Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

• Название: Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
• Автор: Дженнифер Джонстон
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

В книгу вошли два произведения современной ирландской писательницы Дженнифер Джонстон (род. в 1930 г.): «Далеко ли до Вавилона?» и «Старая шутка».

Первое из них охватывает период от начала века до 1915 года. Время действия второго — лето 1920 года, момент обострения национально-освободительной борьбы ирландского народа.

---

Нэнси прошла за нею в гостиную. Старик сидел в кресло на колесах и улыбался про себя чему-то, что случилось сто лет назад. Напротив него, далеко вытянув длинные ноги, сидел Гарри. Лицо каменное, ни тени улыбки. Тетя Мэри стала посреди комнаты, сразу видно — возмущена.

— Ну, знаешь, Нэнси… — начал Гарри.

— Это я уже слышала от тети Мэри.

— Ты вела себя очень невежливо, Нэнси. Незачем продолжать в том же духе.

— Каюсь.

— Не мешает.

Тетя Мэри подошла к креслу старика, взялась за спинку.

— Пойду уложу папу в постель.

— Постель, — повторил дед. — Мне надо в постель?

— Уже поздно, голубчик. Ты устал.

— Я не устал, Мэри. В кои веки… в кои веки я хотел бы решать сам за себя.

— Надо принять лекарство и прочее. Я помассирую тебе спину. Если будешь умницей, почитаю тебе. Немножко. Я тоже устала.

— Вдруг я не усну.

— Конечно, уснешь, отец.

— Я не могу спать. Просто лежу. Какой смысл ложиться в постель, чтобы просто лежать в темноте?

— Тише, дорогой. Все будет хорошо. Извинись, Нэнси. Ты просто обязана извиниться, сама понимаешь.

— Так и не засыпаю, пока не начнет светать. Это невыносимо, Мэри.

— Я помассирую тебе спину, папочка…

Дверь за ними закрылась.

Нэнси обернулась к Гарри.

— Извините.

Села на ручку дивана и оглядела свои босые ноги. Ноги мокрые, к ним прилипли травинки и крохотные камешки.

— Я просто не понимаю тебя, Нэнси.

Она чуть заметно пожала плечами.

— Я хочу сказать… ты совсем не думаешь о людях… бедняжка Мэйв… Я хочу сказать, я-то тебя знаю, но она… что она должна подумать?

— А мне тошно было думать, что придется целый вечер сидеть и смотреть, как вы с ней обмираете друг по дружке.

— Совсем мы не обмираем друг по дружке.

— А по-моему, обмираете.

Гарри поднял кочергу и со злостью стукнул по чурке в камине; она в ответ зашипела на него, точно кошка.

— Надо тебе поскорее стать взрослой, Нэнси. Научиться себя вести. Я не первый раз это говорю.

— И еще скажете. Я голодная.

Нэнси потерла ладонью впалый живот, в животе пусто.

— Я возмущен. Как ты можешь рассчитывать, что другие станут хорошо к тебе относиться?

— А я и не рассчитываю.

Он посмотрел с другого конца комнаты, покусал нижнюю губу. Вгляделся сердитыми голубыми глазами в лицо Нэнси, и в глазах что-то дрогнуло.

— Пойду поищу чего-нибудь поесть. Не то сию минуту свалюсь замертво. Умру, мой бог, умру… голодной смертью!

Она втянула щеки, страшно вытаращила глаза. Гарри и не подумал улыбнуться. Нэнси направилась к двери; он встал и пошел следом.

— И Мэри из-за тебя совсем расстроилась.

Шаги их громко отдавались на каменном полу коридора.

— Она была поражена, когда я ей сказал, просто поражена. И расстроилась.

— А зачем сказали? Кляузник. Предатель. Вот вы кто.

— Не говори глупостей! Я думал, тебе вдруг стало плохо, заболела. Или…

— Сбежала с разносчиком молока.

Одним нескладным взмахом руки Нэнси стукнула кулаком по кухонной двери, распахнула ее и повернула выключатель.

— Пшли!

В кухне пахло глаженым бельем и свежевыпеченным хлебом.

— Для чего столько шума?

— Для мышей, — Нэнси осторожно шагнула в кухню и огляделась. — Я всегда надеюсь их спугнуть. Нападение, знаете ли, лучшая оборона. Вам, старому вояке, следует это знать.

— Ну и ну, неужели ты боишься мышей?

— Нечего насмехаться. У каждого свои слабости.

— Так ведь на то есть кошка.

Посреди кухонного стола в круге света возлежал, притворяясь спящим, большущий рыжий кот.

— Мыши ему нравятся. У него с ними дружба. Ему и в мысль не придет сделать мышке больно. Он, паршивец, чересчур откормленный.

Нэнси подняла крышку хлебной корзинки и заглянула внутрь.

— Хотите хлеба с вареньем? Славный серый хлеб и малиновое варенье.

— Я уже ел, — сухо сказал Гарри.

— А, да. Может, кусок пирога? Садитесь, пожалуйста. Брайди всегда прячет пирог, но, если только вам хочется, я уж его разыщу. Стакан молока? Очень полезно для здоровья.

— Нэнси…

— У этого кота желтые глаза. Ну, почти желтые. Под цвет шкуры. Желто-рыжие. Правда, удивительно?

— Нэнси…

— Я всегда думала, что желтые глаза бывают только у очень дурных людей, у ведьм. — Она вдруг улыбнулась. — У ворожей. В этом роде. Вы не согласны?

— Нэнси…

— Да сядьте же наконец, Гарри! Вы действуете мне на нервы. Потому я и плету такую чушь.

Она открыла стенной шкаф, достала кусок желтого масла на тарелке.

— Ни слова больше не скажу, пока вы не сядете.

Баночка варенья, нож, тарелка. Она молча выставила все это на стол. Чисто вымытый, выскобленный стол так и сиял, на побелевших досках проступили все прожилки. Кошачий хвост с минуту подрагивал, потом кончик его дернулся, сильно стукнул по столу. Нэнси отрезала ломоть хлеба и села. Руки ее двигались в круге света. А вся она оставалась в тени, почти неразличимая.

Гарри с треском проволок стул по плитам пола и сел напротив нее.

— Почему ты ходишь в черном?

Руки знай делали свое дело.

— Молоденьким девушкам не следует носить черное. Нужно что-нибудь яркое, веселое, нарядное.

— Мне так нравится.

— Черное… ну… нет, конечно, ты и в этом мило выглядишь… но… Мэйв тоже так думает. Она сказала, черный цвет…

— Хотела бы я быть красавицей. — Нэнси откусила хлеба с вареньем, стала жевать. К губам прилипли малиновые капельки. — «Ее красою, объятый пламенем, разрушен Илион». На меньшее я не согласна.

— Ни слова не разберу. Говоришь с полным ртом.

— «Елена нежная, мне поцелуем бессмертье подари»[50].

— Вечно ты со своим Шекспиром.

Нэнси поглядела на него смеющимися глазами, но смолчала. Продолжала жевать.

— Куда же ты все-таки сбежала?

Она облизнула липкие губы.

— Просто погуляла по берегу. Было такое странное чувство. После дождя стало очень красиво. Тихо. Безгрешно.

— Какое вдруг странное слово!

— Только что пришло в голову. Чистота. Должно быть, это чудесно — почувствовать себя таким… иногда находишь такую, белую косточку. Славную белую-белую гладкую косточку.

Она стала отрезать еще хлеба.

— Я часто думаю, может, человек чувствует себя очищенным после того, как занимался любовью. Чистым-чистым. Наверно, это должно действовать как-то в этом роде. Да?

Через стол она уставила кончик ножа на Гарри. Он с досадой почувствовал, что краснеет.

— Не знаю, — пробормотал он.

— Крошки! — сказала Нэнси.

Намазала хлеб маслом, потом вареньем. Кот, по соображениям, ведомым ему одному, вдруг замурлыкал; если б не это, тишина стала бы угрожающей.

— Я пойду, — сказал наконец Гарри.

Нэнси как будто и не слышала. Слизнула с кончика ножа варенье.

— Вы что же, никогда… никогда… ну..?

Она подалась вперед, так что лицо оказалось на свету, и посмотрела на него с какой-то даже суровостью.

— Вы никогда… ну, сами понимаете?

— Довольно глупостей, — рассердился Гарри. — Я не отвечаю на подобные вопросы.

— Ни с кем не спали? — В голосе злость.

Он поднялся и молча смотрел на нее сверху вниз.

— Непостижимо! Такой взрослый.

— Мэри…

— Да-да, можете ей и про это сказать. Только вы не посмеете. Я все такие слова знаю.

— Дрянь девчонка.

— Неужели вам не любопытно было попробовать? Наверно, вы неправду говорите.

— Мэри следовало отослать тебя в приличную закрытую школу. Мои родители всегда так считали.

Нэнси расхохоталась.

— Порядок, приличия, традиции… — под ее хохот голос Гарри звучал все беспомощней. — Ты знаешь, что я имею в виду.

— Бред сивой кобылы.

— Я ухожу. — Он направился к двери. — Завтра поговоришь с Мэйв… объяснишь… извинишься…

Нэнси не ответила. Она сидела наполовину на свету, наполовину в тени, точно призрак, и кот раскрыл желтые глаза и уставился на Гарри.

— Ты пойдешь, да?

— Мэйв… — Нэнси вздохнула.

— Конечно, пойдешь.

Он явно не был в этом убежден, стоял и смотрел на Нэнси.

— Одно вам скажу, — заявила она. — Я-то к двадцати шести годам это испытаю.

Гарри хлопнул дверью и почти бегом бросился по коридору. Нэнси прислушивалась — по плитам стучали шаги, мчали его прочь.

— Я так хочу, чтобы он меня любил, — сказала она коту. Глупую рыжую зверюгу это ничуть не трогало. — Я плачу. — Нэнси провела пальцем по щеке. — Знаешь, кот, будь я и правда ворожея, я бы его заставила меня полюбить, только это было бы нечестно.

Кот улегся поудобнее и уснул. Нэнси отерла слезы рукавом черного платья, потом поднялась, аккуратно убрала хлеб, варенье и масло по местам. Смахнула крошки со стола в горсть, пошла и кинула в раковину, прежде всего чтоб не соблазнять мышей, а еще чтобы поменьше сердилась Брайди, по утрам она всегда не в духе. Когда погасила свет и вышла из кухни, кошачий хвост дрогнул.