Владимир Першанин - Танкист-штрафник [с иллюстрациями]

• Название: Танкист-штрафник [с иллюстрациями]
• Автор: Владимир Першанин
• Жанр: О войне
• Год: 2015

Романы Владимира Першанина "Штрафник из танковой роты", "Штрафник, танкист, смертник" и "Последний бой штрафника" это история советского человека в годы Великой Отечественной войны. Вчерашний студент, которому в июне 41 года выпало идти в танковое училище и пройдя страшные испытания войны, стать настоящим Танкистом.

---

— Так по немцу и не стрельнул? — спросил Садчиков.

— Мое дело — танк вести, — гордо отвечал Прокофий. — А стрелять вы будете.

Мне трудно вспоминать все детали тех последних дней сентября 1941 года, когда мы прибыли в боевую часть. Фронт мы слышали и видели отчетливо ночью. То в одном, то в другом месте светились зарницы и доносился слабый гул отдаленных взрывов. В первый же день шесть немецких самолетов бомбили лес неподалеку от нас. Я помню, как вздрагивала земля, и невольно искал глазами укрытие.

Наш механик-водитель объяснил, что прилетели немецкие пикировщики Ю-87. Их легко распознать по торчащим колесам. Слово «шасси» Прокофий не употреблял, возможно, не понимал. Мало что знал наш механик и о немецких танках, так как успел побывать лишь в резерве и госпитале. Но «юнкерсов» насмотрелся:

— Ен, сука, сверху валится, как подбитый. С воем, аж уши закладывает. Бьет точно. Видел, как бомбой в грузовик попал. Ни одной железяки больше полметра не осталось. А от людей вообще ничего. Дымит воронка, и гарью воняет. Спикирует, бомбы сбросит и круто вверх. На пяток секунд почти неподвижно зависает. Тут его в брюхо и бей. Только нечем. А он уже вверх с ревом идет, и пулеметчик сзади подметает очередями все подряд. Вы его, ребята, берегитесь. А там, как Бог рассудит.

Мне с первого дня не понравился наш взводный, лейтенант Князьков. Он чем-то напоминал Игоря Волошина и казался заносчивым. Позже я пойму, что первое впечатление часто бывает обманчивым, особенно для нас, молодых парней, не испытавших на себе, что такое бой. Князьков, небольшого роста, коренастый, в кожаной куртке и с наганом на поясе, внимательно осмотрел Садчикова, Войтика и еще несколько человек, попавших в его третий взвод. Сказал, что в шинелях в танках не воюют, и приказал снять их. Так же критически, почти брезгливо, осмотрел залатанные гимнастерки, шаровары, старые потертые сапоги. Единственным более-менее подтянутым и аккуратным среди нас был Федя Садчиков.

— Представьтесь, — остановился напротив него Князьков.

— Старший сержант Садчиков. Назначен в третий взвод командиром боевой машины.

— Сколько прослужил?

— Два года в стрелковом полку и два с половиной месяца учебы в танковом училище.

— Быстро нынче учат, — усмехнулся Князьков. — Меня, например, два года учили.

— Я тоже бы хотел лейтенантские кубики носить, — глядя в глаза взводному, спокойно ответил Федор. — Пошли добровольцами.

— Добровольцев много воюет. Что, теперь прикажешь медаль тебе «За отвагу» повесить?

Лейтенанта раздражало независимое спокойствие Садчикова, который ничего не ответил и продолжал стоять по стойке «смирно», глядя поверх головы взводного.

— Кто-нибудь воевал? — И, не дождавшись ответа, заключил: — Сразу видно тракторную бригаду. Еще немца живого не видели, а в лейтенанты рвутся.

Меня все больше задевал этот никчемный разговор.

— Покормили бы сначала, — сказал Паша Закутный. — Сутки не ели.

— Сутки, конечно, очень много. Не померли с голоду?

Князьков стоял, покачиваясь с пяток на носки. Одет он был форсисто, как командир-танкист с плаката. Кожаная куртка, синие бриджи, фуражка. На поясе — полевая сумка, наган в кобуре.

— Никак нет, товарищ лейтенант, — козырнул Паша. — Мы и неделю потерпим. Просто ребята интересуются. Или и дальше нас будете отчитывать за то, что мы не так одеты и, не доучившись, добровольцами пришли?

Паша повернул смело. Лейтенант сразу прекратил знакомство, приказал выдать всем телогрейки и стал распределять по машинам. Паша Закутный, конечно, попал на перевоспитание в экипаж Князькова.

Наш третий взвод состоял из двух танков БТ-7 и одного Т-26. Два других взвода тоже были укомплектованы частично «бэтэшками» и устаревшими Т-26. Командовал ротой старший лейтенант Тихомиров. У него была знаменитая «тридцатьчетверка», громадина, по сравнению с нашими легкими машинами. Немногим выше БТ танк Т-34 был почти на метр шире и длиннее. Усадистый, с сильной броней, которая чувствовалась даже на расстоянии, не говоря уже о мощной 76-миллиметровой пушке. О знаменитой «тридцатьчетверке» ходили легенды. Говорили, что поджечь этот танк почти невозможно, так как он работает на солярке. У нас в училище имелся лишь один экземпляр «тридцатьчетверки». Он стоял в отдельном боксе под охраной и считался секретным объектом.

Мы смотрели на «тридцатьчетверку» с тайной завистью. Садись в нее и круши тяжелыми снарядами фашистскую сволочь. Мне доведется воевать на этой маневренной, надежной машине. Я смогу оценить ее превосходство над вражескими танками, а часть рассказов о ее непобедимости окажется мифом. Дадут знать о себе еще недоработанные двигатели, кстати, всего на 50 «лошадей» мощнее, чем у БТ-7. И бортовую броню немцы научатся просаживать своими усиленными снарядами, подкалиберными и кумулятивными.

В батальоне были всего две «тридцатьчетверки». У комбата и нашего ротного. Диковинкой смотрелся тяжелый танк КВ-2 с гаубицей калибра 152 миллиметра. Правда, громоздкая башня делала танк каким-то несуразным. Но я считал, что этот мамонт с такой пушкой не подпустит близко к себе ни один вражеский танк.

Собравшись вечерком, мы пришли к выводу, что нам повезло. Отдельный батальон на правах полка. Спокойный и доброжелательный командир нашей первой роты, старший лейтенант Тихомиров. Сразу понравился комбат, капитан Хаустов, единственный из командиров с орденом Красного Знамени. Мы не успели вскочить при его появлении. Вместе с кем-то из командиров он шел быстрым шагом по своим делам. Комбат остановился и немного с нами поговорил.

— Жаль, что не доучились. Но бой — лучше всякой науки. Это ничего, что немцы нас вначале одолевали. Зато сколько их танков горелых под Смоленском осталось. И будем их еще сильнее бить. К драке с фашистской сволочью готовы?

— Готовы, товарищ комбат, — дружно ответили мы.

— На днях получим еще «тридцатьчетверки». Будет полегче.

Вряд ли сам комбат верил, что будет легче. Война уже шла три с лишним месяца. 16 июля немцы взяли Смоленск, но на два месяца увязли в боях вокруг древнего города. Линия фронта держалась пока в ста километрах восточнее Смоленска, но и до Москвы оставалось всего четыреста, а от Брянска — пятьсот с небольшим километров.

Наступление на Москву на участке нашего Брянского фронта началось 30 сентября 1941 года. Ближайшими планами немецкого командования, как позже выяснилось, были города Брянск и Орел. Над нами большими и малыми группами шли немецкие самолеты: пикировщики Ю-87, тяжелые двухмоторные «Юнкерсы-88», истребители. Кого-то бомбили, обстреливали из дальнобойных орудий. Потом разнесся слух, что немцы прорвали фронт. Что это означает «прорвали фронт», я тогда не понимал. Зато хорошо знали те немногие командиры и бойцы, которые уцелели в летних боях, видели гибель целых полков и дивизий. Мы сидели в танках, вылезая лишь по нужде. Встретились с Пашей, и он злорадно сообщил:

— Летеха наш не из героев. Боится Князьков. Даже ко мне привязываться перестал.

Я тоже боялся. Временами на меня нападала дрожь. Руки тряслись так, что я не смог набрать в кружку воды, когда меня попросил Федор Садчиков. Я протянул ему трехлитровую флягу, а потом жадно пил сам. День был холодный, а по лицу катился пот. Прокофий хорошо видел мое состояние и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Перед боем всегда так. Весь напружинишься, ждешь команды. Скорее бы, что ли…

Одни части снимались и куда-то шли. Другие оставались на месте. Потом настала очередь нашего батальона. Дул холодный ветер, с деревьев летели листья. Быстрые облака неслись по голубому небу. Батальон шел походной колонной по лесной дороге. Без конца останавливались. По каким причинам, не знаю. Во второй роте расплавились подшипники у БТ-5.

Командир роты бегал вокруг танка, матерился. Он явно боялся комбата. За такие вещи можно было угодить под трибунал. Танк оттащили в сторону. Неизвестно, что с ним стало дальше, но вскоре наша рота отделилась от батальона. Мы проехали километров семь и остановились на опушке леса. Впереди были позиции полка, за которым нас закрепили.

Полк яростно долбила немецкая авиация. Штук двенадцать «Юнкерсов-87» кружились, по очереди пикируя и обрушивая вниз бомбы. До позиций было километра полтора. Все звуки слышались отчетливо. Зенитного прикрытия и наших самолетов в воздухе не было. Немцы хозяйничали как хотели.

Полтора километра — большое расстояние. Фигурка человека кажется крошечной. Но я видел лица бегущих в нашу сторону бойцов. Может, от напряжения что-то происходит со зрением? Но, скорее всего, мозг работал как-то по-другому. Двенадцать «юнкерсов» — большая сила. Разрывы тяжелых бомб доставали взрывной волной наши танки. С деревьев сыпались мелкие ветки, и земля ощутимо вздрагивала. У пехоты не было бетонных укреплений, и немцы бросали свои «пятисотки», чтобы посеять панику. Вместе с ними «юнкерсы» сбрасывали множество осколочных бомб калибром поменьше. Грохот взрывов сливался с непрерывным треском пулеметов.