К Столяров - Родовые сны

• Название: Родовые сны
• Автор: К Столяров
• Жанр: Русская классическая проза

---

Однажды днем я отважился отодвинуть на старинной ручке медную задвижку и через замочную скважину заглянул в старухину комнату. Меня потрясли размеры комнаты и полная пустота. Лишь посередине, на паркетном полу, стоял круглый ломберный столик орехового дерева на одной резной ножке. На нем старуха спала. Как она на него забиралась и укладывалась для меня навсегда осталось загадкой. Ночью во сне она поворачивалась и падала вниз. Раздавался тупой звук, грохот опрокинутого стола и нечеловеческий глухой вой.

В конце концов отец поменял свою комнату в "Плетешках" и переехал с мамой на Покровку, где я жил с бабушкой, в маленькую смежную комнату.

Дом этот построил в начале века мой дед Борис Григорьевич Константинов. Это была типично московская постройка - первый этаж каменный, второй - деревянный, высоченные потолки и великолепные кафельные, "голландские" печи. Все комнаты соединялись между собой дверьми. В 1917 году двери были заперты, и в дом вселили 11 семей. Выстроенный из прекрасного выдержанного леса дом обладал уникальным качеством - он, как благородный музыкальный инструмент, был абсолютно безупречен в акустическом отношении и звучал, как старинный рояль. Проживающие там семьи друг о друге знали все. Но особенно высокие музыкальные качества дома проявлялись ежедневно в шесть часов утра, когда во всех комнатах на полную мощность из черных тарелок репродукторов победно гремел Гимн Советского Союза. Проспать было невозможно, а это в военные времена было чрезвычайно важным обстоятельством, ибо опоздание на работу считалось уголовно наказуемым преступлением.

"Ах, как мне надоел этот мотив",- каждый раз вздыхала моя бабушка Полина Семеновна. Она была из "бывших" и так и не смогла усвоить слова нового гимна. Что-то в них смущало ее. Однажды, когда я был в пятом или шестом классе, бабушка спросила: "А почему "это" начинается словами "Поют и румыны..."? Я объяснил, что румыны тут ни при чем, а гимн начинается словами "Союз нерушимый...".

Акустические особенности дома вынуждали бабушку и ее знакомых, тоже из "бывших", часто говорить шепотом, так как могли услышать соседи и донести куда следует. У других такое случалось, но, к счастью, не в нашем доме.

Бабушка и дед Борис Григорьевич Константинов были трогательно заботливыми людьми, навсегда напуганными и оскорбленными "новой властью".

Только через 40 лет после их смерти, я узнал, что хлебозавод имени Первого мая, который дымил нам в окна и стоял впритык к дому, изначально был храмом Святителя Николая, что на Покровке. В нем венчались бабушка и дед, в нем же крестили своих детей: мою мать, тетю и дядю. У храма были земли. Чтобы община могла жить, настоятель сдавал эти земли внаем. Дед приобрел здесь участок на срок до 1938 года, мы и купчую нашли. Я родился в 1937 году. Выходит, почти год был собственником. Тогда же я узнал, что великолепные печи в этом доме были сложены руками родственников бабушки Самохиных (Самохина - ее девичья фамилия). Печники пользовались в Москве большим уважением: зимы долгие и холодные, а центрального отопления не было. У Самохиных была своя ложа в Большом театре - и там они потрудились. Очень гордились печники своей связью с искусством. Кстати, из семейства Самохиных и Константиновых вышел первый российский советский лауреат международного конкурса Лев Оборин.

Мы переехали из дома на Покровке в 1958 году, когда его сносили. Семья получила отдельную квартиру на Кутузовском проспекте. Но дом на Покровке навсегда остался в моей памяти: слишком много он значил для всей семьи. Это не просто постройка, жилье... Дом хранил нити, связывающие нас с предками, с историей вообще. Через него же удивительным образом протянулись и нити в будущее. Меня всегда неудержимо влекло это место, и я по крупицам собирал разные сведения о нем. Здесь в конце войны моя бабушка Полина Семеновна и жена расстрелянного священника создали библиотеку. Через всю Покровку из Пушкинской библиотеки, что у Елоховского храма, на санках они возили книги до нашего дома, составляли формуляры. А сама библиотека была в домоуправлении.

Но особо мне дорого то, что это место освящено именем Александра Васильевича Суворова. Когда я встречался, точнее, был принят его святейшеством, мы разговорились, я подарил ему книгу о Сергии Радонежском и сказал:

- Вот возрождается наша жизнь. Сколько выбивали из нас нашу память, историю, культуру. Только через сорок лет узнал, откуда я родом. И это я, коренной москвич и, в общем-то, связанный с нашей культурой... Москвичам вовсе неизвестно, что в храме Николая Угодника на Покровке воспитывался Александр Суворов.

А святейший говорит:

- Господи, да что же делается? А я только из Швейцарии. Так там везде мемориальные доски Александру Васильевичу, за ними ухаживают, полируют, цветы приносят. И бургомистр города с таким восторгом рассказывает о Суворове, как будто бы о своем родственнике. А мы даже не знаем, где прошло детство Александра Васильевича.

В общем, Покровка была для меня не просто географическим понятием. Это место стало той дверью, через которую я входил в историю своего рода и в прошлое своей страны. Как много для меня значило то, что камень для памятника на могилу отца нашелся именно здесь - в дорогом для нашей семьи месте, можно сказать, в родовом гнезде. Этот камень остался от разобранной старинной пристройки XVI века из белого мячековского камня.

Как его вывезти? Надо спросить разрешение... Но у кого? Стояла та золотая пора социализма, когда "все вокруг мое", но и в то же время ничье. Сейчас камень брошен, никому не нужен, но обратишься куда за разрешением взять его - тут же запретят. И я решился действовать на свой страх и риск. Вышел на улицу Бакунинскую, проголосовал, остановил грузовик, остановил подъемный кран (у меня с собой рублей 20 было, по тем временам немалые деньги). Погрузили огромный камень, настоящий белый мячковский доломит, отвезли его в мастерскую скульптора Вячеслава Клыкова. Как и было обговорено заранее.

Вячеслав сделал памятник: в середине, насквозь, как удар молнии, профиль отца... словно прорыв в иные, неподвластные нам сферы, ощущение трагичности конца земного пути. Мы - родные и близкие отца - чувствовали это особенно остро.

Перед могилой я посадил две голубые ели.

Сейчас на могиле отца многое изменилось. Ели срублены, газона не стало, гранитный бордюрчик разобран. Рядом похоронили двух нуворишей, для которых это место купили за деньги. Но это уже другой рассказ про другие дела, про другое время.

"ЦИРК" И ОКОЛО

I

У каждого крупного артиста есть какая-то основная роль, определяющая его дальнейший творческий и жизненный путь. На мой взгляд, у Сергея Столярова такой ролью стал образ И. Мартынова из кинофильма "Цирк". И дело даже не в том, что этот фильм принес ему известность (картина получила первую премию на Всемирной выставке в Париже в 1937 году).

"Цирк" по количеству сборов занимал первое место в истории отечественного проката; отца стали узнавать на улице и называть именем героя фильма Мартыновым или Петровичем; он стал в некотором роде символом эпохи 30-х годов, и эпоха поставила перед ним серьезную задачу выбора.

Это были годы террора, и вопрос стоял ясно и однозначно: "кто не с нами, тот против нас" и "если враг не сдается - его уничтожают".

Сейчас, почти через 70 лет, многое встало на свои места, теперь почти понятно, как следовало бы поступать, видна правота или ущербность того или иного... А в то время "врагами" были очень конкретные люди. Каждая неудача, авария имела свою фамилию, имя и отчество. Шла жестокая борьба за власть. Отцу надо было выбирать свой путь актера и человека именно в это страшное время, когда к успеху многие шли по трупам.

По окончании работы над фильмом, накануне праздничной премьеры, был арестован главный оператор картины В. Нильсон. Он вместе с Г. Александровым снимал фильм "Веселые ребята", был другом отца и уважаемым человеком среди работников съемочной группы кинокомедии "Цирк".

Отец не мог поверить, что он "враг народа", не присоединился к осуждающим голосам.

Страх ареста был так велик, что некоторые оставшиеся в живых современники, не хотят говорить об этом событии до сих пор.

Председателем кинокомитета тогда был Б. Шумяцкий, который на просмотре материала фильма предложил Г. Александрову некоторые доработки. Отец вспоминает: "Шумяцкий сказал: "Гриша, ты сделал хороший фильм, я даю тебе месяц - и у тебя будет шедевр"".

После этого В. Нильсон при помощи мягкого объектива переснял на "заднике" все крупные планы Орловой. Отцу было тогда 24 года, а Любови Петровне - на десять лет больше.

Вообще нравы того времени были несколько странными.

Всем известно, что сценарий фильма "Цирк" написан по пьесе "Под куполом цирка" Ильфа и Петрова. Однажды на просмотре рабочего материала авторы стали категорически возражать против изменения текста в одном из эпизодов. В ходе дискуссии даже предъявили ультиматум: если сцена не будет выполнена по сценарию, они в знак протеста снимут свои фамилии с титров фильма. Б. Шумяцкий посоветовал Г. Александрову оформить этот конфликт документально и предложить Ильфу и Петрову подписать соответствующую бумагу. Что и было сделано. И хотя пьеса "Под куполом цирка" с огромным успехом шла в Москве, печаталась как отдельным изданием, так и в собрании сочинений Ильфа и Петрова, во всех статьях о фильме "Цирк" в течение полувека автором сценария назывался Г. В. Александров.