Тоти Даль Монте - Голос над миром

• Название: Голос над миром
• Автор: Тоти Даль Монте
• Издательство: «Искусство»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Тоти Даль Монте — выдающаяся итальянская оперная певица XX века. Настоящее имя и фамилия — Антониетта Менегелли.

Эта книга, изданная в Советском Союзе, является книгой ее воспоминаний.

«Воспоминания Тоти Даль Монте великолепно отражают эмоциональную, непосредственную натуру артистки, бесконечно преданной своей профессии. Здесь мы не найдем глубокого анализа основ итальянского вокального искусства, методологии певческого мастерства. Да автор и не ставил перед собой подобных задач. Это увлекательный рассказ о жизненном и творческом пути, приведшем певицу к вершинам мировой славы.»

---

И в самом деле, успех можно было назвать триумфальным. Партия Лодолетты стала моей удачей, и после знаменитой палермской премьеры я пела ее во всех театрах мира. В 1939 году было решено показать «Лодолетту» в нескольких городах, причем дирижировать оперой пригласили самого Масканьи, уже старого, больного и чувствительного, как никогда прежде.

Я была рада сделать приятное старому маэстро и согласилась принять участие в этом памятном турне, которое началось в Риме и кончилось выступлением в «Ла Скала».

— Без Тотины ничего не выйдет, — сказал маэстро.

Поэтому я постаралась оправдать его ожидания и отказалась от всех других предложений. Турне было интересным и очень патетичным. Каждый вечер маэстро дирижировал оркестром взволнованный до предела, и в третьем действии уже не в силах был унять слезы.

В сущности, это даже мешало нам, певцам. Чрезмерная чувствительность композитора передавалась нам, хору и даже зрителям.

Зять Масканьи, маэстро Фаринелли, всегда дрожал за жизнь своего дряхлого, больного тестя. С могучим и грозным львом, который рычал на всех и усмирял любого взмахом дирижерской палочки, произошла на старости лет грустная метаморфоза.

Сарказм, острые словечки, необузданный гнев, десятилетиями нагонявшие ужас на всех и каждого, сменились кротостью и сентиментальностью. Старый маэстро словно предчувствовал, что жизнь его подошла к последней черте.

Великий Масканьи! Он всегда был со мной ласковым, нежным и по-отечески добрым.

По окончании турне маэстро попросил у меня на память фотографию для своего домашнего музея воспоминаний и славы в Ливорно. Мне он подарил свою фотографию с такой надписью: «Вы поете прекраснее феи, и это святая правда. Так пусть же всюду следуют за вами моя благодарность, преданность и восхищение». Это были слова героини из оперы маэстро Масканьи «Лодолетта».

И сразу же нахлынули воспоминания о Пуччини. Впервые я встретилась с ним в римском театре «Костанци». Шли репетиции «Богемы». Я в своей театральной уборной гримировалась к вечернему представлению «Риголетто».

Началась репетиция третьего действия «Богемы». Партию Мими исполняла знаменитая Кармен Мелис. Пуччини зашел ко мне и сказал:

— Ничего не могу с собой поделать. Слушаю Мелис, а у самого слезы навертываются на глаза!

Несколько лет спустя я увидела Пуччини в «Ла Скала», где я с триумфом выступала в роли Лючии. Спев сцену безумия, я столкнулась за кулисами с великим маэстро. Он обнял меня и восторженно поздравил с заслуженным успехом. Мы прошли в мою артистическую уборную, и, ободренная его похвалами, я сказала:

— Почему вы, маэстро, не напишете оперу для легкого сопрано? Тогда бы и мне, возможно, посчастливилось спеть ваши арии. (В то время еще не возникал разговор о моем выступлении в «Чио-Чио-Сан» и «Богеме».)

Пуччини тут же ответил:

— Дорогая Тоти, я сейчас как раз пишу оперу, где главная роль предназначается для драматического сопрано, но там есть и отличная лирическая партия. Сочиняя музыку к ней, я думал о вас и хотел бы, чтобы именно вы стали первой исполнительницей этой роли.

Речь шла о партии Лиу в новой опере маэстро «Турандот». Несколько лет спустя в Берлине во время очередного турне один известный немецкий критик и музыковед, большой друг Пуччини, подтвердил мне слова маэстро.

Незадолго до того, как он лег в одну из бельгийских клиник, откуда ему не суждено было выйти, Пуччини был проездом в Берлине. Встретившись со своим другом, Пуччини рассказал ему об опере «Турандот», добавив, что партия Лиу написана специально для меня.

После смерти Пуччини оперу «Турандот» закончил композитор Альфано. Но когда в «Ла Скала» состоялась премьера оперы, я, увы, находилась в Соединенных Штатах и собиралась в турне по Австралии.

Кроме Масканьи и Пуччини я долгие годы была в самых дружеских отношениях с Умберто Джордано.

Знаменитый автор «Андре Шенье» был чудесным человеком, добродушным и очень сердечным. Он сохранил простые привычки и вкусы своей родной Пульи и обожал сочное рагу, которое так хорошо умеют готовить на юге. В своем бумажнике он всегда носил рецепт знаменитого рагу и, в какой бы район Италии ни попадал, требовал, чтобы его любимое блюдо повара готовили по всем правилам искусства. Он был куда более требовательным в вопросах кулинарии, чем даже в музыке.

Джордано был просто счастлив, что я спела главную партию в его новой опере, «Король», написанной специально для меня. Но я уже упоминала об этом, когда рассказывала о своей первой столь неудачной беременности.

Поскольку я уже заговорила о знаменитых композиторах, мне не хотелось бы пройти мимо Игоря Стравинского. В 1924 году в Буэнос-Айресе мне довелось петь в его сюите «Соловей». По тем временам музыка сюиты была необычно смелой и даже авангардистской. Легкого успеха ждать не приходилось. Я с самого начала поняла, что на мою долю выпала весьма трудная и неблагодарная задача.

Я заняла место в оркестре и сразу же почувствовала, что зрители разделились на два враждующих лагеря. Но едва я запела, мне стало ясно, что буря стихает и критический момент миновал. Обо всем этом друзья рассказали Стравинскому, и он прислал мне из Парижа телеграмму с горячими поздравлениями и благодарностью.

Позже, когда я приехала в Париж, Игорь Стравинский нанес мне визит. Я была безмерно рада познакомиться с этим гениальным композитором и очаровательным собеседником. Между прочим, в разговоре Стравинский заметил, что был бы счастлив услышать меня в своих операх. Но этим дело и кончилось. Насколько я знаю, какой-либо партии, отвечающей моим вокальным данным, композитор так и не написал. Очевидно, эти замыслы так и остались неосуществленными.

Самые теплые воспоминания я храню и о другом живущем поныне композиторе — Ильдельбрандо Пиццетти.

Еще в 1918 году во Флоренции я пела в его «Пастухах», написанных на слова Д’Аннунцио. Двумя годами позже Пиццетти написал в моем альбоме: «Тоти Даль Монте в память о единственном подлинно художественном исполнении „Пастухов“».

Не могу не сказать нескольких слов и о Гундо Бьянкини, моем дорогом, верном друге, авторе изумительных песен. Венецианец с головы до пят, Бьянкини превосходно умел передать в своих песнях атмосферу родной Венеции, веселой, мечтательной, простонародной. Я спела множество его песен, и вместе с канцонами Джени Садеро они трогали сердца людей в самых различных уголках земли.

Но вернемся к дирижерам. Уроженец Абруцц, выросший, однако, в Аргентине, Паолантонио был для меня бесценным наставником, особенно в начале моей карьеры.

В первых моих турне оркестром почти неизменно дирижировал Франко Паолантонио. Худой, темнокожий, с зелеными глазами, он всегда оставался элегантным и на редкость общительным. Человек образованный, глубоко чувствующий музыку, он питал ко мне бесконечную привязанность и безмерно восхищался моим талантом. Не знаю уж, справедливо или нет, но он считал, что театральные круги Италии его недолюбливают, и все свои надежды на реванш связывал со мной.

Должна признаться, что его слепая вера в меня оказала мне добрую услугу. Его советы и руководство очень мне помогли как в Италии, так и на гастролях в Буэнос-Айресе, где он пользовался не меньшим влиянием, чем Этторе Паницца, другой дирижер-аргентинец.

Бедный Паолантонио! После его трагической гибели я попыталась найти на кладбище в Буэнос-Айресе его могилу. В результате долгих поисков мне это удалось. По кастильскому обычаю, гроб с прахом усопшего не был замурован, а стоял на плиточном полу в подземном склепе, рядом с гробами его умерших родичей.

Я была потрясена. Положив на гроб букет живых цветов, я долго стояла, погруженная в далекое прошлое. У меня слезы подступали к горлу и проносились воспоминания о моих первых шагах на сцене. Без постоянной поддержки Франко Паолантонио, без его терпеливых объяснений и умных советов я никогда бы не сумела проникнуть в сокровенную суть музыки и достичь вокального совершенства.

О многих других дирижерах, живущих поныне и отошедших в иной, лучший мир, хотелось бы мне сказать добрые слова благодарности и признательности. Но, увы, размеры книги не позволяют мне сделать это.

Все же я не могу не сказать об отличном дирижере и вдумчивом музыканте Витторио Гуй, о столь рано ушедшем от нас Викторе де Сабата, о великом маэстро Туллио Серафине, о Винченцо Беллецца, Баваньоли, Джорджо Полакко, Серджо Фаилони, о Добровейне, тончайшем музыканте, о Пьеро Фабброни, Бальди Дзенони, Дель Куполо, Армани, Дель Кампо, Гионе, Луконе, Гаваццени, Санцоньо. Я наверняка забыла упомянуть и многих других крупных дирижеров и поэтому заранее прошу у них прощения. В заключение хочу сказать об очень важном, на мой взгляд, факте.

В мои времена концертмейстер и дирижер оркестра значили куда больше, чем теперь. Тогда, за исключением «Ла Скала», где к руководству спектаклями изредка привлекался Джоаккино Форцано, оперный театр не прибегал к помощи режиссеров. Единственным полновластным режиссером и постановщиком был дирижер оркестра. Очень жаль, мне кажется, что нынешние дирижеры отказались от этой своей прерогативы.