Василий Кравков - Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

• Название: Великая война без ретуши. Записки корпусного врача
• Автор: Василий Кравков
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-2223-6

Записки военного врача Русской императорской армии тайного советника В.П. Кравкова о Первой мировой войне публикуются впервые. Это уникальный памятник эпохи, доносящий до читателя живой голос непосредственного участника военных событий. Автору довелось стать свидетелем сражений Галицийской битвы 1914 г., Августовской операции 1915 г., стратегического отступления русских войск летом — осенью 1915 г., боев под Ригой весной и летом 1916 г. и неудачного июньского наступления 1917 г. на Юго-Западном фронте. На страницах книги — множество ранее неизвестных подробностей значимых исторически; событий, почерпнутых автором из личных бесед с великими князьями, военачальниками русской армии, общественными деятелями, офицерами и солдатами.

---

Наш отдел остановился около «Отеля Кронпринца» против костела. Внизу — разгромленный ресторан. Мне лично кое-как удалось устроиться в комнатке какого-то коммерсанта Фрица, бросившего здесь весь свой скарб и бежавшего. Размещаемся потеснее друг около друга, не разрознившись во избежание всяких внезапных нападений хитроумного врага. Находимся в гиблом районе Мазурских озер; для армии нашей поставлена очередная задача — взять Летцен[250].

Головные эвакуационные пункты: Вержболово, Сувалки, Лык, Граево и Остроленка. Из Симно и Лодзее госпитали перетаскиваю в Филипово[251] и Марграбово… В Вильковишки[252] и Кибарты[253] уже продвинуты для 3-го армейского корпуса, действующего на правом фланге в направлении к Тильзиту[254].

8 ноября. Выпал снег, тоскливо потянуло на родину из этого омута вандализма, душа так и рвется в мир красоты, света, взаимной любви. Не могу, положительно, удержаться от слез при виде окружающей картины разрушения и расхищения; в шкафу сегодня нашел брошенные детские игрушки, ученические тетрадки, семейные фотографические] карточки; жили, очевидно, здесь люди мирно, тихо, растили своих деток — и вот, все перековырнулось. Так грустно, так грустно, что, право, можно сойти с ума. […]

9 ноября. […] Прошла колонна солдат. Боже мой, что за картина: многие укутали свои головы цветными платками, кто укрылся коридорной дорожкой (половиком), идут озябшие, еле плетутся, постукивая ногой об ногу. Такой вид имеет наша надежда — защита родины! Мерзнут люди на позициях, мерзнут больные и раненые в транспортах. Теплой одеждой снабдят только к весне! А мы, правящие, сытно жрем, пьем и не зябнем!

Навестил нас проездом со своим корпусом сегодня почтеннейший корпусн[ой] врач 2-го Кавказского] корп[уса] Гопадзе. У него в корпусе убито четыре врача. Теперь корпус его следует на подкрепление по случаю произведенного немцами у нас грандиозного прорыва между 1-й и 2-й армиями под Варшавой; положение для последней — угрожающее. Никто толком не знает, исправлена ли уже наша промашка. Командующий нашей армией ходит весьма хмурым и задумчивым. Вели речь о мерах, необходимых для ограничения усиленного стремления офицеров эвакуироваться в тыл; говорили о назревшей потребности для этого учредить, как и в японскую войну, «вышибательную» комиссию. […]

10 ноября. […] Наш санитарный отдел сегодня перебрался ближе к штабу с его прочими отделами, занявшими три больших здания, в коих помещался ранее какой-то большой немецкий начальник с административной своей частью; наш отдел с интендантством — в особом большом здании — рабочем доме, состоящем из многочисленных квартирок. Слава Богу, что отопление не центральное, а печное, а то первое во всех зданиях попорчено. Поселились у берега озера, так очаровательно отливающего в солнечном отблеске своей стальной рябью, кругом белоснежная равнина, на горизонте окаймляемая угрюмым темным лесом; возле — костел с кладбищем; так тихо на нем — хорошо; на крестах надписи: «Ruhe in Friedert[255]» или «Ли/ Widersehn[256]», стоят скамеечки, запорошенные снегом, посидел на одной из них в устремлении души «горе»… […]

11 ноября. […] Военно-врачебн[ые] заведения и военные врачи созданы на войне как бы с исключительной целью служить объектами разряда мстительно-злобных чувств, накопляемых у военачальников], к[ото]рые с большей бы производительностью и по надлежащему бы адресу должны быть изливаемы ими уж никак [не] на нас, врачей, а на врагов, против кого идет война!! Содействия живому делу санитарии сверху не видно, средств для осуществления] не дается, но тысяча начальников, к[ото]рые только умеют цукать, кричать, ругаться: для всех штабных имеются к услугам автомобили, даже для приезжающих к нам дам, для врачей же получить по экстренной надобности это перевозочное средство составляет целую эпоху! Черт с вами — я готов отказаться от всяких прерогатив власти, если того требует общая польза дела, но возглавляют же наш санитарный отдел военными чинами, к[ото]рые перед военными же имели известный удельный вес, с какими бы считались, а не так, как теперь — «командирами нестроевых рот обозных батальонов», к[ото]рые дальше передних боятся пройти с докладами к власть имущим… Постановка санитарн[ой] части на войне требует коренной реформы; для санитарии должны быть сверху донизу представители — знающие свое дело и имеющие престиж, а не завалящие офицеры, коим нет места в строю. […]

12 ноября. Мороз 6°R[257], погода серая. Зашел в Красный Крест, поместившийся весьма удобно в немецкой больнице «Kreuzkranchenhausp. Удручающая картина транспортировки раненых и б[ольн]ых безо всякой защиты от холода. Прошла партия солдат; многие из них укутали свои головы женскими платками, а ноги сверх сапогов рваными тряпками; вид воинства — времен [князя] Игоря!.. […]

В «Berliner Tageblatt» от 3 ноябр[я] 1914 [года] напечатано, будто бы наших солдат побуждают драться лишь стоящие сзади с направленными в них дулами заряженных револьверов и ружей гг. офицеры и казаки! […]

13 ноября. […] Рано утром зашел в 494-й полевой госпиталь; главн[ый] врач — Евсеев; работа идет дружно, прекрасно; высказал всем благодарность, моими ласками врачи до слез тронуты, они их ни от кого до сих пор не видали, привыкли лишь скрепя сердце переносить от массы начальствующ[их] лиц одно цуканье и угрозы: «Разнесу!» А начальство наше из ложно понимаемых своих обязанностей считает своим долгом быть более враждебно настроенным к медицинскому персоналу госпиталей, чем к пруссакам! Своими огульными разносами и противоестественными требованиями, вместо того ч[то]б[ы] подбодрить врачей, сеют между ними лишь одно уныние и мешают их покойной деятельности, отсюда резкая разница в типе красн[о]крестск[их] врачей и наших военно-санит[арного] ведомства: первые душевно приподняты, последние — забиты, и признаются мне чистосердечно, что только от меня они и впервые за время кампании видят человеческое к ним отношение. […]

Все больше убеждаюсь, что главные революционеры, губящие Россию, — это наш правящий класс и военная бюрократия с пресытившимся, туго набитым доверху и совершенно глухим к элементарным нуждам народа брюхом. По ампутации гангрены немецкого милитаризма очередной задачей России должна была бы быть и ампутация нашей полицейско-бюрократическо-хамской гангрены правящих слоев, на околпачивании и эксплуатации невежественных масс строящих все свое благополучие.

Случилось, что я и ожидал: считавшиеся окруженными нами сначала якобы два корпуса немецких, затем дивизия, преблагополучно вышли из нашего кольца под Варшавой; не из артистов наши стратеги![258]

14 ноября. Небольшой морозец, хороший серенький денек. Часов в 9 утра выехал в санитарное турне на автомобиле с капитаном Пономаренко по шоссе на север — в Ковален[259]. Переговорил с корпусн[ым] врачом 20-го корп[уса] обо всем; он «премного остался доволен», если его корпус будут обслуживать санит[арные] транспорты №№ 7 и 8, да еще будет поставлено по госпиталю в Ковалене и Филипове.

Из Гольдапа[260] поехал верст за 8–9 к СЗ, в штаб 53-й дивизии[261]. Оригинал — начальник дивизии, весьма дружно живущи[й] с своим дивиз[ионным] врачом; как он устроил ретирад из комнаты в окно! Штаб, видимо, съюченый; слухи о мире; в Москве будто о нем сильно поговаривают; генерал думает, что к Рождеству война кончится, т[а]к к[а]к-де больше и воевать нельзя: люди перемерзнут за отсутствием теплой одежды и переутомления, от к[ото]рого они прямо засыпают в окопах! […]

15 ноября. […] Сильная пальба орудийная к СЗ. Приступают к бомбардировке Летцена. 16 осадных уже подвезли, ждут из Осовца еще 14 штук. Истощили бензин; достать в штабе мой адъютант не мог, пока не предложил шоферу 30 коп[еек], за что дали около пуда его. Выехали в полдень в 26-й корпус на Клейн — Тоблен; дорога путаная; густой сплошной красный лес[262], масса диких коз, кабанов; по дороге встретили много немецких взятых нами фурманок и лошадей… […]

Уже стемнело, когда прибыли в штаб 26-го корпуса; познакомился с Гернгроссом[263]; корпусной врач в отделе от штаба!

Назад на Марграбово. Леса, озера… плутание; по дороге стая волков около павших лошадей… По пути останавливался] во врачебн[ых] заведениях[264]. Мой капитан Пономаренко ведет себя как к[акой]-нибудь ключарь или келейник, сопровождающий по епархии преосвященного.

В Орловене попали в 140-й полев[ой] госпиталь, приданный к дивизии. Шла всенощная. Прекрасное пение; регент — сам врач Острогорский[265], ученик Николая[266]. Служил истово батюшка Ири- ней из Валаамского монастыря; трогательное пение «не имамы иныя помощи — не имамы иныя надежды, разве Тебе, Владычица…» Сами выпекают просфоры. Уже поздно ночью добрались до Марграбова[267].