Борис Кудрявцев - Невоспитанный трамвай

• Название: Невоспитанный трамвай
• Автор: Борис Кудрявцев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1986

В динамичных, изобретательно построенных рассказах молодой челябинский автор высмеивает отрицательные явления нашей жизни. Богаты и разнообразны его интонации: от мягкой ирония до гневного неприятия соглашательства со злом.

---

В понедельник Жилин вдруг приходит, губы трясутся.

— Не могу, братцы! Бросил писать. Баста! Не знаю, выживу ли?

Мы окружили талант, успокаиваем:

— Ничего, Жилин, все образуется. У тебя кризис. Таланту без этого нельзя.

Но Жилин от наших слов на колени пал.

— Ведь что я надумал, нехороший человек? Про вас, Семен Семеныч, написать. О том, как вы кровлю и забор на даче из фондовых нержавеющих листов склепали, себе, сыну и всей родне. И о тебе, Рощин, за то, что ты бензин и автопокрышки к «Москвичу» с базы берешь, а склад под свой гараж приспособил. И про Ращектаеву: она мохеровую пряжу и кроличьи шкурки пятый год в сумочке с базы выносит. А Гусев бочку цинковых белил и полвагона импортной плитки, глазурованной, от ревизии прячет… Простите, товарищи! Вы ко мне, вижу, от всего сердца, а я…

Жилин задохнулся. Семен Семеныч его по головке погладил.

— Честный ты человек, Жилин, спасибо. Лично я на тебя не в обиде. Можешь писать про железо. Снимут меня, осудят. Придет другой начальник. Думаешь, он твой талант пожалеет? Поддержит, как я?

Жилин вскочил, глаза круглые.

— Нет! — кричит.

Еле успокоили.

— Ладно, Жилин, мы согласны: не хочешь писать, не пиши. Черт с ним, с талантом. Без него жили и дальше будем жить. Спокойно. А ты терпи. Рощин от запоя лечится, думаешь, ему сейчас легче?

Жилин внял совету. Но вот беда, сочувствия к нему ни у кого нет. Наоборот, растет возмущение.

— Выходит, напрасно Ращектаева во всем призналась и мохер государству вернула? А Рощин комплект покрышек и бензин? Они думали, ты, Жилин, оду о них напишешь или поэму, на худой конец. Выходит, поторопились? Зачем, спрашивается, Семен Семеныч за нержавейку деньги внес, за себя и всю родню, если Жилин не хочет про это написать даже завалящего романа.

— Нет, — уперся Жилин, — не могу поэму, ода не мой профиль. Сатирик я. Лучше переведите меня куда-нибудь, иначе за себя не отвечаю и вам покоя не будет.

И перевели мы Жилина в грузчики, по собственному желанию. Таскает он мешки, складывает без всякой иронии, пот вытирает. Но на базе и после этого спокойней не стало. Не может ведь, думали мы, чтобы талант такую работу для себя всерьез воспринимал. Тут что-то не так. Опять сатира какая-то кроется. Как бы чего не вышло.

Семен Семеныч даже похудел от волнений.

— Ты, Жилин, зла на нас не таи. Скажи, если что не так, если что заметил. В замы мои хочешь? Только намекни.

Жилин молчит. Потребовали ответа. И талант «раскололся», признался, что тяжело ему с нами. Отчего? И сам не поймет.

— Придется мне все же уйти. И ушел. В другую торгбазу.

Недавно его критическая статья в газете появилась. Читали мы, восхищались. Смеялись от души, особенно Семен Семеныч. Хорошо написано, талантливо, А почему не посмеяться, если не о нас. Нашу базу талант за версту обегает. Почему?

РУСЛАН БЕЗ ЛЮДМИЛЫ

— Вас подстричь? — нежно спросила парикмахер.

Я кивнул. Она выстригла клок волос, бросила их под ноги и уточнила:

— Как стричь?

— Не знаю, — признался я.

— А кто знает? — мило улыбнулась она. Сняла салфетку с моих плеч и дружелюбно предложила: — Подумайте и приходите! Милости просим.

Взглянув в зеркало, я понял, что пропал. Пряди не было на самом видном месте.

— Вы приезжий? — спросила понимающе парикмахер, вернувшись. — Наверное, из деревни? Все в городе знают, как стричься, один вы не знаете.

— На ваш вкус, — подхалимски пролепетал я и зажмурился. Отступать было поздно.

— Волос редкий. — Возле меня собрался консилиум. — Лба нету, затылок нестандартный, клином. А не угодишь, жалобами замучит, напишет в управление.

— Я никогда не жалуюсь, — пообещал я авансом.

— Не вы, так жена.

— Я не женат.

Парикмахер сразу подобрела, сказала ласково:

— Вот подстригу, любая за вас пойдет! Клава, Клавочка, — позвала она кого-то. — У меня жених сидит. Выходи!

Я скользнул было с кресла вниз, но она бережно придержала меня за плечи.

— Сидите смирно, миленький.

— Не хочу жениться!

— Все так говорят.

Подошла и села рядом Клава. В халате и белой наколке она походила на невесту из бриллиантовой свадьбы.

— Я вот тоже не хотела замуж. Первого мужа даже не помню, — призналась душевно она, — второго — смутно как-то. Зато шестой и сейчас, как живой! Любила — страсть. Он тоже. Чуть не по нем — за ружье хватался, убить грозил. Ревнивый. Вечная ему память.

— И теперь есть мужья, которые за жену горой! — сказала парикмахер. — Мой, например, Руслан. Он в гардеробе, видали? Слышит, какие вы тут со мной любезные разговоры заводите. Даже не знаю, что он подумает. Кабы плохого чего… Вы бриться будете?

— Буду, — сразу согласился я. Встречаться с ревнивым Русланом мне пока не хотелось.

— А бритву принесли?

— Нет.

— Тогда терпите, бедненький, у нас они не точены.

Отвергнутая Клава не желала больше со мной разговаривать и перешла на проблемы производства:

— Не пойму мужиков, чего им еще надо, почему не идут к нам? Первый — за полсмены! Несмотря на обхождение. Уж мы не стараемся? Вежливо, душевно с каждым. Мебель новая, стул электрический, бритва к любой шее, душим, не жалея, опять же головомойка… Ты голову ему помой, коли жениться не желает!

— Мыться будете, миленький? — спросила парикмахер. Я промолчал.

— Уговорил, — сказала Клава, выходя с ведром воды. — Горячей воды нет, отключили. Я в реке под мостом набрала. Со льдинками.

Я ждал, внутренне съежившись.

— Не надо мыть, я заплачу! За мойку, за бритье, за стрижку, за обхождение, за все… Только не надо! Мне на работу!

— Ты только послушай?! — удивилась Клава, с трудом сдерживая негодование. — Он работает, а мы, значит, нет! У нас тоже план спущен! При исполнении…

Я сунул парикмахеру десятку, она милостиво взяла и сдачи не сдала.

— Вы у нас первый, сдавать нечем, извините, пожалуйста, или подождите пока…

Я выскочил тотчас, написал благодарность в книгу, подсунутую Клавой, дал трешку в медвежью лапу мрачному Руслану в гардеробе, и он, наконец, выпустил меня на свободу, слегка поддав в спину. В кармане плаща я обнаружил записку, отпечатанную типографским способом: «Приглашаем в салон высшего класса «Руслан и Людмила». Все виды услуг, гарантия и качество. Работаем без жалоб и рекламаций. Только благодарности. Добро пожаловать!»

Я сжал записку в потной руке и погрозил «Руслану и Людмиле» кулаком. С тех пор хожу нестриженым.

ПЕРВЫЙ РАЗ

«Копылову было тридцать лет, когда он первый раз пришел в лес», — так начинался мой первый рассказ.

— Это ты про себя? — спросил редактор. — Человеку тридцать лет, а он… Чехов в твои годы! Знаешь, сколько рассказов?

— «В песчаном корытце среди мухоморов и белены он увидел родничок, склонился и стал пить», — продолжал читать я.

— Он не пил тридцать лет? — с подозрением спросил редактор.

— Пил, — сказал я и продолжал:

— «Копылов, напившись, лег на муравейник, и у него закружилась голова от избытка новых чувств. Дятел долбил носом осину и посыпал опилками Копылова. Закуковала кукушка. «Откуда в лесу часы? — удивился Копылов и встал. — Это, наверно, и есть дары леса. Надо их найти…»

Редактор махнул рукой и больше не слушал. Рукопись отправили рецензенту.

«В тридцать лет первый раз попасть в лес и заблудиться в трех соснах может любой наш акселерат, взращенный и просвещенный за столиками ресторанов «Русский лес», «Изба», «Дупло», «Омут», «Солнышко» и прочих, — писал рецензент. — Легко понять, какие чувства испытает он при этом! Обалдение, если не сказать больше. Нечто подобное испытывает и читатель. Автор избрал потрясающий ход. Городской абориген сошел с асфальта и припал к источнику первородной, живой воды с беленой. Стоит только представить эту картину, и у вас засосет под ложечкой. Думается, что автора не остановить и он продолжит…»

И я продолжил.

«Часть вторая. Копылову шел тридцать первый год, когда он первый раз пришел на работу, чтобы заработать свой первый трудовой рубль. Сразу за проходной, среди цехов, стружки, отходов, заготовок и сырья, он увидел пожарный кран с технической водой и жадно припал к нему…»

Редактор вздохнул и покачал головой:

— Опять с похмелья?

— «Напившись, Копылов сел на долбежный станок, и у него закружилась голова от новых чувств. Сверху на него сыпались искры от сварки, а с ними и чьи-то плоскогубцы и гаечный ключ. «Неужели когда-нибудь и я смогу так же, как они, заработать свой рубль?» — с восхищением подумал Копылов и, не зная, с чего начать, взял гаечный ключ и швырнул его в долбежный станок, а затем и плоскогубцы. Посыпались искры, стало темно, и станок задрожал. «Ну, кажется, я что-то заработал!» — подумалось Копылову…»