Глеб Сташков - Записки купчинского гопника

• Название: Записки купчинского гопника
• Автор: Глеб Сташков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-081969-0

Автор этой книги – пожалуй, самый ироничный питерский колумнист, обозреватель журнала «Город 812», дважды обладатель премии «Золотое перо», журналист, «которого редакторы все время просят о чем-то написать».

И он пишет – о политике, образовании, спорте, ЖКХ, балете и русском хамстве, которое, по мнению автора, есть национальная гордость наряду с балетом.

Издатели этой книги тоже попросили «о чем-то» написать – и получились «Записки купчинского гопника».

«Из всех спальных районов Купчино – самый спальный. Из всех многоэтажек наши – самые однотипные. И только средние школы у нас не самые средние, а самые худшие.

У нас чаще всего лопаются трубы и трескается асфальт. К нам реже всего приезжает начальство и чаще всего – гастарбайтеры. Нам быстрее доехать до Царскосельского лицея, чем до Эрмитажа. Но мы в лицей не ездим. Равно как и в Эрмитаж.

А вообще-то у нас живет математик Перельман. Но его все равно никто никогда не видел».

---

В Купчино народ вообще очень чувствительный по части обоняния. Купчинские парфюмеры даже выпустили духи. «Воздух Купчино» называются.

Я эти духи не нюхал, но так возбудился, что сочинил стихотворение. Первое и последнее четверостишия взяты из стишка Джанни Родари «Чем пахнут ремесла». Представляю:

Чем пахнет Купчино

У каждого дела
Запах особый:
В булочной пахнет
Тестом и сдобой.

С хоккейной коробки
Несет анашой.
Дед на скамеечке
Пахнет паршой.

У детского сада –
Собачье говно.
Ранней весною
Пахнет оно.

Так проберет –
Аж до самой печенки.
Там львиная доля –
Моей собачонки!

Торговец в палатке
Пахнет бахчой.
Сосед обоссался
И пахнет мочой.

Пахнет в бассейне
Удушливым хлором.
Педики пахнут
Кристианом Диором.

От проститутки
Пахнет загаром.
От работяги –
Пивным перегаром.

Пахнет блевотой
Алкаш завалящий.
Пахнет чиновник
Купюрой хрустящей.

Сколько ни душится
Лодырь богатый,
Очень неважно
Он пахнет, ребята!

Глава третья Наш Колизей

Тем временем я дошел до места встречи. Вот он – угол Славы и Бухарестской. Конечно же, никого нет.

Удивительное дело. Когда я был маленьким, опаздывать было не принято. Максимум опаздывали в школу на утреннюю зарядку, которая начиналась без пятнадцати девять. То есть она, конечно, ни в какие без пятнадцати девять не начиналась, потому что ее никто никогда не проводил. Иногда на полдевятого назначалась политинформация, но ее тоже никто никогда не проводил. Потому что политинформатором в классе был я.

А когда я подрос, мы стали дежурить. Я любил дежурить у входа в школу. Без пятнадцати девять раздавался первый звонок, после чего мы отбирали у входивших малолеток дневники и писали замечания за опоздания.

Но я не писал замечания. В первый и последний раз в жизни я придумал выгодную коммерческую аферу. Я и позже придумывал выгодные аферы, но неизменно прогорал. А в школе – выгорело.

Малолетки имели право откупиться от замечания в дневник. По умеренному тарифу в 10 копеек. На 10 копеек можно было купить в буфете ватрушку с повидлом и три репки. Или две маленькие булочки безо всего и две репки. Или десять репок, но десять репок покупали только беспримесные олигофрены.

Опоздавшие охотно платили. Пока один из них – наверное, сознательный – не настучал на меня. К счастью, времена стояли перестроечные – хозрасчет, ускорение, самофинансирование, так что меня поругали, но без особых оргвыводов. По-моему, классная руководительница в глубине души даже гордилась, что ее ученик активно включился в перестройку и освоил новое мышление (с ударением на первом слоге).

После школы мы расходились по домам, чтобы пообедать. Договаривались:

– Встретимся у третьей парадной.

И встречались. И все приходили в одно и то же время. Плюс-минус десять минут. Никто не опаздывал. Хотя мы даже точного времени не назначали.

Пунктуальность сидела в крови. А потом, в лихие 90-е, люди стали покупать машины – и началось.

– В пробку попал, – объясняет человек, опоздавший на сорок минут.

– А ты на метро езди.

– На метро долго, – говорит человек, опоздавший на сорок минут.

– А на машине ты сколько ехал?

– Не поверишь, два с половиной часа.

За два с половиной часа можно доехать общественным транспортом из одной точки города в другую, где бы эти точки ни находились. За два с половиной часа можно до Эстонии доехать.

Но полный беспредел начался в 2000-х, когда все обзавелись мобильными телефонами. Раньше человек все-таки стеснялся опаздывать больше, чем на полчаса. И если он знал, что до места встречи добираться час, он за тридцать минут и выходил из дома. Чтобы опоздать на положенные полчаса.

Теперь ты приходишь на «стрелку». Десять минут ждешь. Пятнадцать.

Человек звонит:

– Я выхожу.

– Куда ты выходишь? Тебе час добираться.

– Но я же тебя предупредил.

Как-то звонят мне на мобильник. Номер незнакомый. Голос – женский, но тоже незнакомый.

– Ты меня ждешь? – спрашивает милый женский голос.

– Нет, – честно отвечаю я.

– Почему ты меня не ждешь? – спрашивает женский голос, но уже не милый, а с явными признаками недовольства.

– А почему я должен тебя ждать?

– А почему не должен? Почему? – надрывается голос. – Я же всего на двадцать минут опаздываю.

– Двадцать минут, – говорю, – это очень много.

– Ты сам все время опаздываешь.

– Когда я опаздывал?

– Вчера. Ты вчера опоздал.

– Вчера я вообще не выходил из дома.

– А ты кто?

– Глеб.

– Извините, я ошиблась номером.

Раньше люди, ходя на свидания, узнавали свой город. Знакомились с достопримечательностями.

– Где встретимся?

– У Медного всадника.

Или:

– На улице Ломоносова. У пивного ларька.

А сейчас? Сейчас встречаются «где-нибудь в районе Гостинки». А потом час перезваниваются и орут, пугая прохожих:

– Ты где?

– А ты где?

– Я здесь.

– И я здесь.

– Где здесь?

– Где договаривались.

– Мы там не договаривались.

– Идиот.

– Дура.

– Я тебя вижу.

– Где ты меня видишь?

– Я машу тебе рукой.

– Где?

– Повернись налево.

– Повернулся.

– Видишь меня?

– Нет.

– Потому что ты налево повернулся, а надо направо.

– Ты же сама сказала – налево.

– А своей головы у тебя нет?

– Я тебя вижу.

– А я тебя больше не вижу.

– Стой прямо.

– Ой, я тебя снова вижу. Чмоки, чмоки.

Ту-ту, ту-ту-ту. Ту-ту, ту-ту-ту. Мобильник звонит. Телевизионщики. Говорят, что слегка опаздывают.

Рассказ про баб и живых мертвецов

Я, когда работал на телевидении, никогда не опаздывал. Правда, я недолго работал. Месяц. Работал я репортером на канале «СТС-Петербург». В программе «Детали». Снимал новостные сюжетцы.

– У вас есть журналистское образование? – спросил меня начальник.

– Нет.

– Слава богу, – сказал начальник и предложил должность в штате.

Я отказался. Работал сдельно.

Начальство меня ценило и посылало на самые ответственные мероприятия.

– Прекрасный сюжет, – говорило начальство. – Сплав на бабах по Вуоксе. Можно со своей бабой приехать, а можно взять напрокат.

– Напрокат, боюсь, не потяну.

– Ерунда. Всего двести рублей.

– Чего-то, – говорю, – дешево. На Староневском – и то дороже.

– Для резиновой бабы – вполне нормально.

– Для какой?

– Для резиновой. Они на резиновых бабах сплавляются.

– Зачем?

– Об этом ты у них и спросишь. Кстати, ты тоже обязательно сплавься.

Я соврал, что не умею плавать.

– Тогда возьмешь бабу в руки и скажешь что-нибудь на камеру. Начни так: «Все мы хорошо знаем резиновых женщин».

– С чего это мы их хорошо знаем? Я, например, их плохо знаю. Я, например, их не познавал.

– Да? Ну тогда скажи: «Вот на таких резиновых женщинах энтузиасты своего дела плавают в бурных волнах реки Вуоксы».

Фраза мне решительно не понравилась. Но приказы не обсуждают.

Приехали. Народ по свистку берет в охапку баб и бросается в реку. Победители заплыва выходят в следующий раунд.

А плыть по Вуоксе тяжело. Речка с норовом. Как говорится, то перевалы, то перекаты. И бабы, надо сказать, плыть сильно мешают. А бросить ее нельзя – снимут с дистанции. Как в жизни. И хочется ее бросить, а нельзя. Квартиру отсудит или тесть с работы выгонит.

Стали искать бабу для съемок. Бабы оказались в дефиците. То есть обычные бабы сами просились, чтобы их сняли для телевизора, а резиновые – в дефиците.

Оператор принес негритянку. Коричневую и с огромными губами. Я брезгливо от нее отказался:

– Не хочу с негритянкой.

– С ума сошел?! – кричит оператор. – Я же не предлагаю тебе с ней…

– Понимаешь, – говорю, – я не расист, но с негритянкой не хочу.

– Может, тебе Анджелину Джоли поискать?

– Я бы тоже с негритянкой не хотел, – встрял водитель, вышедший погулять по свежему воздуху и, как он выразился, на идиотов посмотреть.

Оператор послал нас с водителем в грубой форме.

К счастью, кто-то одолжил нам европеоидную женщину.

– Вот на таких резиновых женщинах… – начал я речь.

– Подожди, – закричал оператор, – я камеру не настроил.

– Вот на таких резиновых женщинах…

– Что ты мямлишь? – продолжал кричать оператор. – Четче говори, с выражением.

Я, признаться, эту фразу и говорил с выражением. С выражением скорби. Потому что мне первый раз предстояло попасть в кадр, и я предпочел бы попасть в него в каком-нибудь другом антураже. По крайней мере, без резиновой женщины на руках. С резиновой как-то стремно. Пацанва не поймет.

Но я послушно забормотал в третий раз:

– Вот на таких резиновых женщинах энтузиасты своего дела…

– …проводят дни и ночи напролет, – встрял водитель.