Илья Маркин - Курский перевал

• Название: Курский перевал
• Автор: Илья Маркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Вся жизнь и творческая биография Ильи Ивановича Маркина связаны с нашей Советской Армией и Великой Отечественной войной, о героях которой он написал несколько книг. В издательстве «Молодая гвардия» вышли романы Ильи Маркина «На берегах Дуная» (1953 г.), «Люди грозных лет» (1957–1958 гг.). Новая книга — «Курский перевал» — является самостоятельным продолжением романа «Люди грозных лет». Первый вариант этой книги, под названием «Впереди — Днепр», вышел в Новосибирском издательстве в 1962 году. Настоящее издание романа «Курский перевал» в результате авторской переработки уменьшилось в объеме и наполовину обновилось.

Судьбы героев романа прослежены на огромном поле Курской битвы, в которую Гитлер бросил почти миллионную армию, вооруженную 10 тысячами орудий и минометов, 2700 танками и самоходными пушками и двумя с лишним тысячами самолетов. Семь суток советские войска, в том числе и герои этого романа, под командованием генералов Ватутина и члена Военного Совета фронта Хрущева отражали яростные атаки превосходящих сил врага, а затем сами перешли в контрнаступление и погнали гитлеровцев к Днепру.

Особое место в романе занимает показ героизма, мужества и отваги молодых воинов, воспитанных комсомолом и партией.

---

— Не горюй, полковник, не привыкай хныкать, — жилистой рукой дружески похлопал Катуков по плечу Столбова. — В сорок первом не десять против девяти, а один против десяти, а то и еще меньше бывало, но выдержали. Я помню, — помолчав, с блуждающей на лице улыбкой продолжал Катуков, — перед московским наступлением считали мы, считали, мозговали, мозговали и даже на самом главном направлении не могли сосредоточить и десяти танков на километр фронта. А сейчас мы бросим до семидесяти танков на каждый километр фронта, и не на каком-то одном направлении, а в широченной полосе, которую и пушкой насквозь не прострельнешь.

— Да, под Москвой, — увлекся воспоминаниями и Федотов. — Под Москвой мы еле-еле наскребли два десятка орудий и минометов на километр фронта.

— А теперь? — оживленно спросил Катуков.

— Чуть-чуть больше, — усмехнулся Федотов и, погасив усмешку, вполголоса добавил: — Двести тридцать орудий и минометов на каждом километре всего фронта наступления.

— Четыре сорок шесть, — взглянув на часы, озабоченно сказал Федотов. — Сейчас дадим первый пятиминутный огневой налет всей массой артиллерии и минометов.

— А мы сразу же после этого удара бросаем бомбардировщики на тылы и огневые позиции фашистской артиллерии, — сказал Столбов, прилаживая шлемофон.

— А я буду вздыхать, на ваши действия глядючи, и ждать своего часа, — шутливо добавил Катуков и, привалившись на бруствер, вновь устремил взгляд на вражеские позиции.

* * *

Второй час, все нарастая и ширясь, гудела канонада. Вначале Алеша Тамаев смотрел на кипевший метрах в восьмистах впереди шквал огня и дыма, потом, потеряв к нему всякий интерес, рядом с Гаркушей и Васильковым сел на дно окопа и, когда принесли завтрак, почти совсем забыл, что над головой свистит и воет раскаленный металл, а недалеко впереди ахают тысячи взрывов.

— Почта, братцы, почта! — пробираясь по заполненной людьми траншее, выкрикивал рыжеусый письмоносец. — А-а-а! Пулеметчики! Вот тебе, Тамаев, получай. А вам, братцы, потом, завтра или послезавтра. Не волнуйтесь только, не переживайте, обязательно принесу.

— Ашот, Ашот едет! — прочитав письмо, вскрикнул Алеша.

— Ашотик выздоровел! — оторвался от завтрака Гаркуша.

— Выздоровел! Выписывается! Вот читай: «Хотели меня в запасной полк отправить, а я самому майору сказал, что все равно убегу на фронт, к нашему пулемету. Майор ругался. «Ты, — говорит, — слабый». А я как схватил большой-большой палка и раз, раз — на кусочки переломал. «Вот, — сказал я, — какой слабый. Так и фрица изломаю».

— Ай да Ашотик! — буйно восторгался Гаркуша. — Ведь надо же: перед майором палку раскромсал! Вот кавказская кровь! Вот орел!

— Как завтрак? — выйдя из хода сообщения, спросил майор Лесовых, только вчера вернувшийся из медсанбата.

— Замечательный, — ответил Васильков.

Лесовых, опираясь на палку, прошел к выступу окопа и, кивком головы пригласив пулеметчиков садиться, весело сказал:

— А земля-то украинская совсем рядом, всего полтора десятка километров.

— Эх, товарищ майор, хоть верьте, хоть не верьте, — строго нахмурив кустистые брови, воскликнул Гаркуша, — во сне стал видеть землю украинскую! Я же распробродяга из всех бродяг! И где только меня черти не носили! Уж не говорю там про Мурманск холодный и Сибирь таежную, где я, наверно, дерев тыщ сто свалил. И в Ташкенте и в том городе, что отцом яблок называется, — в Алма-Ате побывал. Не совру: заколачивал я гарно. Не то что в Одессе на бычках да барабульке. А вот приеду в новое место какое, обжиться еще не успею, и опять Одессой и во сне и в здравом рассудке брежу. А теперь, ну, просто сил нету! Хоть бы глазком одним на море глянуть!

— Скоро, совсем скоро и Днепр увидите и море, — сказал Лесовых. — Война уже явно переломилась и на убыль пошла. Вот рванем сегодня — и, как в гражданскую войну говорили, даешь Харьков! Даешь Днепр! Даешь Киев и Одессу!

— Ой, товарищ майор, — без обычного притворства вздохнул Гаркуша, — далеконько еще до Одессы! Если пешком шагать, пятки до костей сотрешь.

— А ты их салом смажь, — шутливо бросил Саша Васильков.

— Точно! — с готовностью подхватил Гаркуша. — А ну, Лексей, — подтолкнул он Тамаева, — пулей на кухню и скажи, что Потап Гаркуша сала требует.

— Только не топленого, а шпик, окорочок или грудинку на крайность, — добавил Саша.

— Точно, — с напыщенной строгостью подтвердил Гаркуша, — тильки щоб та свинятина не шкуреная была, а паленая. Щоб кожуринка румяненькая, як персик, и щоб на зубах похрустывала.

Лесовых, улыбаясь, смотрел на веселых пулеметчиков и настороженно вслушивался в гул неумолкавшей артподготовки. Он всю ночь ходил по подразделениям, в шести ротах побывал на партийных и комсомольских собраниях, много выступал и говорил с солдатами, но усталости совсем не чувствовал. Он хотел до начала атаки посидеть с пулеметчиками, немного отдохнуть, но в окоп вбежал Дробышев и одним духом выпалил:

— Приготовиться к выдвижению на рубеж атаки!.. Простите, товарищ майор, — увидев Лесовых, продолжал он. — Семь сорок, сейчас будет огневой налет «катюш».

— Командуйте, командуйте, — одобрительно сказал Лесовых. — Я на минутку к вашим пулеметчикам заглянул. Если кто меня спрашивать будет, скажите, в третий батальон ушел. Ну, товарищи, желаю самого, самого лучшего!

Он хотел сказать хоть что-нибудь сильное и возвышенное, но мгновенно изменившиеся после приказания Дробышева лица пулеметчиков выражали одновременно столько решимости и напряжения, что обычные слова казались Лесовых слабыми и не способными выразить даже крохотную частичку их переживаний. Он стиснул руку самого молодого из всех, Алеши Тамаева, с силой прижал его к себе и поцеловал в щеку.

— Идите, друзья, — прошептал Лесовых, — идите смело вперед. Там наше счастье, там наша победа!

Лесовых уже скрылся за поворотом хода сообщения, а Алеша все стоял растерянно, чувствуя, как буйно стучит кровь в висках и глаза туманятся от нежданных слез.

«Да мы, да мы, товарищ майор, — мысленно сказал он замполиту, — мы их так погоним, так погоним и в Днепре утопим!»

Когда, опомнясь, повернулся он лицом к фронту, над позициями полыхали тысячи взрывов реактивных мин. Из первой траншеи, словно чудом вырастая, стремительно выскакивало множество людей и, кто пригибаясь, кто в полный рост, бежали туда, к сплошной стене синевато-коричневого дыма и беспрерывно рвавших ее всплесков огня. А в вышине все гуще и плотнее мягко шелестели снаряды, улетая куда-то за разлив огня и дыма.

— Стрелки пошли, и нам пора, — с заметной дрожью в голосе сказал Васильков и, перекинув через плечо связку коробок с пулеметными лентами, воскликнул:

— За мной! Вперед!

Подхватив вместе с Гаркушей пулемет, Алеша побежал вслед за Васильковым, совсем не чувствуя ни тяжести катившегося пулемета, ни тысячи патронов в коробках, ни собственного тела. Впереди, неоглядно растянувшись вправо и влево, густой цепью бежали стрелки. Позади них по двое, по трое, по пять человек так же спешили к густевшему дыму кучки пулеметчиков, бронебойщиков, минометчиков, связистов. Алеше казалось, что эта огромная лавина множества людей, как штормовой накат, ворвется в дым и неудержимо, не останавливаясь и не замедляясь, покатится на юг, к украинским землям, где, как он знал по карте, распластался синий разлив Днепра. Но бежавшие первыми стрелки вдруг задержались почему-то почти у самого края пелены дыма и начали падать.

«Остановили!» — с отчаянием подумал Алеша, но он тут же понял, что это была не атака, а всего лишь выход на исходный рубеж и что падали стрелки не под силой вражеского огня, а по приказу своих командиров, чтобы передохнуть, собраться с силами, выждать, когда наша артиллерия перенесет огонь в глубину, и уж тогда кинуться в атаку.

Снаряды и мины рвались впереди, кромсая землю там, где были вражеские траншеи. В сплошном грохоте потонули людские голоса. Не слышно было даже рева и лязга танков, сплошной, волной выходивших из лощин позади. Артиллерия по чьей-то команде разом смолкла. Над самой землей, там, где петляли вражеские траншеи, метеорами пронеслись штурмовики. Позади них вспыхивали взрывы бомб, горела земля, клубился дым. Еще не скрылись последние самолеты, как вновь ударили артиллерия и минометы.

— Сила, неудержимая сила! — только по движениям губ понял Алеша, что прокричал бледный от волнения Саша Васильков.

Гаркуша, пристав на колени и что-то крича, махал руками лежавшим впереди стрелкам. Те, ничего не слыша, но, видимо, хорошо понимая Гаркушу, махали касками, автоматами, показывая вперед, где в дыму и огне скрывались вражеские позиции.

Внезапно грохот взрывов смолк. Набирая скорость, взревели позади танковые моторы, из края в край призывно пронеслось: «В атаку! Вперед!» — и вся лавина лежавших людей вскочила, перемешалась с обгонявшими их тридцатьчетверками и, паля из автоматов, винтовок, пулеметов, покатилась в еще не рассеявшийся дым.