Лина ТриЭС - Третья истина

• Название: Третья истина
• Автор: Лина ТриЭС
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-1484903971

Роман «Третья Истина» написан 40 лет назад, в СССР, но в силу ряда обстоятельств опубликован недавно, и не в СНГ, а в США. Там он нашел своего читателя в среде русскоязычных американцев. На территории бывшего СССР круг лиц, знакомых с романом, по понятным причинам ограничен. Однако их реакция на роман, их отзывы дают основания полагать, что роман оказался бы здесь востребованным. В связи с этим автор принял решение «вернуть роман на историческую родину» и дать возможность широкому читателю с ним ознакомиться. Итак, перед вами две книги романа «Третья Истина». Вымышленные персонажи помещены в прописанную до деталей историческую мизансцену: война, революция. Но рассказанная история, конечно, в первую очередь — о любви. События встречают нас в Раздольном — фамильном поместье знатного и богатого рода, придерживающегося традиционных устоев. Неудивительно, что вся надежда на будущее возлагается на сыновей, а дочь, шаловливый ребенок с чудесным именем Александрин, оказывается не нужна ни русскому отцу-полковнику, ни матери-француженке, подспудно ревнующей к ее юности и очарованию. Братья и вовсе относятся к малышке с нескрываемым презрением, и состояние холодной войны между отпрысками семейства Курнаковых перерастает в активные боевые действия. Драки и скандалы сотрясают дом. Безрадостная жизнь Лулу (таково ее детское прозвище) начинает меняться, когда однажды она в буквальном смысле сталкивается на лестнице с загадочным незнакомцем, который в импровизированном театральном диалоге представляется «Виконтом». Лулу захватывает атмосфера таинственности и дух приключений, окружающие этого человека, а он… что же такого он увидел в этом ребенке, что не сразу, неохотно, урывками, но все же берется за воспитание заброшенной Александры? Год четырнадцатый, год пятнадцатый… Сквозь призму восприятия взрослеющей героини перед нами проходят события того неспокойного времени: начало войны, неудачи российской армии, смута в народе, зарождение революции. Саше хотелось бы видеть все это как бы из-за спины «Виконта», чей образ и слова вне зависимости от физического присутствия в поместье, затмевают все остальные события. Нечастые теперь встречи становятся праздниками, самыми яркими и «настоящими» в меняющемся мире. Революция приходит и в поместье Курнаковых, затягивая в свое жерло Александру и усугубляя ее положение изгоя в семье. Ей приходится покинуть отчий, впрочем, никогда не бывший родным, дом. И снова единственным её покровителем и попутчиком на жизненном пути оказывается «Виконт». Так начинается их большое путешествие в Петербург, город, любовью героев и писателя превращенный в полноценного персонажа «Третьей истины». Все атрибуты времени выписаны досконально. Цены, погода, исторические личности — подлинные. Так же подлинно и пространство: города и дороги, каждый километр которых описан сочно, достоверно и увлекательно… Вместе с Сашенькой вам предстоит постепенно узнать человека, чьи принципы, понимание мира, убеждения и формируют «Третью Истину», истину «Виконта», истину Поля Шаховского. Но сможет ли он сохранить свою истину в стремительно меняющемся, разламывающемся мире? Сможет ли выжить и быть рядом со своей маленькой девочкой? «Конец второй книги» …Но кто сказал, что это конец пути? Может только полдороги?

---

Да, сообразить не мешало. Саша как раз собиралась задать пару-другую вопросов, могущих помочь пролить свет на загадочное негодование налетевшей особы. И вдруг в разговор встрял звонкоголосый Семиков:

— А я знаю! А мы с Толькой знаем — про мировую революцию: как у себя всех не наших перебьем и пойдем дальше у всех других бить, так она и нагрянет. Еще знаем: «С Красной Армией пойду я походом, Смертный бой я поведу с барским сбродом».

— Видите, плохо иШете, товариШ заведуШая, — укорил тяжело отдувающуюся обладательницу ватника Круминьш и обратился к Семикову, нетерпеливо подпихивающему друга, дескать, «ты тоже себя покажи!» — Ты знаеШ, что такое револУционный долг?

— Знаю, — заторопился вновь блеснуть Семиков, — это когда революция дает, дает, а мы должны ей потом все отдать обратно!

Пустыгин, явно не имевший такого твердого мнения о революционном долге, как приятель, принялся внимательно разглядывать свои башмаки, чтоб «кожаный» не зацепил и его.

— ЗнаеШ. Все отдаТ — это правильно, — ввинтил взгляд в Семикова Круминьш. — Готов идти с нами? Отдавать револУционный долг?

— А у меня пока ничего нету… — усомнился в своей кредитоспособности Семиков.

— Что вы такое говорите? — опомнившись, воскликнула Саша, — куда вы их приглашаете? Их в этот дом жить перевести хотят… я привела…посмотреть пока… — ей что-то сильно захотелось забрать Семикова и Пустыгина обратно. — Им по семь лет всего…

— Борцов надо воспитывать сызмала, — отрезала полная женщина, как выяснилось, заведующая нового дома. — И мы это здесь будем делать. Так вы из Коммуны Лафарга, что ли? Что через дорогу? В Наркомпроссе поговаривают, там у вас мягкотелая интеллигентщина процветает!

Круминьш повернулся к Саше и сказал приветливо:

— Не беспокойтеС, девушка. Это так говорится: «бой». Я намерен взяТ ребенка, можно обоих, для помоШи… Это важное револУционное дело. Они будут гордиТся собой, что внесли свою долю в обШее дело. И товариШ заведуШая будет с нами. Это нискоЛко не вредно для детского здоровя.

Саша растерялась. Это, судя по манере держаться, какой-то ответственный деятель, и сюда пришел не из-за пустяков. Возражать? Не соглашаться? Сейчас, действительно такое тяжелое положение… Может, срочно надо что-то мелкое перебрать или почистить? Детали какие-нибудь?

— Может, я могу сама вам помочь? Вы бы могли мне объяснить, что нужно делать, товарищ?

Но непреклонный латыш объяснил, что женщина у них уже есть — это товарищ заведующая, нужен еще ребенок, а она, Саша, слишком большая. И все быстренько решилось — Семиков и Пустыгин изъявили полную готовность идти на дело, которым они будут гордиться, и которое Саше чем-то смутно не нравилось.

Опасения ее оправдались: «дело» оказалось обысками. Об этом Семиков и Пустыгин поведали ей на следующий день, когда она их разыскала в новом доме. Поведали по-разному: Волька был воодушевлен и взахлеб рассказывал, как лазил под кроватями и в какие-то отдушники, как выволок из какого-то закутка «вот та-а-акущую» банку пшена:

— Товарищ Клава — так, оказывается, звали их волоокую заведующую, — говорит: «Вот отчего все с голодухи помирают, всё буржуи, проклятые, попрятали!».

— Вы, вообще, что искали там? — Саша слышала, конечно, об обысках, об этом все говорили, но никогда особо о них не задумывалась. Они были где-то там, в стороне от их школьной жизни.

— Золото, ружья, цены всякие…

— Ценности?

— Ага, их.

— Нашли?

— А как же! Пшено, ну, что я нашел! Это ж ценность, да, Саня? Товарищ Айварс сказал: «Так держать, юный коммунар!»— было видно, что Семиков упоен собой до чрезвычайности.

А «добрый кот» Пустыгин был растерян и повторял:

— Тетенька плакала… Им теперь есть нечего будет… она про запас просто. И когда письма рвали, плакала…

— Какие письма? — упавшим голосом спросила Саша.

— Белогвардейские, — бодро объяснил Семиков.

— А тетенька плакала и не давала, — на той же растерянной ноте прогудел Пустыгин, — она как закричит: «он еще в пятнадцатом погиб!» А он тогда какого цвета был, белый, или красный, а, Саня?

— Никакого, я думаю. Это, видимо, просто с войны были письма от офицера какого-то. Память о нем, зачем же понадобилось рвать?

— А то, как понять, чтó товарищ Айварс проверил, что нет, — с готовностью ответил Семиков, — товарищ Клава задание дала: что он посмотрел, — рвите.

— А она как заплачет! Ее жалко стало, — шепотом признался Пустыгин.

— Ничего не жалко — она ж крокодил, ты ж слышал, Толька!

— Почему крокодил? Как это — крокодил? — совсем перестала понимать Саша.

— Товарищ Айварс ей как скажет: «Прекратить крокодиловские слезы!» Она вся затряслась и замолчала!

У Саши в мыслях образовалась такая круговерть, такая сумятица, что она только в замешательстве переводила глаза с Пустыгина на Семикова и обратно. Объяснить им, что это ненужная бесчеловечная жестокость? Но они-то при чем? И вправе ли она породить в них протест? Ведь на самом деле, — уговаривала себя Саша, — надо бороться с врагами всеми доступными средствами, и таким образом тоже: изымать все опасное, все запрещенное. Это по-своему должно помочь одолеть катящиеся на Петроград белые орды. Значит — нужно, правильно и справедливо. Неожиданно, на чашу ее сомнений подбросил свой камень Пустыгин:

— А ты вот тогда картинки рисовал, помнишь, в тумбочку положил, берег. А я бы взял и разорвал все! Ты б не ревел?

Но Семиков сомнений не знал:

— Дурак, ты, Толька! Сравнил тоже! Ты — наш и я — наш. Чего б ты рвал? Я б тогда не ревел, а избил бы тебя хорошенько! А тут — враг-крокодил! Пусть ревет!

В Сашиной голове выкристаллизовалось: какими бы юркими и всепроникающими ни были малыши, им на обысках бывать нельзя. И она помчалась к Люпусу. Здесь она уже не колебалась и не искала слов. Она требовала у Люпуса немедленно забрать Семикова и Пустыгина обратно:

— Слушать Вольку страшно и жалко! А Тольку — просто жалко, он переживает ужасно. Он же добрый, чуткий… Ребенка нельзя учить так думать, так чувствовать! Даже если это будущий непреклонный боец. Ты должен выступить! Мы все должны пойти объяснить этой… Клавдии недопустимость вовлечения детей…

Люпус сурово сдвинул брови:

— Зря нюни развела, Шаховская. Если этот Толька у тебя — слюнтяй, так для него же хуже! И, как пить дать, — вина твоя. Всякими сказочками их пичкаешь — короли, маркизы, принцессы! На Совет вызовем, ответишь, с какой стати ты антипролетарскую мораль малышне насаждаешь!

— Степка, ты серьезно? — спросила Саша в гневном изумлении, забежала так, чтобы быть точно напротив Люпуса и заставила встретиться с собой взглядом. Они глядели друг на друга какое-то мгновение, потом Люпус опустил голову и принялся перебирать бумажки на столе. Саша наступала:

— В сказке — победа Кота в Сапогах, то есть ума и находчивости над тупой силой — людоедом. Это антипролетарски? Кстати, так называемый Маркиз Карабас, как раз, лишенный имущества человек! А принцесса — просто образ прекрасной мечты!.. — она старалась теперь говорить спокойно и доходчиво. Ну, должен же Степка понять ее!

— Я тебя в контре не обвиняю, конечно, — не глядя на Сашу, пробормотал Степа, — «Добро побеждает зло», «мечта»… Малышне сгодится… Чего там, может, в семь лет и вправду еще рановато на борьбу… Не перегибай, только… А только те, белые гады, с нашими не церемонятся, мал, не мал. Ты, Шаховская, главное, по сути, согласна? В нашей критической обстановке надо обыски делать?

— Приходится, — не могла не согласиться Саша.

— Если пацан куда-то слазить может, куда взрослый не пролезет, надо его использовать?

Саша промолчала. Она ощущала себя в каком-то замкнутом кругу и понимала бесполезность и обреченность своего разговора с Люпусом.

— Мы, может, Клавдии этой посоветуем, чтоб постарше привлекала, ну там с девяти что ли… А этих пока в кружки, на плакаты, на агитки, — окончательно убрал жесткость в голосе Люпус и собирался сказать еще что-то. Но она устало кивнула — и ушла.

Ночью она старалась было думать о новой постановке, но поняла, что о малышах сейчас — лучше не надо. Стала перебирать в уме вопросы к завтрашнему спросу по истории, но сосредоточиться не удавалось: в сердце сидела заноза и вылезать не желала. И когда, наконец, пришел сон, он оказался недобрым. Она увидела любимую комнату, а в ней… все переломано и разбросано. Кто посмел? На полу — грязные, затоптанные, разорванные листки с узкими выцветшими буквами: «Поль, милый…». И где-то рядом синие глаза глядят на нее с печальным укором, а затем кто-то отвернулся и ушел… «Не смотрите так! Я пыталась защитить! Не оставляйте меня!» — закричала Саша и проснулась в слезах.

Семиков и Пустыгин остались в новом доме и на обыски ходили еще не один раз.