Сергей Арутюнов - Запах напалма по утрам (сборник)

• Название: Запах напалма по утрам (сборник)
• Автор: Сергей Арутюнов
• Жанр: Современная проза
• ISBN: 978-5-699-78190-4

В рассказах Арутюнова предстает реальный мир конца восьмидесятых – начала девяностых, мы снова видим штурм Белого дома и взятие Останкино, чувствуем вкус первых перестроечных сникерсов и баунти, стоим в бесконечных очередях за самым необходимым. Но эпоха в прозе Арутюнова подернута постмодернистским флером, в котором угадывается и ранний Пелевин периода «Омон Ра», и искренний фантазер Сароян, и даже жестокий сказочник Носов.

Арутюнов – это голос поколения сорокалетних, по которому сильнее всего прошел слом эпохи. Для них СССР и Россия – как левая и правая руки, невозможные друг без друга.

---

– Вы чего тут?

Он вытащил «ПМ», но Паша нажал раньше. Морда в обмотанной каске взорвалась, тело взмахнуло мешком и упало навзничь. Славик закрыл лицо руками.

– Он убил бы нас. Че-то делили, видать. Полезли внутрь.

Как деревенский, Паша соображал быстрее и правильнее.

Внутри были только стены и три трупа – один в бандане и двое в папахах. «Старейшины», – определилось Славику. Второе окно было напротив и выходило прямо на Ахыз. Дым бил через него сплошной струей. Кто-то сказал: «Э-эй… Ахмад!»

– Не отвечай, пусть сунутся…

«Ахмаад! Гыде Имеля?»

Вместо ответа Паша дал короткую очередь. Попало по стене, визгнул рикошет.

«Суки, вы што там? – заголосили снаружи. – Эй, потишэ, да? Апасно будэт. У кого дэнгы, дава».

– Мы ваших денег не знаем! – крикнул Славик. – Тут ваших трое и наш один! Валите к себе – и мы уйдем!

– Имеля гыдэ?

– Там лежит!

– Паишшы дэнгы, карман залез!

– Сиди тут. Щас я. – Паша скакнул в проем. Нога стала болеть.

– На, слышь!

Окно будто всосало перетянутую резинкой пачку.

– Э, идытэ к сваим!

– Идем уже!

Опираясь на Пашу, Славик вылез в поле.

– А мешок?

– Ну его на хрен.

– А если спросят?

– Скажем, что не видели.

31-12

Снег, всю ночь безуспешно старавшийся загладить, скрыть безобразно вздутые колеи, похожие на следы гигантских зубных протезов, был почти уничтожен. Если закрыть веки, можно было вообразить вокруг стройку, но к рычанию движков примешивался журавлиный свист винтов, налетал ветер, и прорезиненные стенки хлопали, как крылья.

Перед Харчевым стояла шеренга. Он смотрел в чернобородые лица, шевелящиеся губы. Молятся. Правильно.

– Харь, поди!

Лейтенант с плевком поднялся, сделав по пути знак конвою.

– К тебе.

На обочине стояла Эльвира.

– Привет.

Она была в блестящей куртке, клеши измазаны грязью почти по колено, в покрасневших руках болтался кое-как завязанный узелок.

– Эй, ты не слышишь? Привет, говорю! Мне что, уехать? Уехать?

Ее било крупной дрожью. Харчев подошел, не в силах дотронуться. Из-за палатки дали залп. Она вздрогнула. Он взял ее за руку и потащил к бытовке. На полу, завернувшись в спальник, спал красноносый репортер. В приоткрытое окно на крышу змеился кабель.

– Спирт будешь? Я разбавлю.

– Я из дома ушла, понимаешь? Хочу с тобой. Если хочешь, я уеду. Я тебе на Новый год…

– Что?

– Новый год сегодня.

– И ты ко мне…

– Ну вот, я подумала, что ты тут и вы… Я переночую, повидаюсь и уеду, хорошо? Сегодня все равно нельзя уехать, мне в Ханкале сказали. Да?

– Утром же домой.

– Хорошо-хорошо. Ты только меня сейчас поцелуй, а то я свихнусь, да?

Он наклонился и поцеловал заиндевевшую щеку. Она внезапно успокоилась и стала развязывать узелок. Что-то просыпалось, упало. Она подняла блестящие глаза.

– Я не знала, что тут так. Ты меня прости.

– Нормально все. Сиди здесь.

Ближе к восьми поехали на рынок.

– Только бабки! Застрелю, твари! Намаз, вашу мать! – орал Чермяк, сыпя в воздух по полмагазина. Резников и Стурчин прикрывали, пока остальные брали в сумку водку, тушенку и шоколадки.

Когда вернулись, Эльвирка уже сидела с санчастью и пела. Харчев прошел мимо и отдал треть в первую роту, как договорились.

Усаживались за большим столом со свечами, воткнутыми повсюду. Первый за мертвых, замолчали. Чермяк замешал салата, засыпав сверху подпаленной гречей, чтобы хрустело. Харчев сидел с Эльвирой справа, ее голова лежала у него на плече. Иногда по ней пробегала дрожь, и он прижимал ее под столом, крутя ей кисть. Худенькая стала, да еще намучилась.

Президент поздравил их. Железные кружки тускло зазвякали, поплыл столовый гам, раздались выстрелы, заорали соседи-омоновцы, в щель палатки было видно, как понеслись отовсюду трассеры. Начался концерт попсни, кто-то со знанием дела обсуждал, кто кого там раскрутил и кто с кем трахается. Ему возражали так аргументированно, все они были с попсней на короткой ноге.

Рассказывали смешное, медленно отогревалась душа. Эльвирка сидела тихо и почти спала. Сквозь веки проступали сонные слезинки, висли на ресницах. Елочка бедная. Новогодняя.

Когда стало светать, взводный взял ее на руки и понес к БМП. Она, будто и не спала, открыла глаз:

– Гонишь?

– Элька!

– Гонишь-гонишь. И гонишь. Меня.

– Через неделю приеду. Орловские сменят.

– Я буду ждать.

– И не ссорься со своими. Потерпите там как-нибудь. Приеду…

– Они меня так достали, Вадюш, так достали, если б ты знал. Достали с этой распиской… росписью… А я не хочу, если ты не хочешь.

– Я – хочу. Но ты пойми…

– Я понимаю.

– Точно?

– Точно.

– С наступившим тебя, – сказал он, осторожно ставя ее на место посуше. Глина под ней почти не продавилась.

Она потянулась, гибко, по-кошачьи выгибаясь под его руками.

– И тебя.

Они поцеловались так, чтобы хватило еще на неделю, еще на жизнь, на час, на вечность, на хрен моржовый, но что делать, делать-то что? Она кусала его, скребла по бронежилету, попадала в карманы, что-то прощупывала в них, чтобы запомнить и чувствовать всеми пальцами потом, неистово обнимая диванный валик, закидывая на него ногу, неслышно постанывая, чтобы никто не проснулся.

Из люка уже высовывался усатый Гузя. Он протягивал к жене Харчева руки, смуглые, с черными ободками сбитых ногтей.

На краю неба

К вечеру только бы до койки дотащиться, а тут:

– Леша, сходи к Пряжкину.

Затерянная на окраине Сернозаводска офицерская общага выстроена силикатом и увенчана полустертой табличкой. Отличие от гражданских домов одно: во дворе была беседка-курилка, где даже в дождь топтались сослуживцы.

На лавочках почти весь летный состав, несколько техников.

– Товарищи. Поступили документы на выселение.

Вздохи.

– Вопрос можно?

– Задавайте.

– На каком все же основании?

– Товарищи, кто не был на прошлом собрании, я не уполномочен. Документы вывешены на ознакомление. Давайте по существу дела.

– Да где ж существо-то? Куда деваться?

– Собственник, товарищи, желает видеть квартиры доступными через месяц. Думайте. У меня все.

– А кто он? Собственник?

– Товарищи, представитель доступен по контактному номеру.

– Да звонили уже. Никто не берет.

– Звоните еще.

– Вы сами-то его видели?

– Товарищи, давайте конкретно…

– Выселяют нас, Маша.

– Что, собираться?

– Погоди. Никто по объявлению не звонил?

– Никто.

– Сходи еще за реку, в Лучи. Бердюков говорил, что там деревня пустая.

– Я ходила.

– Когда?

– Вчера. Днем, пока Маратка в садике был.

– И что?

– Нет там никакой деревни, совхоз ликвидировали, стоит гнилье, а дальше участки и дома такие, дворцы…

– Что ж ты не сказала?

– Не хотела. Перед полетами не хотела.

– Тащ полковник, расшите.

– А, Хват, давай-давай, порадуй.

– Тащ полковник, посоветуйте, где жилье найти.

– Доступнее.

– Маратка в садик полгода не ходил, ему тепло нужно… А тут переезд. Нельзя ли задержаться, ну хотя бы до весны?

– Хват! Я думал, ты летчик, а ты канючить пришел! Ты думаешь, мне это приятно, что у меня состав рыскает? Ты думаешь, у меня фонды немереные?

– Тащ полковник, я… я что надо, сделаю. Все, что надо. Только…

– Ладно, разговор наш впереди. Пока свободен.

Через дорогу от КПП улыбался Фархад.

– Пиривет, ястрэбок!

– Пиривет-пиривет.

– Чьто грустим? Диньку хочишь?

– Нет, спасибо. Фархад, нас выселяют. Не знаю, куда деваться. Что ж это такое? И так ведь…

– А ты думай, ястрэбок. Думай, кто тебя обидел, как с человеком пагаварить можно.

– Фархад, узнай, кто это делает.

– Знаю.

– Ну?

– Ващ палковник дэла, «Серметпрокат» нагрэл, тэпэр ваш общага сдаст. Думай, ястрэбок… Кирепко думай!

Про «Серметпрокат» было известно только то, что завод стоит семь лет, а работает несколько пунктов приемки сырья. Оттого по области часто не было света. Тут и там столбы курчавились обрезанными кабелями.

На неделе Хват встретился с Джангилем, он стоял за Фархадом.

– Джангиль, что нужно, чтобы от нас отстали?

– Судытса нада. Арбытраш, всэ дэла. У офицер такой возможностей нэт. Всэ за дэньги работаит. У тэбэ дэнэг нет – какой пригавор хочишь? Какая бумага нравитса? Сабирай вэшшы, ухады.

– Что же делать?

– Хачю, чтоби послушал. Ты льотчык – зашшыты семья. Самолет ест – фырр полетэл на врага, он не льотчык, атбитса не сможит.

– О чем ты?

– Сыклад адын. Нэт склада – нэт тавара. Нэт тавара – нэт гарантыи. Нэт гарантыи – нэт бызнеса. Бызнес нэт – сут атложат. Дэнгы будут ждат. Ты не жды.

Когда, наврав про неполадки с закрылками, Хват бросил «сушку» через крыло на склад «градообразующего предприятия», он совершенно точно знал, что экспертиза затянется и по факту за свой налет он получит не скоро, и главное – отсрочку для семьи, потому что прецедент.