Николай Струздюмов - Дело в руках

• Название: Дело в руках
• Автор: Николай Струздюмов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Основу книги оренбуржца Н. Струздюмова составляет повесть «Дело в руках». Героиня ее — простая русская женщина, славная мастерица, продолжающая традиции неувядаемого народного промысла — вязания пуховых платков — и передающая свое умение молодому поколению. Помимо чисто практического опыта в рукоделии она ненавязчиво дает своим юным ученицам ценнейшие уроки — уроки нравственности.

---

Софья, конечно, видит, каково его состояние, видит, что ему не до нее и вообще ни до кого. И тем не менее она не отстает и говорит, обращаясь исключительно к нему. В сущности, она не просто говорит — она изводит его подначками и насмешками. Изводит она чисто по-женски — не повышая и не понижая голоса, с небольшими остановками и последующими нескончаемыми продолжениями, за которыми следуют вопросы и приставания.

— Славик, так где ты ночевал? У Ирины у своей, что ли?

Ответа нет и она, помолчав, принимается за свое:

— Ну, знамо дело, у Ирины, вот и не дала она тебе выспаться. Пожениться вам надо, Славик, тогда время правильно распределится — и на то, чтобы выспаться, хватит, и на это самое — тоже.

Она еще долго рассуждает в том же духе. Наконец, Славка не выдерживает и с возмущением выкрикивает:

— Да не спал я сегодня с Иркой!

— А почему?

— Не твое дело.

— Ну, а все же?

Она не отстает, пока не получает ответ:

— Полаялись.

— Вот я и говорю: жениться вам надо, тогда и жизнь пойдет ладом: одни дела, одни заботы, одни горести да радости — когда ж ругаться-то? Когда поженитесь-то, Славик?

Вопрос повторяется до тех пор, пока Славка опять не выдерживает и бросает в сердцах:

— Никогда.

— Это почему же?

— Говорю же: полаялись.

— Ничего, помиритесь. Милые бранятся — только тешатся. Вот к Новому году помиритесь, да и поженитесь.

— Да отъе… Отвяжись ты от меня, не буду я жениться! — сердито кричит Славка — он даже привстает с лавки и посылает ненавидящий взгляд в сторону своей мучительницы. Глаза у него мутные и заволоклись сизой дымкой страдания. Но он ненадолго привстает: от резкого движения, видать, что-то болезненно бухнуло в его похмельной голове, и он, застонав, опять роняет ее на фуфайки, закрывает глаза и снова затихает.

— Славик не будет жениться на Новый год по новому стилю, — принимается за свое Софья, — потому что в это время как раз великий пост, грех гулять и скоромиться. Ну и правильно. Славик женится седьмого января — на Рождество. Или четырнадцатого января — на Новый год по старому стилю. Правильно, Славик?

— Не-ет, — со стоном отзывается Славка, обессиленный борьбой, которая ему не по плечу.

Софья на некоторое время замолкает, достает из сумки зеркальце, смотрится в него, стирает с лица капли раствора, известковую пыль, прихорашивается. И вдруг спрашивает очень заинтересованно и серьезно:

— Так вы что, по-настоящему, что ли, поругались, Славик?

— М-м, — мычит Славка, не открывая рта, из чего, видно, можно заключить, что да, по-настоящему.

Софья смотрит на него очень внимательно, долго молчит, вроде бы взвешивает доподлинность Славкиного сообщения.

— Все равно тебе надо жениться, Славик, не на Ирине, так на другой. А то ведь совсем сопьешься, дурачок бесконтрольный.

И она погружается в какую-то тихую и грустную задумчивость.

А все остальные, находящиеся в бытовке, возвращаются к своим разговорам. Из этих остальных трое, те, что сидят в углу на опрокинутых ведрах, — плотники. Их бытовка, а точнее, и бытовка, и плотницкая мастерская одновременно, находится рядом, за стеной. А сюда они пришли, чтобы врезать замок в дверь, подправить саму дверь и косяки. Они это сделали и теперь сидят и перекуривают.

А те трое, что стоят у окна, — сотрудники научно-исследовательского института. Вообще весь этот участок — половина четвертого этажа длиннющего пятиэтажного здания — довольно густо насыщен сотрудниками научно-исследовательского института. Точнее сотрудницами, а еще точнее — младшими научными сотрудницами, лаборантками и разным мелким бумажно-канцелярским людом. В институте, видать, основной рядовой состав — женщины и девушки, потому что именно их здесь больше всего. А мужчины там, наверное, на руководящих местах, и на стройку они не ходят. Исключение составляют немногие, такие, как вон те, что стоят у окна, которые до руководителей дорасти не смогли, замешкались на уровне рядовых. Еще здесь работают отделочницы-новички — те, что в строительстве без году неделя. А профессиональных, опытных строителей-отделочников на этом участке всего трое — Софья, Славка да Коля Фролов. Они здесь — ведущая сила. Они выполняют самые сложные работы, а в случае необходимости показывают отделочницам-новичкам и научно-исследовательским, что и как делать, или исправляют там, где кто-либо напортачит.

А на другой половине коридора заняты сплошь мужики, о которых принято говорить, что они с гелиевого. То есть с гелиевого завода. Правда, работают они не на самом заводе, которого как такового еще нет, а на строительстве завода. Там очень большого масштаба, чуть ли не ударная стройка. И вот какая-то часть оттуда прислана сюда под конец года, чтобы до начала нового помочь закончить это длиннющее здание, этот акушерский корпус. Ну, они, те, что с гелиевого, — настоящие, прямо-таки лихие строители.

На других этажах вперемешку со строителями заняты отделкой работницы фотографий, парикмахерских, всевозможных мастерских — в общем, службы быта и прочих мелких служб. Научно-исследовательский институт — одно из самых солидных заведений, представленных здесь.

— Как вы сюда попали, на стройку-то?!

Это плотник обращается к троим, стоящим возле окна.

— Очень просто, — отвечает один из тех. И тут же пересказывает то, что сам слышал от заместителя директора института по хозяйственной части, приезжавшего сюда сегодня утром в очередной раз проверять работу сотрудников института. — Все очень просто: большое начальство вызывает наше начальство, ну и из других организаций и сообщает: вот объект, он не завершен, вот фонды — они недоиспользованы, надо объект дозавершить, а фонды доиспользовать. До Нового года. От вас требуется шестьдесят человек, от вас — пятьдесят, от вас — тридцать и так далее. И тут пошло: «У меня у самого сейчас горячая пора» — «У всех горячая пора»; «У меня научные отчеты» — «У всех научные отчеты»; «У меня реорганизация» — «У всех реорганизация».

— У меня жена ушла — у всех жена ушла, — вставляет второй сотрудник и вокруг громко и дружно смеются.

— И в результате мы здесь, к вашим услугам, — заканчивает первый.

Все эти разговоры, все это сидение, стояние и лежание вынужденные: банальная история — нет раствора. Тот, что был завезен с утра, весь выскребли и использовали, а новый еще не завезли. А когда же будет?

— Когда будет-то?

Этим вопросом атакуют со всех сторон краснощекого носатого дядьку, который наспех вбегает в бытовку и застревает здесь. Тут же ему напоминают: дескать, сам же говорил, что «горячая точка», а вот сидим.

Да, он говорил — и вчера, и сегодня перед началом работы.

— Ребятки, бабоньки, девоньки, — говорил он призывным голосом, — вы уж поднажмите, ведь акушерский корпус — горячая точка строительства коммунизма. Нефть, газ, уголь — все это важно, а акушерский корпус — важней всего. Как же, речь о младенцах и матерях.

Ну, как тут не поднажать, когда так хорошо призывают, так по-доброму и доверительно с тобой говорят. И поднажали. Да так, что за час до обеденного перерыва сделали чуть ли не дневную норму. Но вот беда: норму-то сделали, а вместе с этим и дневную порцию раствора использовали.

— Ну, кто же знал, что вы так поднажмете, — с улыбкой говорит носатый дядька — он все-таки доволен. И добавляет: — Будет, будет раствор. Сейчас из штаба стройки звонили, пробивали — аж через райком! — так что привезут.

Он еще добавляет, что привезти могут к концу обеденного перерыва, а то и к середине, и чтобы все сейчас же начинали обед, а не сидели бы и не ждали. Он прикуривает папиросу и убегает.

— Ну, обед так обед, — говорит Софья и поднимается с лавки, предварительно высвободившись из-под руки Коли Фролова, который перед этим добился-таки своего — уложил свою ладонь на Софьино запястье. — Надо в магазин сходить, купить свежего хлеба, — поясняет она.

Тут ее взгляд останавливается на Славке. Она подходит к нему и начинает его тормошить и трясти, приговаривая:

— Да хватит тебе вылеживаться, байбак. А ну-ка вставай, вставай, говорю!

Завязывается что-то вроде борьбы, которая кончается тем, что Софья сбрасывает с фуфаек Славкины ноги. Со спущенными ногами ему лежать неудобно, и он садится, уронив с головы свой черный, устрашающий шлем. Софья садится рядом, причесывает спутавшиеся и свалявшиеся Славкины волосы, а причесав, чмокает его в голову, как это делают матери после того, как принарядят свое дитя. Славка сидит угрюмо, оперевшись обеими руками о лавку, и с отвращением смотрит мутными глазами на Софьину гребенку, которую Софья очищает от Славкиных волос.

— Слушай, мученик, тебе лекарства-то принести? — говорит вдруг она. — Я ведь в магазин иду.

Славка оборачивает к ней лицо, и из глубины его мутного взгляда начинает высвечивать благодарная голубизна.