Анджей Выджинский - Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

• Название: Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо
• Автор: Анджей Выджинский
• Издательство: Днепркнига
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-89975-028-6

В настоящий том библиотеки «Золотой фонд детектива» входит роман польского писателя Анджея Выджинского «Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо» — классический образец «крутого», полного напряжения политического детектива.

---

— Подвезите меня, пожалуйста, в гостиницу «Космос», — сказал я.

— А где ваш автомобиль? — спросил адъютант.

— Я никак не могу завести мотор. Машина может остаться здесь до завтра, а я мечтаю только об одном — хорошенько выспаться. Ну как, поехали?

Я повернулся к профессору.

— Разрешите представиться, Андреа Кастаньо. Я приготовил снаряжение для вашей экспедиции. Все вместе со списком в посольстве.

— Как, эти идиоты и вас тоже сцапали? Вот болваны, вот дураки!

— Поскольку они вас подозревали, пришлось и меня арестовать, как вашего сотрудника.

— В таком случае прошу прощения. Но я могу вам гарантировать — они дешево не отделаются.

Не успели мы проехать и нескольких сот метров, как воздух задрожал от сильного взрыва. В пустом спящем городе он прозвучал так, будто разорвалась многотонная бомба.

— В чем дело, черт побери?! — воскликнул адъютант.

— Что это было? — спросил Кастельфранко. — Прекрасно же меня здесь встречают!

— Вот именно, профессор, — сказал я, прикидывая, сколько еще машин взлетело в воздух вместе с моим «мерседесом» и на какую высоту. Взрывчатки для меня они явно не пожалели.

Возле гостиницы, попрощавшись с профессором и адъютантом, я вылез из машины.

Миновав главный вход, я прошел под боковой колоннадой в гараж. Сторож спал. Я разбудил его, сказав, что мне нужен «форд»; у меня с собой была выписанная раньше карточка на этот автомобиль.

Сторож удивился.

— Пресвятая Мария и Иисус Назарейский! В такое-то время? Да ведь ходить и ездить до семи утра запрещено.

Я показал ему ночной пропуск. Он поглядел на подпись майора Паулино.

— Я не знал, что вы из полиции… Пожалуйста, машина в порядке, вот только проверю бензин…

Я протянул сторожу двадцать песо — сумму его еженедельного заработка. Обогнув здание, я оставил «форд» в боковой улице Ла-Пас возле стоянки такси и вернулся в гостиницу.

Войдя в комнату, я увидел дрожащую Гарриэт с револьвером в руке; Эскудеро спал, скорчившись в кресле.

— Майк, — тихо сказала она, — Майк… Я страшно боялась, я думала, ты не вернешься…

— Сейчас же ложись спать, — сказал я, вынимая револьвер из ее стиснутых пальцев. Рукоятка была влажной от пота.

— С тобой ничего не случилось, тебе не пришлось рисковать понапрасну?

— Я был на приеме у очень симпатичного полковника.

— А я уж представляла себе неведомо что…

— Ложись, Гарриэт. Через три часа… — начал было я, но умолк, поглядев на Эскудеро — он мог только притворяться спящим. — Через три часа рассветет, — поправился я, — а в полдень мы должны быть у майора Паулино.

— Это кто такой?

— Спи, потом все расскажу.

Я растворил в апельсиновом соке три таблетки люминала и разбудил Эскудеро.

Он открыл глаза и локтем заслонил лицо от удара.

— Эскудеро не врать. Мистер не бить.

— Да, ты сказал правду. Не бойся.

— Эскудеро хороший бой. Мистер Кастаньо сказать: Эскудеро говорить правда, Эскудеро уйти. Я хотеть уйти.

— Ты останешься здесь. Утром мы поедем в Сант-Яго.

— Эскудеро иметь свои вещи в комнате всех бой!

— Сейчас там спят. Пойдешь утром и заберешь свои вещи.

Он выглянул на темную улицу.

— Мистер Кастаньо ходить ночь? Полиция не спрашивала, почему вы ходить ночь?

Я показал ему пропуск, он прочел его.

— Мистер теперь быть большой человек, быть сеньор алькальд… Эскудеро хотеть идти есть и пить.

Я протянул ему плитку шоколада, привезенную Гарриэт, и стакан апельсинового сока. Он залпом выпил сок, а шоколад спрятал в карман.

Я взял лежащую на кресле вышитую подушку и покрывало с дивана и отвел Эскудеро в занавешенную портьерой нишу, где, очевидно, когда-то стоял второй диван. Бой лег, завернувшись в покрывало. Когда через несколько минут я заглянул за занавеску, Эскудеро храпел. Я мог не беспокоиться — после такой порции люминала он проснется не раньше, чем через десять часов.

Гарриэт спала, неровно дыша, лицо у нее было измученное и усталое, под глазами круги. Я тихонько прилег с ней рядом, завел дорожный будильник и сунул его под подушку.

Заснуть я не мог.

Когда зазвенел будильник, я быстро нажал кнопку. Было четыре часа. Я принял холодный душ и разбудил Гарриэт. Она умоляла оставить ее в покое, уверяла, что не в силах проснуться, что не сделает и шагу. Я заставил ее сесть и вылил стакан ледяной воды ей на шею. Только тогда она пришла в себя.

Я заглянул за занавеску и хорошенько потряс Эскудеро. Он даже не пошевелился и продолжал так же, как и раньше, тяжело дышать и похрапывать.

Я взял чемоданчик и дорожную сумку Гарриэт, запер дверь снаружи и повел Гарриэт к железной лестнице для прислуги. Плетеный коврик заглушал мои шаги.

Лестница вела в маленькую комнату, откуда одна дверь выходила в холл гостиницы, другая — в кухню, третья, закрытая железным засовом, — во двор. Я отодвинул засов, нажал ручку, и мы оказались во дворе.

Обогнув здание гостиницы со двора, мы вышли на улицу Ла-Пас к стоянке такси. Возле моего «форда» дежурил полицейский. Я поставил чемодан и положил руку на отворот пиджака, поближе к револьверу.

— Чего тебе надо? — спросил я.

Мой тон нисколько его не обескуражил.

— Здесь нельзя ставить частные машины. Что вы делаете в такое время на улице?

— Позвони полковнику Аббесу, он тебе объяснит, — Я протянул ему пропуск. Такая бумажка для них значила немало, и, пожалуй, немногие могли этой ночью предъявить подобный документ.

Полицейский козырнул, любезно улыбнувшись.

— Вы едете с дамой?

Я испугался, что он попросит второй пропуск.

— С ней хочет поговорить майор Паулино, — доверительно сказал я и обратился к Гарриэт. — Садитесь. Ваши чемоданы мы осмотрим в управлении полиции.

Полицейский приложил руку к фуражке.

Со скоростью восемьдесят километров в час мы проехали через испуганный вымерший город в направлении аэродрома Дженерал Эндрьюс.

На востоке темноту прорезали первые полоски зари. Ночь отступала, бледнела — моя последняя ночь в Сьюдад-Трухильо! Неужели действительно последняя?

На аэродром мы добрались без приключений.

44

Глухой барабанный бой не умолкал. Танцующие все быстрее поднимали и опускали ноги на утоптанную площадку, которую тесным кругом обступили зрители; они сидели вокруг танцующих, высоко подтянув колени и раскачиваясь из стороны в сторону.

Раздался крик совы. Казалось, он послужил сигналом для тех, кто бил в барабаны; теперь они били не свободно падающими ладонями, а быстро стучали по барабанной коже кончиками пальцев. Все чаще отрывались от барабанов и все выше поднимались согнутые в локтях руки. На фоне других инструментов выделялся низкий звук стальных струн манубао; ритм поглощал монотонную мелодию.

Все звуки гаитянской ночи растворялись в этом таинственном гудении.

Прислонившийся к стволу мапу мужчина, зачарованный исступленной пляской, покачивался в такт с сидящими вокруг костра.

Шум нарастал; еще больше усилило его внезапное хлопанье крыльев. Мужчина поглядел наверх: над ним пронеслась целая туча встревоженных ворон, и прежде чем все затихло, ослепительная молния прорезала темноту. На землю хлынули потоки теплой воды. Ливень начался столь же внезапно, как внезапно сменяется ночью день.

Человек прижался к стволу. Он видел, как танцоры с криком бросились к группе манговых деревьев, как побежали вслед за ними музыканты, прижимая к себе инструменты, расталкивая растерявшихся зрителей.

Он съежился под деревом, хотя густая крона спасала его от дождя. Оглушенный шумом воды, он не заметил, что согнувшиеся фигуры бежали к нему с разных сторон, а не только от костра. При свете молнии он разглядел, что рядом с ним стоит несколько женщин и мужчин в праздничных нарядах. Один из них прижался к Оливейре и заглянул ему в глаза, бросив какое-то замечание другому, по виду типичному гаитянскому вьехо. И Оливейра понял, что эти люди, как гончие псы, шли по его следам от границы.

Человек в куртке подтолкнул его на противоположную сторону дерева, и теперь Оливейра оказался между ним и вьехо, в стороне от других.

— А, дон Руис Оливейра, — издевательски произнес вьехо. — Что слышно, как поживаете?

— Добрый вечер! — приветствовал его второй.

— Повернись, — резко бросил вьехо.

«Сейчас, сию минуту, — думал Оливейра, — немедленно выхватить револьвер и сделать это быстрее, чем они вытащат ножи; того, что справа, можно двинуть коленом в пах, в другого выстрелить, только сию же минуту, это последний шанс… Может, они уже готовы вонзить в меня ножи или застрелить меня. Нет, нет… Чего же ты ждешь? Давай же!»

Но, для того чтобы сделать этот последний молниеносный шаг, ему опять не хватило решимости, синхронной с движением, инстинктивной, не контролируемой сознанием. Нечто подобное происходило с ним в Виллемстаде, когда он хотел выстрелить в Тапурукуару. Но он начал анализировать свое решение и не выстрелил. А сегодня Тапурукуара настиг его с помощью своих людей.