Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

• Название: Сталин. По ту сторону добра и зла
• Автор: Александр Ушаков
• Издательство: Мартин
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-8475-0407-1

Личность Сталина — одна из самых таинственных и противоречивых фигур человечества. Влияние вождя великой страны на ход мировой истории огромно.

Историк, писатель Александр Ушаков в своей новой книге «Сталин. По ту сторону добра и зла» предстает не как сторонник деспотичного генералиссимуса или его противник, а пытается ответить на вопрос: «Кем на самом деле был Иосиф Сталин — великим правителем, который стал выше общепринятых норм человеческой морали, или одним из тех, кто оставил после себя в истории страшный кровавый след?»

Издание содержит большое количество фотографий, многие из которых публикуются впервые.

---

В общем-то обычный для таких случаев выдержанный в казенно-слащавых тонах ответ. И все же нельзя не заметить, с какой тщательностью в этом послании продумано каждое слово.

Конечно, Сталин кокетничал, как кокетничает каждый юбиляр, отводя славословия в свой адрес. А вот его трактовка партии выглядела весьма необычно, и как-то само собой получалось так, что партия являлась матерью, а сам Сталин — ее сыном! Если же отбросить тайную суть иносказаний, то Сталин куда как прозрачно намекал, что в лице этой самой матери-партии он хочет видеть (и уже видел!) такое же восхищение, какое он в свое время видел от собственной родительницы.

Как бы нехотя подтверждая свое высочайшее призвание, Сталин изображал себя этаким Оводом, готовым в любую минуту умереть за правое дело. Во что весьма трудно поверить, поскольку никаких свидетельств о его личной храбрости и мужестве не сохранилось. Скорее наоборот. И если мы вспомним его поведение в первые недели войны, то вряд ли сможем себе представить, как он отдавал бы по капле свою кровь.

Что и отметили многие недоброжелатели Сталина, один из которых с нескрываемой иронией заметил: «К чему скромничать и отдавать свою кровь капля за каплей! Не проще ли отдать ее всю и сразу?» Был ли по-настоящему счастлив сам виновник торжества? Думается, вряд ли Каменев, Бухарин, Тухачевский и тысячи их сторонников хорошо знали «выдающиеся способности» «первого ленинца» и истинную цену всего этого славословия. И то, о чем уже молчали их языки, куда как красноречиво говорили их глаза.

Да что там Бухарин! Миллионы крестьян уже начинали видеть в нем отнюдь не великого вождя, а нового, еще более жестокого и беспощадного владыку, чью тяжелую руку они уже начинали чувствовать с осени 1927 года. И уж кто-кто, а они вряд ли могли восхвалять тащившего их назад — в крепостное право — человека.

Но... это все лирика, своей цели Сталин добился, его юбилей превратился во всенародный праздник, и отныне не только СССР, но и весь мир узнал о существовании в нем одного из самых великих людей, каких когда-либо видела история. И купаясь в лившемся на него со всех сторон елее, он готовился к новой, теперь уже сталинской революции. Именно она должна была поставить его в один ряд с классиками. А может быть, и выше. Ведь он намеревался сделать все то, о чем они только писали и чего не делал еще ни один человек в мире...

ГЛАВА ВТОРАЯ

А начинать надо было с того, с чего он уже, по сути дела, начал: с коллективизации. Без товарного хлеба ни о какой индустриализации нечего было и мечтать. О сплошной коллективизации Сталин заговорил уже в январе 1928 года, попутно намекнув, что не плохо бы заодно расправиться и с кулаками. Жизнь без расправы он уже не представлял. Да и как можно было иначе, если слово «кулак» отождествлялось у вождя со словом «саботаж».

Как видно, годы общения с великим учителем не прошли для его лучшего ученика даром, и Сталин умудрился напрочь забыть (это с его-то памятью!) то, о чем всего две недели назад так убедительно говорил на съезде партии, — о недопустимости насилия над кулаками и оберегавшей их от этого насилия советской законности.

Заменить основного поставщика зерна Сталин предложил быстрейшим увеличением в хлебной торговле доли государственных и коллективных хозяйств. Именно они и должны были, по мысли вождя, обеспечить «в течение ближайших трех-четырех лет» треть поставок зерна и тем самым снизить угрозу кулацкого саботажа.

С подачи Сталина местные власти уже с зимы 1928 года расписывали все преимущества колхозного строя, однако крестьяне вступать в колхозы не спешили. И если выразить всеобщее крестьянское настроение, то лучше всего привести фразу из доклада одного из местных начальников «наверх». «Настроение против колхозов, — писал он, — общее — даже у бедноты. Тяги в колхозы нет». В конце концов, Сталину надоело читать подобные донесения (а они шли отовсюду), и, видимо, решив сделать себе подарок ко дню рождения, он за полтора месяца до юбилея со страниц «Правды» объявил о «коренном переломе» в развитии нашего земледелия — от мелкого и отсталого к крупному и передовому», что означало сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества.

О причинах столь резкого преображения вождя мы уже говорили выше, остается только добавить, что коллективизацию начали проводить все под тем же большевистским лозунгом «Даешь!», с каким несколько лет назад «давали» Варшаву и Львов! Как? Да все так же, революцией «сверху». Благо, что спешащих в светлое царство оказалось предостаточно.

«История, — говорил Куйбышев, — не позволит нам продвигаться спокойно... мелкими шажками». «Словом, — клеймил Бухарина Киров, — давайте не спешить... Одним словом, правые за социализм, но без особых забот, без борьбы, без трудностей». «Это вопрос не пожеланий, — вторил им Орджоникидзе, — а политики, и политика товарища Бухарина утащит нас назад, а не вперед».

Догадывался Сталин о той, по сути дела, войне, которую ему придется вести с крестьянством? Не только догадывался, но и знал, поскольку эта самая война уже шла. В 1928 году поднялась Якутия, на следующий год восстание вспыхнуло в Бурятии, которое было потоплено в крови 35 тысяч расстрелянных. Но отступать не собирался. По примеру французских королей он уже мог в известной степени изречь: «Государство — это я». И ради этого самого государства был готов на все.

Чего он не знал, так это... какую именно проводить коллективизацию. Цель была ясна: переход от мелких и отсталых к крупным и общественным хозяйствам, способным произвести наибольшее количество товарного хлеба. А вот что из себя должны были представлять эти самые крупные и общественные коммуны, где общим было все; артель, где обобществлялись средства производства; ТОЗ, где в совместном владении находилась только земля и основной сельскохозяйственный инвентарь, — так пока и оставалось неизвестным.

Да, говоря откровенно, и не нужны ему были все эти знания, они только отвлекали от поставленной цели. Главным было, как любил повторять его великий учитель, ввязаться в драку, а там будет видно! Так было и сейчас. Артели, ТОЗы, совхозы... Зачем было забивать голову подобной чепухой? Главное — загнать крестьян, а потом... они разберутся...

В чем он был уверен, так это в том, что сумеет подчинить своей воле всех, кто пойдет вместе с ним. Он видел на фронтах, какие чудеса могли творить голодные и плохо вооруженные люди, и был уверен, что с такими людьми сумеет сдвинуть горы. Ну а для тех, кому было с ним не по пути, у него был другой язык... ссылок, лагерей и расстрелов.

И своего он добился. Несмотря на жесточайшее сопротивление крестьян и полное непонимание на местах, как и что надо делать, число колхозов росло и осенью 1930 года приблизилось к двум миллионам. «Реальность, — ликовал один из самых высокопоставленных большевиков, ответственный за коллективизацию, — превосходит наши планы!»

Да и как не превосходить, если крестьян насильно сгоняли в колхозы, и вопрос: «Кто за коллективизацию?» — практически означал: «Кто против советской власти?» Во многом успехам способствовала хитрость местного начальства. Устав от говорильни, оно перестало убеждать крестьян вступать в колхозы и записывало в них целые деревни, превращая таким образом существующую общину в колхоз с помощью простой процедуры голосования.

По сути, это был возврат к политике «военного коммунизма» с уже так хорошо знакомым изъятием зерна и других продуктов по нормам и ценам, которые определяет не непосредственный производитель этого зерна и мяса, а само государство. Если же называть вещи своими именами, то это был, в сущности, плановый грабеж села под высокими лозунгами.

Попутно кончали с кулаками. Пускать их в колхозы было нельзя. По той простой причине, что уже очень скоро благодаря знаниям и умению работать они заняли бы в государстве командные посты. Как это уже было. Потому и предложил один высокопоставленный руководитель сельского хозяйства сослать кулаков «на пустующие окраины либо на необитаемый остров».

Ну а поскольку в СССР необитаемых островов не было, около 15 миллионов переселенцев отправились в «холодные» края. При этом почти четверть из них так до этих краев и не доехала, отдав Богу душу на этапах и в битком забитых вагонах-телятниках. Впрочем, Сталина такие мелочи не волновали, и секретные директивы Секретариата ЦК требовали усиленно проводить коллективизацию, убеждая крестьян в ее необходимости и... насильно сгоняя их в колхозы.

Вдохновленные Сталиным коммунисты и комсомольцы хлынули на село, чтобы разделаться с ненавистными кулаками, обобществить все, что еще не успели, закрыть церкви и именно таким «прогрессивным» способом втащить заплесневелое и отсталое крестьянство в светлое царство социализма, которого, надо заметить, никто из них так никогда и не увидит. При этом крестьян чаще всего даже и не спрашивали, хотят ли они стать колхозниками. Да, им «предлагали» вступить в колхозы, но стоило кому-нибудь из них только отказаться, как на него со всей силой обрушивалась вся мощь репрессивного аппарата.