сколько клякс будет в тетради, когда придется второпях писать вечером.

– Ни одной! Я буду внимательна и постараюсь писать хорошо назло тебе, Герберт.

– Сколько раз нужно тебе повторять, непослушное дитя, чтобы ты называла его не «Герберт», а «дядя», – сердито заметила госпожа советница.

– Ах, бабушка, какой он дядя, хотя бы был десять раз папин шурин! – возразила упрямо малютка, нетерпеливо встряхивая густыми темными кудрями, которые падали ей на лоб. – Настоящие дяди должны быть старыми! Я же хорошо помню, как Герберт ездил на козле и бросал мячиком и камнями в окна.

При этой бесцеремонно высказанной детской критике молодой человек покраснел и принужденно засмеялся.

– По тебе плачет розга, дерзкая девчонка, – проговорил он сквозь зубы, смущенно взглядывая на находившийся как раз напротив пакгауз. Несколько покосившаяся внешняя деревянная галерея, которая шла вокруг старого дома перед окнами верхнего этажа, вся заросла густо сплетенными ветвями жасмина, местами образовавшими круглые своды, через которые в комнаты проникали свет и воздух. В одной из таких зеленых ниш мелькало иногда что-то золотым матовым блеском, над балюстрадой поднималась нежная белая рука и задумчиво проводила по золотистым волосам. Но в данную минуту там все было тихо и неподвижно.

Госпожа советница одна заметила взгляд, украдкой брошенный ее сыном. Она не сказала ни слова, но насупилась и демонстративно повернулась спиной к пакгаузу и въезжавшему во двор всаднику. Фигура на коне была весьма величественной. Господин Лампрехт был очень красив: стройный, с густыми черными бровями и небольшой черной бородкой, он был полон достоинства, несмотря на то что каждое его движение выдавало пылкость характера.

– Папа, вот и я! Я приехала на целых десять минут раньше тебя. Мои козлы бежали намного быстрее твоего Люцифера! – торжествовала Маргарита, которая выскочила из конюшни, заслышав цокот копыт по мостовой.

Стук отворяемых ворот вызвал движение и за зеленым трельяжем деревянной галереи над проездом: из-за жасмина выглянула белокурая головка; молодое лицо, сияющее весенней свежестью, и светлое платье девушки так ярко выступали на зеленом фоне листьев, что невольно должны были привлечь к себе все взоры.

Она выглянула из зеленой ниши, будто хотела посмотреть, кто едет; две толстые косы упали на балюстраду, ветер развевал вплетенные в них голубые ленты. На балюстраде, вероятно, лежали цветы, так как при ее быстром движении несколько чудесных роз упали на мостовую к ногам лошади. Та отпрянула назад, но всадник успокоил ее, погладив по шее, и въехал во двор. Он снял шляпу и, глядя прямо перед собой, проехал по цветам, не обратив на них внимания и даже не подняв головы к галерее, чтобы посмотреть, откуда они упали, – господин Лампрехт был гордый человек, и советница сочувствовала жильцам заднего дома, что он мало обращал на них внимания. Но его маленькая дочь думала иначе. Она подбежала к пакгаузу и подняла цветы.

– Вы, наверное, плетете венок, фрейлейн Ленц, – крикнула она на галерею. – Две розы упали. Бросить их вам или принести наверх?

Ответа не последовало – молодая девушка ушла внутрь дома, видимо, испугавшись отпрянувшей лошади.

Лампрехт тем временем спешился и был достаточно близко, чтобы слышать, как советница с неприятным удивлением сказала тете Софи:

– Как могло случиться, что Гретхен познакомилась с этими людьми?

– Я ничего об этом не знаю, но думаю, что она ни разу не была в пакгаузе. У девочки доброе сердце и ничего больше, госпожа советница. Гретель готова услужить всякому – вот настоящая вежливость, не то что у тех, кто наговорит тысячу комплиментов, а в душе дурно думает о других людях. Но, может быть, ребенок просто любит все прекрасное, я сама в этом грешна: как увижу прелестную девушку на галерее, у меня просто душа радуется.

– Ну, это дело вкуса! – заметила небрежно советница. – Я никогда не любила блондинок, – прибавила она тихо. – Впрочем, я ничего не имею против любезности Гретхен, меня даже радует, что и она может быть вежливой. Я, конечно, не принадлежу к тем, кто плохо думает о других, мне этого не позволяет христианская кротость, но я придерживаюсь консервативных взглядов и считаю, что известные границы между людьми должны существовать. Хотя эта девушка и была воспитательницей в Англии, но здесь она только дочь человека, служащего на фабрике, и это должно определять наши отношения с ней, не правда ли, Болдуин? – обратилась она к своему зятю, который поправлял седло на лошади.

Тот поднял голову, и его темные глаза украдкой бросили на кроткую женщину взгляд, полный такой злости, как будто он хотел ее уничтожить.

Ей пришлось подождать, пока он наконец равнодушно ответил, точно думая о другом:

– Вы всегда правы, матушка. Кто бы посмел не согласиться с вами!

Господин Лампрехт надвинул шляпу на лоб и повел лошадь к конюшне, устроенной в бывшей ткацкой.

Глава 2

Под липами между тем происходил довольно громкий разговор. Маргарита положила подобранные ею розы на садовый стол. «Пока фрейлейн Ленц не придет на галерею», – заметила она, становясь коленями на скамейку около маленького брата.

– Посмотри, Грета, – сказал Герберт, показывая на грифельную доску. Лицо его все еще было красным, и говорил он слегка дрожащим, точно не своим голосом. «Вероятно, со зла», – подумала девочка и увидела, как Герберт, очевидно по рассеянности, спрятал одну розу в карман.

Всегда сдержанный молодой человек стал неузнаваем. Бледный, зло сверкая глазами, схватил он маленькую ручку, прежде чем она успела дотянуться до цветка, и отбросил ее, как вредное насекомое.

Девочка пронзительно закричала, а Рейнгольд, испуганный, вскочил со скамейки.

– Что у вас тут такое? – спросил господин Лампрехт, который только что передал лошадь подоспевшему работнику и подходил к столу.

– Он не смеет, это все равно что украсть! – закричала девочка, у которой еще не прошел испуг. – Розы эти принадлежат фрейлейн Ленц.

– Ну и что же?

– Герберт взял белую, самую красивую, и спрятал в карман!

– Что за шалости! Какие глупые шутки, Герберт, – сказала в сердцах советница.

Лампрехт казался разгоряченным от верховой езды, словно вся кровь бросилась ему в голову. Он молча подошел к Герберту, помахивая хлыстом, который все еще держал в руках. С оскорбительно высокомерной, насмешливой улыбкой смерил он покрасневшего, смущенного юношу взглядом прищуренных глаз, которые метали искры.

– Оставь его, малютка, – проговорил он наконец, небрежно пожимая плечами. – Герберт стянул розу для школы, завтра во время урока ботаники он представит своему учителю прекрасный экземпляр «Розы Альба».

– Болдуин… – Голос молодого человека прервался, как будто кто-то схватил его за горло.