Андре Конт-Спонвиль - Философский словарь

• Название: Философский словарь
• Автор: Андре Конт-Спонвиль
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-480-00288-1

Философский словарь известнейшего современного французского философа. Увлекательная книга о человеке, обществе и человеке в обществе. Литературное дарование автора, ясный слог, богатый остроумный язык превращают это чтение в подлинное удовольствие.

Для широкого круга читателей.

---

Воля (Volonté)

Способность желать; потенциальное действие или потенция в действии. Не следует путать волю с хотением, хотя оба понятия очень близки. Хотеть можно много противоречивых вещей одновременно (например, бросить курить и закурить), но волить, то есть желать чего-то и быть готовым сделать это, можно только что-то одно, потому что ни один человек не в состоянии одновременно и делать что-то, и не делать этого. Воля – определенный вид желания, осуществление которого зависит от нас. А если ничего не получилось? Это ничего не меняет, ведь воля направлена на действие, а не на успех (который является предметом надежды). Всякая воля потенциально избирательна, ибо подразумевает определенную способность к самоопределению. Этим воля отличается от произвола (неопределенной способности к самоопределению), надежды (в которой больше желания, чем способности действовать), наконец, от слабоволия (как отказа от выбора). Вот почему воля не только способность, но и добродетель.

Воображение (Imagination)

Способность воображать, т. е. представлять себе мысленным взором образы, в том числе и главным образом в тех случаях, когда сам представляемый объект отсутствует. Эти образы, как отмечает Сартр, являются актами, а не вещами. Воображение это «определенный способ, каким сознание обретает объект», хотя, как ни парадоксально это звучит, обретает его именно в отсутствие объекта. Вот почему воображение так полезно и так опасно: оно освобождает нас от реальной действительности, хотя само является ее составной частью, но в то же время и отделяет нас от нее. Тем самым воображение отличается от сознания, которое освобождает, не отделяя от реальности, и от безумия, которое отделяет от реальности, не освобождая.

Довольно широко распространен подход, в соответствии с которым классики, ни во что не ставящие воображение (фантазию), противостоят романтикам и модернистам, которые видят в нем могучую творческую силу. На самом деле все, конечно, обстоит далеко не так просто. Воображение, писал, например, Паскаль, «есть та господствующая способность человека, которая распоряжается ошибками и заблуждениями; и коварство ее тем больше, что не всегда она остается собой; не будь она непреложно обманчива, она была бы непогрешимым мерилом истины». Именно это свойство позволяет одним романам быть истинными, а другим – ложными. «Я не говорю о безумцах, – продолжает Паскаль, – я говорю о самых мудрых, ибо именно их воображение наделено великим правом убеждения людей. Как бы ни возмущался разум, не он определяет для каждой вещи справедливую цену». Зато «воображение обладает всем: оно создает красоту, справедливость и счастье, которые для мира – все» («Мысли», 44–82). Итак, воображение – хозяин ошибок и творец ценностей. Ему неподвластна только истина, которая, впрочем, имеет именно ту ценность, которую мы вообразим.

Вопрос (Question)

Реальность говорит только о себе. Но иногда, из простой вежливости, она отвечает на задаваемые человеком вопросы. Мы называем вопросом такой тип высказывания, который вызывает к жизни другое высказывание и ждет от него информации. Задавать вопросы значит говорить с целью, чтобы заставить говорить других: смысл как бы отзывается на брошенный призыв. Это чисто человеческое свойство, неведомое животным (среди них есть способные к речи, но нет способных к диалогу, к свободной игре в вопросы и ответы) и вызывающее зависть богов. Ведь им заранее известны все ответы, и это оборачивается таким застоем, таким отсутствием любопытства, такой тоской… Олимп совсем не таков, каким мы его себе представляем. Никакие смыслы ни на что не отзываются, и боги маются скукой. Вот почему они и сотворили людей – чтобы развлекаться, глядя, как те задают друг другу вопросы.

Воскресение (Résurrection)

Возрождение из мертвых, возвращение к жизни после смерти (в отличие от бессмертия) в качестве того же самого индивидуума как обладателя тех же тела и души (в отличие от реинкарнации). В этом смысле мы говорим о воскресении Лазаря и Иисуса. Ветхий Завет по поводу воскресения высказывается скорее неопределенно. Вера в возрождение после смерти появляется в иудаизме довольно поздно и служит большей частью поводом для разногласий. Если верить св. апостолу Павлу, саддукеи решительно расходились по этому вопросу с фарисеями («Деяния апостолов», 23). Зато в христианстве эта вера, как общеизвестно, стала одним из краеугольных камней всего учения. Христос умер и воскрес, и то же самое ожидает всех нас. В каком виде мы воскреснем? Точно это не известно. В «Символе веры» говорится о «воскресении мертвых», но непонятно, имеется ли в виду воскресение тела. Тело ведь должно иметь возраст, форму, какой-то внешний вид… Как же будут выглядеть тела воскресших? Если умер стариком, значит, и воскреснешь в теле старика? Или все-таки в теле юноши? И сохранятся ли у воскресших половые признаки и вообще, так сказать, утроба? И все связанные с этими органами желания и удовольствия? Какими мы будем – красивыми или уродливыми, худыми или толстыми, большими или маленькими? Большинство христиан считают эти вопросы глупыми и предпочитают вслед за Платоном верить в бессмертие души. Это и в самом деле много удобнее. Но тогда уж давайте не будем говорить о воскресении.

Воскресенье (Dimanche)

Седьмой день недели, день Бога или небытия. Воскресенье также – день отдыха (в отличие от субботы, которая скорее является днем развлечения), что снова подводит нас к идее Бога и небытия. В воскресенье нечего делать, разве что думать о смысле жизни, который, может быть, и есть это самое ничто… Воскресенье – день истины, и не столько потому, что он свободен от работы, сколько потому, что он навевает скуку. Особенно ярко я чувствовал это в детстве, когда по воскресеньям меня водили к мессе. Сколько страхов и оцепенения, какая пустота в битком набитой церкви! Как будто на седьмой день и сам Бог утратил веру…

Воспитание (Éducation)

Преобразование человеческого детеныша, который при рождении почти не отличается от своего далекого предка, жившего десяток тысяч лет назад, в цивилизованное человеческое существо. Это предполагает, что ему по возможности передают все лучшее и наиболее полезное, что совершило человечество, или что оно полагает таковым: определенные знания и навыки (начиная с умения говорить), определенные правила, определенные ценности, определенные идеалы, наконец, доступ к некоторым творениям и способность пользоваться ими. Это также означает признание того, что не существует наследственной передачи приобретенных черт и что человечество в каждом из нас совершает приобретение: мы рождаемся мужчинами или женщинами, мы становимся людьми. Из этого вытекает, что свобода не дается изначально, что она немыслима без разума, как разум – без обучения. Свободным не рождаются, им становятся. Для этого нужна любовь, которую дает семья, но также и принуждение. В еще большей степени это справедливо для школы с ее дисциплиной, необходимостью трудиться, предпринимать усилия. А как же удовольствие? Удовольствия, как известно, слишком много не бывает. Но главная функция школы и даже семьи отнюдь не в том, чтобы служить источником удовольствий. Воспитание почти целиком основывается на принципе реальности. И речь здесь идет не о том, чтобы заменить усилие удовольствием, а о том, чтобы помочь ребенку научиться постепенно находить удовольствие в добровольном, осознанном усилии. А как же игра? Наиграться, как известно, тоже довольно трудно. Но лишь труд по сравнению с игрой велик, и именно труд позволяет расти над собой. Впрочем, ведь и дети охотно играют в «работу», из чего можно судить, в каком направлении развиваются их интересы. Вопреки расхожему мнению, воспитание нужно вовсе не детям – оно нужно тем взрослым, которыми им хочется стать и которыми они должны стать.

Вместе с тем заблуждением было бы считать, что воспитание должно формировать будущее. По какому праву родители и педагоги, занятые воспитанием детей, стали бы выбирать им будущее вместо них самих? Подлинная функция воспитания, в частности школы, не в изобретении будущего, а в передаче прошлого. Это зорко увидела Ханна Арендт (73) в 1950-е годы: «Сущность воспитания – консерватизм, понимаемый в смысле консервации [я бы предпочел слово “передача”]». Разумеется, это не означает отказа от идеи переделки мира; напротив, это означает, что у детей, когда они вырастут, будет возможность переделать мир по своему желанию. «Именно для того, чтобы в каждом ребенке сохранить все новое и революционное, воспитание должно быть консервативным» (Арендт, «Кризис культуры»). То же самое в 1920-е годы говорил Ален: «Образование должно быть решительно старомодным. Не ретроградным, как раз напротив. Чтобы двигаться прямо, ему необходимо сделать шаг назад; ведь тот, кто никогда не ставит ногу в минувший миг, не в состоянии его преодолеть» («Заметки о воспитании», XVII). Действительно, можно в каждый класс принести кучу газет и заставить их компьютерами. Они не заменят шедевров – литературных, художественных, научных, тех самых, что и сделали человечество таким, какое оно есть. Впрочем, ведь и газеты, и компьютеры – тоже принадлежность прошлого (они выходят из употребления прежде, чем широко распространятся), и, уж конечно, устареют они гораздо скорее, чем Паскаль и Ньютон, Гюго и Рембрандт. А как же прогресс? Но прогресс предполагает трансмиссию, следовательно, никогда не позволит от нее отмахнуться. Ну а будущее? Будущее не является самоценностью (в противном случае именно таковой для каждого человека была бы смерть). Будущее приобретает смысл, точнее, должно приобретать смысл лишь при условии, что мы будем хранить верность тому, что получили и что обязаны передать дальше. Не стоит превращать прошлое в tabula rasa – чистую доску.