Владимир Щербаков - Семь стихий. Научно-фантастический роман

• Название: Семь стихий. Научно-фантастический роман
• Автор: Владимир Щербаков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1980

Семь стихий: Научно-фантастический роман. / Худ. Р. Авотин. — Москва: Молодая гвардия, 1980. — 336 с. — (Библиотека советской фантастики). — 1 р. 10 к. 100 000 экз. (п).

Журналист Глеб, оказавшись участником тихоокеанской экспедиции, неожиданно для себя встречается с инопланетной жизнью, с представителями иной цивилизации, которые интересуются освоением энергии Солнца и звезд.

Роман ставит проблемы полного раскрытия творческих возможностей человека на Земле.

---

Я беспомощно озирался по сторонам. Спустился в лощину, стараясь идти той же дорогой, какой шел сюда. Перебирал звонкие трубки камыша у студеного ручья, резал руки осокой. Подарок Валентины исчез. Солнце закатилось. Я умылся. Холм стал сумрачным, я еще различал то место с примятой травой, где лежал. Побрел к элю широкой просекой, открывшейся среди деревьев. Нашел эль, добрался домой. На столе увидел брелок, подаренный Валентиной. Я забыл его утром взять с собой.

ЗДРАВСТВУЙ, «ГОНДВАНА»!

Полдень. Солнце. В километре от меня покачивалась «Гондвана». Но так лишь казалось — ленивые пологие волны обтекали ее борта, теплое марево укачивало ее, и глаза мои беспомощно искали точку опоры у зыбкого окоема.

Я ждал Энно. Мы договорились встретиться в полдень, но он опаздывал, и я поглядывал в ту сторону, где высился над водой корабль. Наконец черная точка… Лодка, шлюпка, каноэ, проа, плот, индейская пирога или долбленка. Только не эль. Я успокоился: все было в порядке. Вошел в воду и лег на спину. У меня еще было время.

Пассажирский терраплан с выпуклыми стеклами бежал над морским берегом на фоне сосен и пихт. И в это мгновение запомнились: спокойные волны, аромат смол, серая галька, тишина.

…Мы обнялись. Я оделся и забрался в каноэ. Традиционная морская прогулка, и вот — «Гондвана».

У самого борта стоит и улыбается Соолли.

В прошлом году на Байкале она встретила Янкова. И теперь он прилетал сюда на эле, как когда-то я. Она верила, что он скоро переберется на корабль. Навсегда. Я не стал ее разочаровывать.

Что она делала на Байкале?.. О, это интересно. Что я знаю о живой воде?.. Все. Пусть поверит мне или проверит. Последнее?.. Ну что ж, я могу правдиво, без преувеличений рассказать, как все произошло…

Есть такая история. С начала рождения Земли никто не видел и не пробовал живой воды. Но о ней шла молва. Не добыть ее ни мечом булатным, ни стрелой острой. Только мудрым откроется тайник. Кому удастся приметить, как солнце расплетает на закате свои косы-лучи, какое плечо оно опускает ниже, тот найдет верную дорогу. Пошел герой легенды искать живую воду, вязал плоты и плыл по рекам и озерам, шел через пороги на лодчонках-калданках, бежал на лыжах, подбитых мехом, скакал на оленях.

Семь раз скрывалось солнце за вершиной земли и наступала долгая ночь, семь раз наступало светлое-пресветлое лето. А он шел и шел, летел, спешил. Встречь солнцу. В дальнюю страну, что широко и привольно раскинулась на юге, где играло великое озеро зеленовато-огненными волнами, где заросли тальника примяты ногами великанов точно трава.

Стоят стражи у озера, стерегут непокорных, тех, что случайно прослышали о живой воде и пришли сюда. По левую руку от каждого — гора белых костей. Ни капли целебной воды не дали они. Никому.

И вот крылатый олень с золотыми рогами пробежал по берегу. Затаился человек, понял, что силой не отнять клада у великанов. Слезло солнце с оленя, распустило свои косы и вошло в воду. Засверкала вода, засияла. Купается в озере солнце, набирается новых сил: завтра снова скакать на золоторогом олене, обогревать мир людей. Приугасла вечерняя заря, над землей заструился серебристый туман, замерцало озеро на прощанье, в последний раз вспыхнули зеленые волны, улеглись на покой. Скрылось солнце, ушло до утра в подземный замок, где вечно гудит огонь, клокочет жидкое пламя, где текут черные реки и карлики стучат молотками — куют сабли и мечи героям, ладят подковы их коням, нанизывают бусины на золотые нити для сказочных принцесс.

В ночном сумраке, таясь, как дикий зверь, подполз человек к озеру и наполнил живой водой мешочек из стерляжьей кожи. И подарила она молодость маленькой, высохшей как мумия старухе, что сидела у потухшего чувала, той самой старухе, что потом рассказывала легенду об этой воде, не таясь, своим потомкам, и глаза ее блестели, лучились, а слова не иссякали.

Я закончил рассказ. («Вот и все».)

Но что дальше, удалось ли ей найти это озеро, попробовать живой воды, увидеть крылатого оленя, великанов, искупаться в озере? Мой вопрос был таким же непосредственным, каким был и мой рассказ.

Она сухо ответила:

— Мы нашли живую воду. В источниках на дне Байкала. Потом нашли ее в вулканических трещинах. Собирали по каплям. И поняли, что строение самого простого, всем известного вещества может быть бесконечно разнообразным. Молекулы могут объединяться в нити, заряженные на концах или нейтральные, даже в тончайшие пленки жидких кристаллов. Особые добавки, примеси так изменяют строение, свойства, что невольно поверишь легенде. Но чаще всего необыкновенное проявляется после контакта с подземным огнем, когда невиданные давления выстраивают частички вещества так, что получаются узоры, тонкая филигрань их прозрачна, незаметна и все же достойна удивления…

— В метеоритах алмазы рождаются при столкновении с Землей. И тут то же самое — давления, температуры…

— Алмаз можно увидеть, его не спутаешь с графитом. Живую воду не заметишь. Прежде всего нужно знать, что ищешь. Это трудно. Мы пока не знаем. Догадываемся.

— Расскажи, что нашли еще!

— Пока только вот что: объяснили гигантизм растений вблизи от вулканов. На Курилах, например.

— А клетки?

— Клетки?

— Нестареющие крупинки. Те, что не гибнут после пятидесяти делений…

— Не знаю. Думаю, вода может все.

— Даже это?

— Увидим. Хочется верить. Будем искать и такую воду.

— Ее нужно поискать в этих клетках… Скоро прибавится хлопот, когда в океане станет светлее. Воду перемешаем с солнцем. Тогда пятая стихия восторжествует.

— Восторжествует.

Представить это нетрудно.

Фотосинтез: свет, тепло, хлорофилл, углекислота. Зернышки-клетки трепещут, пульсируют, как цветы на ковре под руками мастериц. По тысячам световодов бегут кванты, целый поток мерцающих блесток, они соединяются в светящиеся дорожки — будто рухнула горка из детских стеклышек. Зеленые спирали свиваются, захватывают энергию, постепенно меняя рисунок ковра — и тот растет, расцвечивается: светло-зеленая вода пронизана копьями лучей, тень отступила в холодные глубины.

Цепь жизни: одно звено нанизывается на другое, и вот вслед за водорослями спешат освоить новые горизонты другие организмы, разная мелочь — коловратки, инфузории, едва видимые невооруженным глазом рачки. Живность фильтрует воду, жадно поглощает зеленую массу и растет как на дрожжах. За ней охотятся мальки рыб.

Хорошо бы сделать так, чтобы плотность мельчайших существ была повыше, чтобы вода стала от них густой, как кисель. Попаслись мальки несколько дней и заметно подросли. Глотнул кит морского бульону раз-другой и сыт по горло.

— Природу не обманешь, — лукаво улыбнулась Соолли, — нельзя увеличивать плотность беспредельно, даже если дать солнечный свет в неограниченном количестве и добавить в воду азот, фосфор, бор, микроэлементы.

— Почему? Что мешает?

— В воду выделяются метаболиты, продукты обмена веществ. Они препятствуют росту живого. Но мы научились противодействовать им. Осталось главное…

— Последняя преграда?

— Что вы знаете о биополе?

— Ну… — замялся я, — то же, что и все. Что это излучения в широком спектре, что иногда это когерентные колебания.

— Биополе как раз и мешает распространению разных форм жизни. Оно может угнетать рост клеток.

— Кажется, я слышал об этом. Но есть, наверное, выход?

— Мы нашли вещество, молекулы которого поглощают самые сильные компоненты биополя. А потом излучают энергию, но уже в другом, совсем безобидном виде, на других частотах. Мы назвали его бионитом.

Я надолго погрузился в изучение фотографий, которые показывала Соолли: биополя фотографировались по старой методике в высокочастотном конденсаторе. Их светлые лучи причудливо расходились по радиусам. Но не только по радиусам. Они переламывались, давали ответвления, изгибались, правда, очень редко, как ветви дерева. И очень хорошо было видно, что две сблизившиеся клетки, два зеленых микроорганизма изменяли этот рисунок. Между ними линии сразу укорачивались, а снаружи биополе распространялось далеко, линии его были густыми, яркими.

Точно так же два дерева чувствуют тесноту: ветви их уклоняются наружу, а между кронами они редки, изогнуты, и порой стволы с этой стороны кажутся голыми. Береза, например, угнетает рост сосны, примостившейся у ее подножия. Хвоя, как от невидимого ветра, тянется прочь от березы. Иголки как бы убегают от слишком тесного соседства. Но это лишь внешняя картина. Ей соответствует внутренняя — картина биополя. Оно в точности такое, как крона, как ветви, как иголки на них. Только все начинается как раз с биополя. Это оно дает форму кроне, ветвям, зелени. Оно управляет ростом. Где линии своего поля гуще, ярче, с той стороны и размножаются клетки. А чужое поле может сдерживать их рост.