Евгений Евтушенко - Волчий паспорт

• Название: Волчий паспорт
• Автор: Евгений Евтушенко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-09866-4

Евтушенко исключили из школы с безнадежной характеристикой – «волчьим паспортом». Исключили за поступок, которого он не совершал. С таким же «волчьим паспортом» его вычеркнули и из всех «тусовок»: «…Я не принадлежу ни к одной партии, ни к одной мафии, ни к нашему выпендрежному бомонду…» Однако «волчий паспорт» не помешал мальчику со станции Зима превратиться во всемирно известного поэта, став голосом целой эпохи. Эта книга – автобиография, написанная на излете века. Ее автор обескураживающе правдив. По отношению к себе и по отношению к близким и не очень близким людям, с которыми его сталкивала судьба, забрасывая в разные уголки земного шара. Среди этих людей – художников, музыкантов, поэтов и писателей, режиссеров, политиков, революционеров – имена тех, кто навсегда останется в истории двадцатого столетия: Дмитрий Шостакович, Борис Пастернак, Иосиф Бродский, Пабло Пикассо, Сальвадор Дали, Паоло Пазолини, Че Гевара…

---

– Я не считаю… – торопливо, хотя и невскладь, поддакнул я, памятуя совет моего старшего друга кивать, словно китайский болванчик.

– Что конкретно вы не считаете? – несколько насторожила хозяина кабинета эта моя нескладность, и я ощутил, что его голубовато-стальные сверла, разрушая со скрежетом мои ребра, ввинчиваются уже мне в кишки.

– Ну, то, что это… ну… стыдно, – промямлил я. И вдруг в моем страхе, липком, как тина, игранула, словно сильная рыба, попавшая из свежей воды в зацвелую заводь, актеринка сибирских перронов, на которых я пел за кусок хлеба, прикидываясь несчастным сироткой: «Где-то в старом глухом городишке Коломбина с друзьями жила», сверканула, как вытащенный из-за голенища финкарь, хулиганинка марьинорощинских футбольных пустырей, где нужно было качнуться всем телом в правую сторону, для того чтобы туда тоже качнулся противник, а потом неожиданно – поперек движения его тела – рвануть влево и всадить веселую «штуку» между ног гостеприимно раскорячившегося вратаря. Я решил выведать все, что они от меня хотят, и начал играть в поддавки.

Я расправил плечи и, понизив голос так, что в нем образовалась доверительная густота, сказал с неожиданной для моего собеседника павликоморозовской готовностью:

– Какой может быть стыд при исполнении гражданского долга?

Собеседник, стараясь скрыть ошеломленность таким быстрым развитием событий и даже, по-моему, чуть раздосадованный оттого, что тонкая ювелирная работа с этим мальчишкой оказалась, по-видимому, ненужной, неподготовленно пробормотал:

– Приятно работать с понимающими людьми.

Затем он сделал паузу и, очевидно потеряв ко мне интерес, небрежно посулил:

– Мы ведь тоже можем вам помочь.

– Чем? – с повышенной оживленностью спросил я.

– Ну, например, с заграничными поездками. Вы, кажется, еще нигде не были. Кстати, не пускают вас не кто иные, как ваши братья-писатели, а сами сваливают на нас. У вас даже стихи, можно сказать, вопиют об этом непускании: «Границы мне мешают. Мне неловко не знать Стамбула, Токио, Нью-Йорка». Я правильно цитирую?

– Не знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка, – поправил я.

– Учтем и Буэнос-Айрес, – чуть усмехнулся он. Улыбка ему давалась трудней, чем усмешка. – Но вы, надеюсь, не возражаете против того, чтобы побывать и в Токио, и в Стамбуле?

– А как? – спросил я с непритворным любопытством и с притворным видом человека, решившегося на все – лишь бы наконец вырваться хоть разик за границу.

– Для начала мы вам поможем оформиться официантом на международный круиз какого-нибудь теплохода, – поскучнев, предложил он. Очевидно, ему нравилось разгрызать только крепкие орешки. Зубы у него были не ослепительные, но большие, умеющие похрустеть.

Я молниеносно сообразил, почему некоторые студенты Литинститута в прошлом году сплавали на теплоходе официантами в Индию, и сразу занес их в мой предположительный список стукачей.

– Но поступление информации, разумеется, должно начаться еще на суше, – добавил он и попытался располагающе улыбнуться. – Все как в издательстве. Вы представляете рукопись, а мы под нее выдаем аванс.

В поскучневших глазах моего собеседника все-таки появилось хотя и ленивое, но любопытство – как я среагирую на прямую покупку.

Я сыграл скрытое разочарование слишком скромной оценкой моего согласия, взяв взаймы с лица собеседника немножко скуки. Я как бы начал деликатно торговаться, намекающе нарисовав лицевыми мускулами выжидание надбавки за патриотическую готовность информировать Родину о грозящих ей опасностях.

Мой собеседник не без профессионального удовольствия засек, что я, оказывается, не так просто «купился», как он брезгливо предполагал. Он снова, кажется, заинтересовался мной, ибо, судя по всему, принадлежал к тем котам, которые любят играть лишь с мышкой, старающейся выкарабкаться из их лап. Попавшись на мой актерский этюд и подозревая, что я могу ускользнуть, он накинул цену, испытующе проворачивая во мне голубовато-стальные сверла.

– У вас есть такая красноречивая строка: «А куда я тебя понесу?» Да, молодым людям порой негде любить друг друга. Отдельные квартиры у нас многие получают только к старости, да и то не всегда… А ведь вы поэт и, судя по стихам, человек влюбчивый… Мы вам могли бы время от времени давать номер в гостинице «Центральная», кстати, рядышком с актерским рестораном. В этом номере вы бы чувствовали себя свободно: и посочинять бы там могли, и поразвлечься. Что это за молодость, если нечего будет вспомнить. Мы боремся с развратом, но ведь разврат и ханжество – это две стороны…

– …одной и той же медали, – подхватил я, доверительно, как единомышленник.

Я изобразил в глазах искорки восторга, якобы предвкушая мои скромные оргии в этой гостинице, где волшебный ключ от отдельного номера мне вручал сам Комитет государственной безопасности – единственное в стране учреждение, сострадальчески решившее раз и навсегда мой мучительный вопрос под кодом: «А куда я их всех понесу?»

– А что я должен буду делать? – разыгрывая откровенность уже почти купленного с потрохами осведомителя-интеллектуала, спросил я.

Мой собеседник, только что так неосмотрительно заложивший своих литинститутских стукачей, продолжал неосторожно раскрывать карты в полной уверенности, что сделка уже состоялась:

– Прежде всего – постоянная информация о настроениях писателей, а также ученых, студентов, с которыми вы тесно связаны. Есть и конкретное дело. В ближайшие дни в Москве откроется Всемирный фестиваль молодежи. Пора, конечно, демонтировать железный занавес. Но… на металлолом его еще рановато сдавать. Приедет сразу столько иностранцев, сколько не было в СССР за последние лет тридцать. Кто свое прогрессивное сердце привезет, – он при этом усмехнулся, – кто – сифилис, кто – литературишку пакостную. Мы не против оттепели, но не за слякоть. Чем больше свободы, тем нужно больше контроля за свободой. Нельзя же историю пускать на самотек. Кто станет заниматься всеми гостями фестиваля – черненькими, желтенькими, коричневенькими, серо-буро-малиновыми? Среди них будут молодые писатели из капстран. Займитесь ими. Походите с ними по ресторанам, поболтайте по душам. Нас интересует то, что они думают. Как говорил Маяковский: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым». Кстати, и представительские мы вам выдадим. На шампанское. Вы, кажется, предпочитаете именно этот напиток?

– Откуда вы знаете? – сыграл я застенчивое простодушие.

– Ну, кое-что нам все-таки полагается знать, – тяжеловато отшутился он, явно считая, что дело в шляпе, и уже меня не уважая. Он деловито ускорил темп развития событий, с нарочитой подчеркнутостью взглянув на ручные часы. – Значит, так. Для взаимного удобства вы получите новое имя и, когда будете выходить на связь, соответственно и называйтесь. С вами сконтактируются. – Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. Его голубовато-стальные сверла перестали работать. Он был уверен в том, что просверлил меня насквозь. Руки он не протянул.

Я тоже встал и тоже не протянул руки. Но я понял, что слегка заигрался в поддавки и пора перевернуть шахматную доску, пока меня не загнали в угол.

– Извините, у меня только один вопрос, – сказал я, по инерции еще смирнехонько.

– Ну… – почуяв что-то неладное, вздрогнули и напряглись хрящеватые крылья его носа.

– Новое имя, которое вы мне хотите дать, это что – кличка?

– Ну зачем так грубо, – пожал он плечами, стараясь развеять мои опасения теплой дружеской улыбкой, но улыбка опять не состоялась – она не пробилась сквозь внезапно оледенившую его лицо догадку о собственной непростительной осечке. – Это, если хотите, профессиональный код, вид пароля.

– Нет, это кличка, – сказал я. – Самая настоящая кличка. А я человек впечатлительный. Я могу рехнуться и забыть, какое мое имя настоящее и под каким я должен вам звонить, а под каким – писать стихи. Кроме всего прочего, я совершенно не умею хранить тайн. Я – человек с плаката: «Болтун – находка для шпиона». Какой из меня шпион.

– Мы – разведчики, а не шпионы, – мрачно попытался остановить столь неожиданное развитие событий мой собеседник, ввинчивая голубовато-стальные сверла уже не в меня, поскольку запоздало понял, что в этом нет смысла, а в пол.

– Извините, – поправился я. – Боюсь, я настолько возгоржусь вашим доверием, что буду на каждом перекрестке триумфально колотить чекистским мечом в чекистский щит, оповещая о своей секретной миссии все человечество. Я себя знаю. Скромность – увы! – не принадлежит к числу моих неисправимых недостатков…

– Ну, в скромности мы вас никогда не подозревали… – пробурчал он раздраженно, но пытаясь пошутить.

– За ваше доверие, конечно, спасибо. Но вынужден отказаться, потому что боюсь быть не на уровне ваших… – Я запнулся, подбирая слово, и, кажется, выкрутился: – Ваших высоких требований. Добавлю только одно: обидели вы меня, ох как обидели…