Нина Садур - Чудесные знаки

• Название: Чудесные знаки
• Автор: Нина Садур
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00252-5

В 1987 году вышла первая книга Нины Садур — сборник пьес «Чудная баба», и сразу началась ее известность как драматурга, к которой вскоре присоединилась и популярность прозаика. Ее прозу сравнивают с осколками странного зеркала, отражающего жизнь не прямо, а с превращениями, так, что в любой маленькой истории видится и угадывается очень многое. Это проза пограничных состояний и странных героинь, появляющихся, как кажется поначалу, ниоткуда — то ли из сна, то ли из бреда. На самом деле бредова, по сути, сама наша жизнь, а героини с этим бредом сражаются — в одиночку, без малейшей надежды на понимание: подлинностью чувств, умением увидеть даже в самой безнадежной реальности «чудесные знаки спасенья».

---

Он занялся ее косицей, такой длинной-длинной, а тоненькой, как волосок. Он долго, сверху вниз, наклоняясь, будто молясь, расчесывал косоньку, терпеливые волосенки; он потихоньку вскипал злостью: собирался ведь отрезать, и все руки не доходили. На самом деле он не решался, уж как-то раз подкрался сзади, щелкая ножницами, но представил, как шлепнется на пол седая косица, худая высокая шея обнажится, как для топора, он подумал, что она умрет, ничего в ней менять нельзя уже, такая она уже древняя, все в ней срослось одно с другим. Вот он уныло чесал волосенки, довольно ловко заплел их, плетя, отходил от бабки все дальше и дальше, на всю длину косы, и, когда самый кончик стянул уж, она протянула руки назад, схватила косу, вытянула у него из рук и ловко скрутила ее в тугой узелок, закрепив гребенкой.

— Теперь хоть замуж! — пошутил он.

— Когда? — откликнулась чутко.

Он опять посмотрел на окно. Черное, непроницаемо отражало оно комнату. «Обойду больных и посплю в ординаторской», — решил он, поняв, что валится с ног. Отчужденно он глянул на больную.

Он был спокоен, груб, здоров и враждебен немощи.

— Воняет же у вас, надо сказать! — он повернулся, чтоб уйти.

— Не уйдешь ведь, — вкрадчиво прошептала старуха.

Он обернулся рассеянно:

— Что? Вот у меня журнал назначений. Уколы, таблетки. Семьдесят больных.

Старуха слегка смутилась, но повторила с нажимом:

— А ты не иди.

— Что ж им, умирать? — усмехнулся он. И добавил: — Я ведь медбрат.

Наклонила голову, стала думать. Потом говорит:

— Жениться нам с тобой надо.

— За старое, опять за старое, — прошипел он тоскливо. — Как же нам жениться? Я такой молодой, а вы старая!

Поглядела, как на сумасшедшего.

— А почему тогда ты мой жених?

Он подкрался, как убийца, руки в карманах халата сжимая.

— Я не жених! — взвизгнул он, нависнув над ней.

Ему показалось, что она усмехнулась злорадно.

— Вы послушайте, Анна Ивановна! — он заговорил спокойно, покровительственно, как здоровый с больной. — Дорогая Анна Ивановна Буранкина.

— Да, да! — отозвалась она трепетно.

— Вас нашли на улице. Никто вас не знает. Никто сюда не обращается. Вас лечат. Если вас не найдут ваши близкие, вас поместят в дом престарелых. А может такое быть, что кто-то сейчас в горе мечется, ищет вас, зовет.

Ее это не тронуло. Она это выслушала, довольно бессмысленно хихикая.

— Откуда вы взялись? — с угрозой спросил он.

Она промолчала.

— Почему вам условия особые? Вам одной — бокс, когда другие больные лежат в коридорах?

И на это она промолчала так равнодушно, словно речь шла не о ней.

— Где вы живете?

Она, улыбаясь, пожала плечами.

— У вас нет документов! — крикнул он.

— Есть! — крикнула она.

Она бросилась к тумбочке, мотаясь от старости, промахиваясь, уцепилась за крышку ящика, потянула. Она достала горсть значков и медалей.

— Знаю! Знаю! За войну! Вас с ними нашли. Вас за них и пригрели, сюда поместили! Но ведь это же не документы! На них нет вашего имени!

— Герой… Победитель… — неуверенно прочитала старуха.

— Это не имя! Звание ваше!

С сожалением поглядела она на сияющие кружочки, ссыпала, звякая, обратно в тумбочку.

— А к тому же! — сообразил он. — Вот они и доказывают, что вы старуха! Вас наградили давно, та война ушла давно. Уже новые войны накатили. Вы не девушка юных лет! Как вы любите врать мне! Вы не можете быть моей женой!

— Я могу! — страстно крикнула старуха.

— А как же я клизму сам ставлю вам? Ногти вам на ногах обстригаю? Купаю вас? Как санитар. Разве жены такие?

— Наглые санитары! — закричала старуха. — Они специально тебя заставляют, чтобы позорить меня. Чтобы ты видел больную старуху.

— Так вы и есть больная старуха! Мне ли не знать! — изумился он.

— Я не больная старуха, — устало сказала старуха. — Я невеста твоя Анна Ивановна Буранкина.

«А, собственно, что я так горячусь-то? — подумал он. — Какое мне дело? Ведь меня давно убили».

Увидев, что он колеблется, старуха подбежала и взяла его за руку:

— Пойдем-ка.

Он послушно пошел за нею, сел на больничную койку. Она села рядышком. Не выпуская руки его, тревожно заглядывая в глаза ему, она призналась ему нерешительно:

— Я уж не знаю, будешь ругаться, нет ли?

— Ну? — спросил он, думая, сможет ли еще чему удивиться.

— Листовки мои облетели весь Божий мир. Обидишься, нет ли?

— Что в листовках? — спросил он.

— Я написала рабочим, — просто призналась Буранкина. — Что ты мой жених, Алексей.

— Зачем это рабочим? — удивился он искренне.

— Рабочие — самые добрые люди, — убежденно призналась Буранкина, качая свою сухую ладошку в его большой руке. — Они навеки измучены. У них никогда не сбудется. Поэтому чужая беда им, как по сердцу бритвой.

— Мятеж затеваете? — смутно он догадался.

— Вновь восстание, — востроносенько глянула, повертела головенкой, будто в комнатке и будет восстание. — Уже содрогаются недра.

Смутно вспомнилось — было, содрогалась земля под ногами, а погубленная на страшной высоте оползала по стеклу вниз, но так, как будто всплывала утопленница.

— Я прилягу? — нерешительно он попросил.

Попридерживая его под затылок, словно раненого, уложила его. Узкая койка его приняла, казенные простыни, запах терпения.

Буранкина же стала метаться по комнате. «Сама боится, — догадался он. — Ведь это ж такие силы сдвинула. Хорошо, что я уже умер».

Дверь отворилась, кто-то вошел в прозрачном забрале. В руке вошедший держал металлический жезл, позже оказавшийся стеблем с ноющим синим цветком на конце. Глубоко гудели шаги вошедшего, будто под полом был не больничный подвал, а бескрайняя бездна, и в ней отзывались шаги тяжелоступа. Алеша, зажмурясь, лежал, претерпевая и этих чудовищ. «Пройдет, все пройдет, минуют и эти, а я побегу-полечу…» — мелькнуло.

Глухой, будто бы из глубин, голос вошедшего загудел:

— Он ли?

— Он, — отозвался чистый женский голос.

Алеша открыл глаза — прямо над ним белел потолок. Он сел на кровати.

— Вы сварщик? — хмуро спросил, боясь посмотреть на вошедшего. — У меня голова закружилась, я прилег на постель больной. А вам, скорее всего, надо вниз, в котельную, трубы заваривать, — и осекся.

Такая тишина ему ответила, словно он был здесь один. Тогда он обернулся к ним и встал с кровати.

За смуглым стеклом глаза сварщика были плывущими, страшно глубокими. Казалось, что не хотел он смотреть на Алешу, но вот — смотрит. «Вот зажжет, вот зажжет свой синий огонь!» Сварщик глядел очами тьмы-синевы.

— Вы сва-арщик? — упрямо проблеял медбрат.

Ему не ответили.

— Хорошо, — сдался он. — В чем моя вина?

— Жалоба, — глухо отозвался человек под забралом, и морозец дыхания тронул стекло изнутри.

— Жалоба! Жалоба! — крикнул Алеша. — Она лжет!

— Безлюбые шахты ахнули! — возразил человек. — Мы головы подняли — к нам с высоты яблонев цвет залетел! Мы глубоко под землей, мы решили, что наверху наступила весна. Мы руки из недр потянули — поймать лепестков. Оказалось, что это листовки. Жалоба девушки.

— Сколько вас там? — не поверил Алеша.

— Тьмы, — был ответ.

Угольно-черные тени пролегли под глазами у сварщика, а очи синевы вод подземных, не мигая, глядели, лишь легкое неверное золото маски слегка освещало темный лик. Старуха, боясь за Алешу, вся трепеща, попробовала подольститься.

— Мы помирились уж!

— Анна! — отозвался гулко пришелец. — Безлюбые шахты хранят твою жалобу — вот! — он вынул с груди белый листок. — Жених твой предал тебя. Здесь написано.

— Старуха! — крикнул медбрат.

— Сдвинулись недра, — сказал человек. — Шахтеры ползут из забоев наверх. Обиду твою мы не в силах стерпеть.

«Вот зажжет, вот зажжет жало — синий цветок!» И зажег. Свистя, злой цветок задрожал на стальном стебле, неумолимо приближаясь к Алеше. Недвижны, черны были глаза под легким золотом маски.

— Старуха я! — простонала Буранкина.

— Добрая! — ахнул Алеша.

Рыцарь окаменел. Алеша уже чувствовал жар от синего пламени. Рыцарь недвижен был, синий цветок тихо пел у плеча его. Алеша попятился.

— Я согласна, согласна, — дрожала Буранкина бедная, ноженьки подгибалися, рухнуть бы! — Старуха я и есть.

— Никто не поверит! — отвечал тяжелодум. Но пламя погасло.

— Иди! Иди! — закричала осмелевшая. — Опускайся обратно! Иди!

Ссутулясь, побрел тот к двери. Увидев его спину, старуха освирепела:

— Попаляй! Попаляй сам себя! Попаляй! Клятый ты!

— Вам в котельную, — подсказал медбрат, тревожась, так раскачало того от старухиной брани.