Борис Соколов - Тайны Второй мировой

• Название: Тайны Второй мировой
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Вече
• Жанр: Военная история
• Год: 2001
• ISBN: 5-7838-0760-5

Книга Бориса Соколова, написанная в особой, полемической манере, посвящена самым спорным проблемам Второй мировой войны: людские потери, ленд-лиз, собирался ли Сталин напасть на Гитлера, правда и легенды о героях и предателях, крупнейшая танковая битва под Курском и т.д. Автор, используя ранее не публиковавшиеся архивные документы, по-новому взглянул на ключевые события Великой Отечественной войны, на многих полководцев.

Эта книга, без сомнения, вызовет полемику и споры среди историков и читателей, что должно послужить делу воссоздания многокрасочной картины минувшей войны.

---

Вот, например, что пишет в своих мемуарах тогдашний командующий советским Балтийским флотом В.Ф. Трибуц: «Народный комиссар ВМФ Н.Г. Кузнецов в феврале 1940 года издал специальную директиву, в которой указывал на возможность одновременного выступления против СССР коалиции, возглавляемой Германией и включающей Италию, Венгрию»{35}. В приложенной к посмертно изданной книге Н.Г. Кузнецова «Крутые повороты» краткой летописи жизни и деятельности адмирала приведена точная дата этой директивы — 26 февраля 1940 года{36}. Летопись, как пишут составители, основана на материалах государственных архивов и личного архива Н.Г. Кузнецова, так что не приходится сомневаться: директива, называющая вероятными противниками СССР Германию и ее союзников, была действительно издана наркомом Военно-Морского Флота в конце февраля 1940 года.

Читатели, надеюсь, понимают, что подобные директивы в принципе не могут выпускаться по инициативе руководителей военного или военно-морского ведомства. Такие директивы издаются только по инициативе политического руководства страны, в данном случае — по инициативе Сталина. Наверняка аналогичную директиву тогда же отдал Красной армии нарком Ворошилов, только текст ее до сих пор не найден историками. А может, и кузнецовская, и ворошиловская директивы давно уже уничтожены.

Тогда, в феврале 40-го, Красная армия с большими потерями, но овладела линией Маннергейма, и Англия и Франция всерьез собирались послать на помощь Финляндии свой экспедиционный корпус. Казалось бы, против «владычицы морей», против ее мощного флота, который вот-вот мог появиться в водах Балтики, должны были готовиться воевать моряки Трибуца и Кузнецова. В действительности выходит, однако, что Сталин англо-французского десанта не опасался вовсе, зато собирался воевать с Германией, с которой всего пять месяцев назад по-братски разделил Польшу и заключил Договор о дружбе и границе. И на мир с Финляндией он пошел не из-за страха перед вмешательством Англии и Франции в советско-финский конфликт, а чтобы побыстрее освободить скованные в Финляндии значительные силы Красной армии для удара в спину «другу Гитлеру», готовившемуся предпринять генеральное наступление на Западе. Если бы в Хельсинки в марте 1940 года верх одержала бы та часть политиков, которая настаивала на продолжении борьбы, то Финляндия, как это ни парадоксально, могла бы выйти из войны с Советским Союзом с гораздо меньшими территориальными потерями, чем те, что она понесла по условиям завершившего войну Московского мирного договора. Вероятнее всего, в случае упорства финнов Сталин согласился бы на предлагавшийся советской стороной перед началом «зимней войны» вариант обмена территорий. СССР получил бы хорошо освоенный экономически Карельский перешеек с основными укреплениями линии Маннергейма, уступив Финляндии вдвое большую по площади, но малонаселенную болотистую территорию к северу от Ладожского озера. После отхода с линии Маннергейма финское правительство готово было согласиться с этим планом. Но Сталин теперь требовал большего, и в Хельсинки, не зная подлинных советских планов и опасаясь, что англо-французские войска так и не придут на помощь, решили согласиться с гораздо более тяжелыми условиями мира, лишь бы сохранить независимость страны. Хотя в случае отказа финнов от советских условий Сталин мог бы пойти на серьезные уступки. Приближалась весенняя распутица, горючего у Красной армии оставалось всего на полмесяца боев{37}, а основные силы требовались для удара по Германии.

Сразу после окончания боевых действий в Финляндии советские войска отсюда стали ускоренными темпами перебрасываться к западным границам. К концу войны на финском фронте Красная армия располагала 55 стрелковыми и 4 кавалерийскими и мотокавалерийскими дивизиями, а также 8 танковыми и 3 авиадесантными бригадами с 4 тысячами танков и 3 тысячами самолетов. В период с апреля по август 1940 года на Запад было переброшено 37 дивизий и 1 танковая бригада. Из них 30 дивизий прибыло на новое место дислокации еще до июня, остальные — в июле и августе. Большинство оставшихся танковых и авиадесантных бригад было расформировано для переформирования в механизированные и воздушно-десантные корпуса, которые также предназначались для действий на Западе. Всего же в западных приграничных округах (Киевском, Одесском и Белорусском), с учетом 3 стрелковых дивизий и 3 танковых бригад, дислоцированных в Прибалтике, Сталин мог к концу июня 1940 года выставить против Гитлера 84 стрелковых и 13 кавалерийских и мотокавалерийских дивизий, подкрепленных 17 танковыми бригадами{38}. По числу танков — 200 и более — каждая такая бригада превосходила немецкую танковую дивизию.

На совещании высшего командного состава Красной армии в декабре 1940 года тогдашний командующий авиацией Ленинградского военного округа будущий Главный маршал авиации A.A. Новиков признавал: «В 1940 году боевая подготовка частей ВВС ЛВО проходила в несколько своеобразных условиях: до августа месяца все части ВВС округа были заняты выполнением особых заданий и только к августу месяцу возвратились с Украины…»{39} Почти все самолеты, сконцентрированные для войны против Финляндии, к лету 40-го оказались у западных рубежей. Вряд ли такая армада нужна была для оккупации Прибалтики и Бессарабии. Армии прибалтийских государств практически не имели боевых самолетов, а румынская авиация располагала не более чем сотней устаревших машин. Не для борьбы же с ними Сталин сосредоточил у западных границ цвет своих ВВС. Предстояло сразиться с куда более грозным противником — люфтваффе Германа Геринга. Недаром Сталин в своей речи по итогам финской войны, произнесенной 17 апреля 1940 года на совещаний высшего комсостава, особое внимание обратил на германскую авиацию: «Наша армия встала крепкими обеими ногами на рельсы новой, настоящей советской современной армии. В этом главный плюс того опыта, который мы усвоили на полях Финляндии, дав нашей армии обстреляться хорошо, чтобы учесть этот опыт. Хорошо, что наша армия имела возможность получить этот опыт не у германской авиации, а в Финляндии, с божьей помощью»{40}.

Именно люфтваффе больше всего опасался Иосиф Виссарионович в грядущем походе на Запад. Тогда сухопутная армия Германии у советских границ была очень слаба. Здесь к началу июня располагалось всего 12 немецких пехотных дивизий. Из них 9 дивизий были ландверными, сформированными из военнослужащих старших призывных возрастов{41}. У этих дивизий почти не было транспортных средств, и боеспособность их была весьма ограничена. С таким противником даже Красная армия, не стяжавшая лавров в Финляндии, казалось, могла бы справиться. Ведь она обладала в тот момент почти десятикратным перевесом в людях и абсолютным — в танках. А вот германские самолеты, опасался Сталин, непрерывными бомбардировками смогут замедлить продвижение Красной армии, если «сталинские соколы» не завоюют господство в воздухе. Гитлер получит время для переброски части сил с французского фронта и остановит советское наступление.

Накануне начала германской атаки на Западе советский вождь пребывал в хорошем настроении. Он мечтал: когда вермахт увязнет на считавшейся неприступной линии Мажино, Красная армия широким фронтом ринется вперед, на Запад, сомнет тонкую цепочку германских войск, займет Польшу, Словакию, Чехию, стремительно ворвется в самое сердце рейха. И встретится с благодарными англо-французскими союзниками где-нибудь на Эльбе, а если повезет — то и на Рейне. Пол-Европы будут под советским контролем. А там, глядишь, и до мировой революции, творимой штыками красноармейцев, недалеко.

В ночь с 6 на 7 мая 1940 года на подмосковной даче Сталин в узком кругу отмечал встречу с земляком, восьмидесятилетним Дата Гаситашвили, бывшим подмастерьем у сапожника Виссариона Джугашвили. Дата любил играть с сыном хозяина маленьким Иосифом, и Сталин на всю жизнь сохранил к нему самые теплые чувства. На вечеринке были Сталин, Гаситашвили и Берия. Был еще Александр Яковлевич Эгнаташвили, заместитель начальника охраны Сталина и сын князя Эгнаташвили, у которого в прачках служила мать Сталина Екатерина. За столом также сидели сын Александра Георгий Эгнаташвили, младший офицер охраны, вторая жена Александра Эгнаташвили Лилия Германовна, этническая немка, и еще один офицер охраны — зять Георгия Гиви Ратишвили. Надо сказать, что Сталин и Александр Эгнаташвили были побратимами, что делало их, по грузинскому обычаю, самыми близкими людьми. Уже в 90-е годы Георгий Александрович Эгнаташвили вспоминал о той майской встрече: «Мачеха моя была немкой, и где-то в 25–26 годах она отправила свою дочь к сестре в Германию учиться. Потом в Берлине ее дочь вышла замуж за еврея, фамилии его не помню, но звали его Зигхен. А когда Гитлер пришел к власти в 1933 году и начал вытеснять евреев, этот Зигхен захватил свою жену и через Данию бежал в Америку. Так что к сороковому году дочь моей мачехи жила уже в Штатах. Сталин несколько раз взглянул на нее и вдруг говорит отцу по-грузински: «Саша, что-то твоя жена очень грустная, может быть, ей не нравится, что я к тебе в гости пришел (вечеринка проходила на даче Эгнаташвили. — Б. С.)?» А отец отвечает: «Что ты, Coco! Как ты мог подумать такое! Дело в том, что в США у нее дочь осталась, и она боится, что мы начнем войну с Америкой…»