Алексей Ручий - Песни/Танцы

• Название: Песни/Танцы
• Автор: Алексей Ручий
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-5-4474-0579-3

Контркультурный роман о герое Поколения Y, пытающемся найти себя в реальности конца нулевых – начала десятых годов 21-го века, чьи жестокие правила и образы подчас оказываются гротескней и страшней правил и образов являющегося ему мира-перевертыша с подвластным кровожадному Минотавру городом-лабиринтом, по которому рыщут беспощадные убийцы – тени и отражения нас самих.

---

— Ну, так и лучше!

Свернув с Невского и покружив по узким улочкам центра, автобус наконец остановился у отделения полиции. Судя по нервным метаниям полицейских вокруг участка, работы им сегодня хватало. Один из омоновцев покинул автобус и прошел в участок.

Вскоре он вернулся, и первыми на выход повели меня и Глеба с Бырой. В этот момент несколько человек выскочили из автобуса через разбитое окно и понеслись прочь от участка. Омоновцам ничего не оставалось, как, матерясь, проводить их взглядами. Сегодня был явно не их день.

В отделении у нас забрали паспорта и усадили на скамейки в коридоре напротив дежурки. Сквозь огромное стекло мне было видно, как дежурный лейтенант принялся составлять протоколы.

Помимо нас из автобуса привели еще двоих: лысоватого мужика прилично за сорок и седого дядьку в смешной шапке покроя «петушок». После этого омоновцы ушли — видимо, развозить по участкам оставшихся в автобусе задержанных.

Лысоватый с ходу принялся громко возмущаться, проклиная на чем свет стоит и режим в целом, и это отделение полиции в частности, а Седой сел в углу и внезапно расплакался.

— Ты чего? — спросил его лысоватый, отвлекшись от своей гневной тирады.

— Я… это… — по покрасневшему лицу Седого катились крупные слезы, — за что меня схватили-то?.. Я же просто мимо шел… к метро…

— Э, отец, да мы все просто мимо шли, — попробовал пошутить лысоватый, но Седой его юмора не понял и заплакал еще сильнее.

— Меня ж… меня ж… меня ж вообще первый раз в милицию забрали…

— Теперь у нас полиция, отец. Милиция — это раньше была…

— Да какая разница?.. Что люди-то подумают?..

Сюрреалистичные картины этого вечера перестали смущать мое сознание. Сначала школьники в окружении ОМОНа, теперь этот рыдающий дядька в отделении, по случайности попавший под раздачу: что-то в этой реальности явно было не так, какая-то ошибка закралась в нее, и оттого абсурд начинал становиться нормой. Впрочем, все началось с выборов без выбора — и именно они были самым первым, основополагающим абсурдом, который положил начало всему остальному.

Откуда-то из глубины здания к нам прошествовал полковник — возможно, начальник участка или кто-то из его замов. Увидев плачущего седого дядьку, он не замедлил спросить:

— Что это с ним?

— Не видите, что ли — не нравятся ему ваши хоромы, — зло пошутил лысоватый.

— Я серьезно…

— Если серьезно, — я решил вмешаться в этот диалог, — мужика по ошибке задержали, он к метро шел, отпустили бы вы его…

Полковник посмотрел на меня сухим, ничего не выражающим взглядом.

— Сами разберемся — кого и за что задержали. Раз привезли — значит, было за что…

— Ага, конечно. Можно подумать, «космонавты» смотрят, кого хватают, для галочки трудятся, как и все остальные…

— Ты мне поговори тут…

Я замолчал. Ну его. Типичный цепной пес, этому что-то доказывать — себе дороже выйдет. Проще стену кирпичную переубедить.

— Не плачь, отец, — полковник наконец обратился к Седому напрямую, без посредников. — Сейчас разберемся с протоколом, может, и отпустим… — он сделал паузу. — До суда…

Зря он это добавил. Слово «суд», кажется, в конец убило Седого, он принялся плакать еще сильнее. Психологом полковник оказался никудышным. Немного поразмыслив, он, видимо, понял это и сам, так как поспешил ретироваться восвояси. Соломоново решение.

— А вы, ребята, тоже со схода? — спросил нас лысоватый, который вслед за полковником разумно решил оставить Седого в покое.

— Ага.

— Лихо вы в автобусе закрутили…

— Так это ж не мы, это все омоновцы.

Лысоватый рассмеялся.

— А и вправду они, чего им только дома не сидится?..

— Дома — дети и жены.

На этот раз рассмеялись мы все. Седой наконец прекратил плакать. Теперь он смотрел невидящим взглядом в одну точку на стене. Торжество абсурда продолжалось.

Потом нас начали наконец вызывать для ознакомления с составленными на нас протоколами. Всюду сновали полицейские — в этот вечер их было в участке много, чересчур много — можно было подумать, что проводится какая-то специальная операция, конечной целью которой является полное искоренение преступности в Городе — столько сил было задействовано.

Первым в очереди был я. Я прошел в соседнее помещение. За столом сидела девушка-лейтенант, перед ней на столе лежали заполненные протоколы.

— Фамилия? — спросила она.

Я назвал свою фамилию.

— Садись, знакомься.

Она придвинула мне протокол. Я сел на стул напротив нее и принялся читать.

Протокол сухим казенным языком описывал факты моего задержания. Участвовал, скандировал, не выполнял законных распоряжений полиции… Это их-то распоряжения законные? Ну-ну. А народ, получается, как всегда, беззаконие творит…

— И что? — спросил я лейтенанта.

— Надо написать: согласен — не согласен.

— А как вы думаете?

— Я не в гадалки с тобой играю.

Я написал, что не согласен с протоколом. Хотелось написать больше, хотелось высказать, как я ненавижу эту лживую власть, которая бросает ОМОН на мирных граждан, пришедших отстоять свои права…

— Чего вам дома-то не сидится? — спросила меня лейтенант, глядя, как я вывожу буквы в протоколе.

— Совесть не позволяет…

— И что — с совестью легче живется?..

Хороший вопрос, риторический. Что называется: не в бровь, а в глаз. Конечно, я мог бы дать ей более-менее развернутый ответ, но вряд ли она бы поняла. Я промолчал.

— Мы с тобой, кстати, из одного города… — как бы ненароком сказала лейтенант.

— Да? Бывает… — тоже мне землячка нашлась.

— Чего тебе власть-то нынешняя сделала? Все возможности есть, живи себе — не хочу… — она, видимо, решила залезть ко мне в душу, раз уж мы по случайности родились в одном месте. Со мной такое не пройдет. Не того я сорта.

— А вы чего родину-то покинули? — задал я ей встречный вопрос.

На этот раз пришла ее очередь промолчать. Мой вопрос тоже был из разряда риторических.

— Работу там не найти? — решил подсказать я ей верный ответ. — Или сразу правильный смысл жизни? Не хочется детей растить в загибающейся провинции? Или что?..

Продолжать этот ряд можно было бесконечно долго, но я не стал, пожалел ее. Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Она тоже сбежала оттуда однажды, а теперь заблудилась в лабиринте. Живет сегодняшним днем. Снимает квартиру или вообще комнату в коммуналке поблизости, с соседями-мигрантами или же алкоголиками, в редкие выходные ходит по торговым центрам и думает, что проводит время, а на самом деле просто прожигает его; в жизненных планах ее предсказуемо значится квартира, купленная в ипотеку и достаточно безвкусно обставленная мебелью, купленной на распродаже, да, может, еще недорогой корейский автомобильчик небольших габаритов — этакий дамский вариант. В общем, стандартный набор приезжей девушки, изо всех сил старающейся стать местной, но неизменно остающейся в категории «понаехавших».

— Давай подписывай там, где галочки стоят, — по тому, как резко всякая любезность слетела с ее лица, я понял, что попал в точку. Причем в болевую.

— Ага, сейчас, — я поставил свои автографы в протоколе. — Когда нас отпустят-то?

— До суда не отпустят…

Вот такие расклады. Твое право на правду заканчивается там, где начинается их право на «пресечение незаконных действий». Я вспоминаю фразу из читанного еще до армии Савинкова — русского революционера начала двадцатого века: «Это виселица. Это закон». С тех пор ничего не изменилось. Разве что появилась немного кривая интернетовская шутка в виде перефразированных слов президента: «Не нравится мой ОМОН — идите в мой суд»…

— И когда суд?

— Это не раньше утра. Иди, зови своих подельников.

— Ага, конечно. Вы им повестку пришлите — в коридор.

— Тоже мне шутник нашелся. Не хочешь — не зови, сама вызову.

Парней я все-таки сам позвал. Пусть сидит девчонка-лейтенант, чего уж там… В конце концов это не она виновата, что лабиринт враждебной реальности не оставил ей никаких альтернатив.

Первым пошел Глеб, за ним Быра. Пока они отсутствовали, я познакомился с лысоватым, его звали Вадим, он оказался членом одной из оппозиционных либеральных партий. Мы немного обсудили прошедшие выборы, наши собственные перспективы в отделении, поспорили, когда всех нас отвезут в суд. Седой больше не плакал, но как-то совсем сник. Вадим сказал, что к нему приехала жена, но ее не пускают в отделение. Мужику можно было только посочувствовать — повезло же ему оказаться не в то время не в том месте…

После Глеба и Быры вызвали Вадима, а затем Седого. Когда оформление было окончено, появился какой-то новый майор в сопровождении штатского и девушки-лейтенанта. Нас повели в камеру предварительного заключения, где, по всей видимости, нам предстояло провести ночь.