Михаил Колосов - Три круга войны

• Название: Три круга войны
• Автор: Михаил Колосов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Это — повесть о становлении солдата, о том, как из простого донбасского паренька Василия Гурина, почти два года находившегося на территории, оккупированной гитлеровцами, в ходе сражений Великой Отечественной войны выковывается настоящий советский воин — смелый, душевный, самоотверженный.

От порога родного дома до самого фашистского логова, Берлина, — таков путь Василия Гурина, рядового пехоты, затем курсанта и старшего сержанта, комсорга батальона.

---

Дважды «брали» штурмом окопы «противника», дважды Семенов делал разбор и все был недоволен:

— Медленно! Долго топчетесь перед окопами «противника», выискиваете местечко, куда прыгнуть. Быстрее надо. Сейчас нам предстоит прорвать двойную линию обороны…

Снова рассыпались по полю, заняли исходный рубеж, затаились, чтобы по команде подняться в «наступление». Но на этот раз Гурину не пришлось идти «в атаку» — его позвали к командиру роты.

— Иди, тебя майор Крылов вызывает, — сказал Иваньков мрачно, глядя куда-то в сторону.

— А кто это?.. А где он?.. — заволновался Гурин, чувствуя что-то неладное.

— Вон связкой покажет.

У майора Крылова тоже был свой окоп. Майор сидел на бруствере и читал газету. Когда Гурин представился, он взглянул на него из-под большого козырька своей фуражки, переспросил:

— Гурин? Садись, побеседуем, — пригласил он мягко, будто Василий ему был сын родной. — Ну, как служится?

— Ничего…

— Никаких жалоб?

— А какие жалобы? Одет, обут, накормлен.

— Это верно. Ты из Букреевки?

— Да.

— Немцы свирепствовали? — сочувственно спросил он.

— Да… Как везде, наверное…

— Как же тебе удалось спастись?

— Сам не знаю…

— В гестапо или в полицию тебя вызывали?

— Нет… Как-то обошлось…

Майор пристально посмотрел Гурину в глаза.

— Комсомолец?

— Да. Комсомольский билет сохранил, — похвастался Василий.

— Молодец, — похвалил майор. — Ну, расскажи мне подробно, чем занимался, как жил при немцах? Мне это просто интересно знать.

Гурин охотно стал рассказывать свою оккупационную эпопею, Крылов слушал его не перебивая.

— Стихи со мной, в вещмешке… Хотите принесу? — Гурину очень хотелось показать майору свои стихи, но тот сказал: — В другой раз… А как солдаты, твои однополчане, довольны службой?

— Наверное, довольны… Я же их не спрашивал.

— Ты понимаешь, какое дело… — начал майор доверительно. — Отступая, немцы немало оставили разной сволочи, завербовали на свою сторону, дали задание вредить, сеять панику, распускать разные слухи. Вот таких нет среди вас? Не замечал?

— Да вроде нет… Если бы попался такой — морду сразу набили бы.

— Нет, морду бить не надо, — сказал майор. — В таких случаях надо мне сообщать. Понял? А мы разберемся, что это — случайная болтовня или, может быть, злонамеренная. А морду бить — так можно спугнуть опасного врага. Понимаешь?

— Конечно…

— Ну вот и отлично. Значит, ты стихи сочиняешь? Молодец. Поэтов любишь? Кто тебе больше всех нравится?

— Пушкин, Лермонтов, Некрасов… — Гурин хотел назвать еще Есенина, но воздержался: в школе учительница Есенина читать не разрешала.

— Молодец. Вкус у тебя хороший, — похвалил его майор. Голос у Крылова был мягкий, убаюкивающий, глаза добрые, располагающие.

Они поговорили еще, и майор отпустил Гурина. На прощанье, как бы между прочим, предупредил:

— О нашем разговоре никому не рассказывай.

— Ладно, — пообещал Гурин. — Я понимаю.

— Вот и хорошо.

— Ну что? — встретил его лейтенант.

— Да… спрашивал, как жил при немцах.

— А-а… Ну что ж: у него работа такая — знать все и обо всех. — Он сдвинул брови, вспомнил что-то. — Да, а что это старшина в запасном на тебя бочку катил?

— На построение я опоздал, — признался Гурин. — С мамой долго прощался. Он упрекнул меня оккупацией, а я в ответ ему тоже что-то сказал. Не помню уже, что…

— Оккупацией? Да, дураков не сеют, не жнут… Ладно, иди во взвод. Не обращай внимания, — посоветовал Иваньков ему вдогонку.

Гурина очень тронуло такое участие лейтенанта в его делах, он сразу перестал чувствовать себя одиноким и, обрадованный и будто освобожденный от какого-то тяжкого груза, налегке побежал к ребятам.

Во второй половине дня занятия были снова всей ротой. Лейтенант учил, как отбивать танковую атаку. Главное, говорил он, не надо бояться танка. Бей по смотровым щелям, целься в них. «Ослепнет» — остановится. Бросай гранаты под гусеницы. Бей бутылками с горючей смесью. Надвигается на тебя танк — не робей, пригнись пониже в траншее, ничего он с тобой не сделает, пройдет, а ты ему с тыла бутылкой или гранатой…

Хорошо говорил лейтенант, увлеченно, и солдат заражал боевым настроением, выгонял страх из неопытных душонок. И в самом деле, рассуждал Гурин, чего бояться танка, это же неуклюжее, медлительное создание, под стволом у него, оказывается, стань, и он не возьмет тебя — «мертвая зона». Главное — без паники.

— А сейчас я покажу вам, как обращаться с противотанковой гранатой и с бутылкой с горючей смесью.

Но действие ни той, ни другой он показать не успел. Прибежал связной и сказал, чтобы вся рота сейчас же, в срочном порядке была построена у заброшенного карьера, — связной указал, где этот карьер. Туда уже направлялись со всех концов поля другие подразделения.

Лейтенант быстро привел роту к маету построения. Там распоряжался какой-то майор — указал место Иваньковой роты, побежал к другим.

Кроме майора, здесь бегали и другие офицеры — какие-то они были все возбужденные, суетливые и молчаливые. Чем-то тревожным веяло от всех, и эта тревога невольно передалась и солдатам. Они затихли и ждали, что будет.

— Судить будут одного гада, — шепнул сержант Семенов. — «Эсэсовца».

— Немецкого шпиона поймали? — удивился Гурин.

Сержант взглянул на него, усмехнулся:

— Самострела, чудак.

— Как это?

— Как! Струсил и, чтобы поскорее выбраться с передовой живым, прострелил себе либо руку, либо ногу. Ранило, мол, а там госпиталь, думает, прокантуется какое-то время. Но это дело не скроешь, врачи сразу видят, что за рана.

— Сам в себя стрелял? — еще больше удивился Гурин и, представив себя на месте того солдата, поежился: нет, он так поступить не смог бы.

Сержант снова оглянулся на Гурина:

— Чего удивляешься? Такие прохиндеи, брат, есть — что хочешь над собой сделают, лишь бы на передовую не попасть. А за них пусть воюют другие. Это те же дезертиры, а может, даже и похуже.

«Прав сержант, — подумал Гурин. — Конечно, таких надо судить…»

Наконец собрались все — батальон, а может, — и больше, — понятия не имел тогда Гурин, что за воинская единица расположена в этой лощине.

— Поплотнее, поплотнее, — командовал майор. — Вы своих ведите сюда, сюда… Так…

Буквой «П» выстроил майор собравшихся и неожиданно громко скомандовал:

— Равняйсь! Смирно! — И в этот момент откуда-то из-за правого крыла батальона вышел высокий подполковник с папкой в руке. За ним, чуть приотстав, в большой фуражке с узким околышем шагал низенький солдат — с лицом, изъеденным оспой. В руках наперевес он держал новенький карабин. Вслед за этим коротышкой в стеганых шароварах и в фуфайке шел солдат с каким-то неестественно бледным лицом. Он держал на груди перевязанную левую руку и поглядывал на собравшихся испуганными глазами. По бокам его охраняли два автоматчика. Метрах в десяти перед строем все они остановились. Подполковник отошел чуть в сторону, открыл папку и стал читать приговор военного трибунала. В нем говорилось о том, что рядовой Кислов Геннадий Иванович, рождения 1920 года, место жительства ст. Рутченково («Рутченково! — удивился Гурин. — Это же совсем рядом с нашим поселком!»), женат, имеет двух детей, во время наступления струсил и совершил членовредительство, прострелив себе руку.

«Такой здоровый, женатый уже и струсил. Теперь стыдно. Эх, ты…» — Гурин переступил с ноги на ногу — его одолела неловкость за солдата: земляк все-таки и так опозорился.

За трусость, проявленную во время боя, Кислов приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

«К смерти? — Гурин вздрогнул и смотрел на солдата, приговоренного к смерти, соображая, чем все это кончится. — Не может кончиться смертью, — думал он. — Попугать, наверное, решили. Сейчас подполковник продолжит чтение и объявит: „Однако, учитывая…“» И Гурин посмотрел на подполковника, ожидая именно этих слов, но тот уже закрыл свою папку и медленно отступил подальше от осужденного.

«Неужели так и оставят и уведут солдата куда-то и где-то там расстреляют? Нет, они уведут его, но не расстреляют, это все только для нас, новичков, чтобы мы знали, что этого делать нельзя и что за такие вещи могут приговорить и к высшей мере. Самострелов строго судят… Конечно, это урок!..» — рассуждал Гурин и снова взглянул на солдата, осуждая его, и сочувствуя, и желая его приободрить как-то. Но тут он увидел неожиданно, словно она проявилась вдруг, метрах в десяти за солдатом свежеотрытую яму. Раньше он не обращал на нее внимания, думал — просто окоп. Мало ли их тут по полю нарыто. Теперь эта свежая куча земли перепугала Гурина больше, чем сам приговор. «Неужели?..» — билось в голове.