Николай Степанов - Гоголь

• Название: Гоголь
• Автор: Николай Степанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Эта книга рассказывает о жизни и творческом пути великого русского писателя.

Жизнь его не изобиловала внешними событиями. Вся она была в напряженной работе, в углубленном внутреннем анализе своих поступков и мыслей. Дело писателя было для Гоголя неразрывно слито с общественной, воспитательной ролью искусства, стало для него творческим подвигом. Об этой трудной подвижнической жизни, завершившейся трагической катастрофой, и повествуется в книге. Биография писателя воссоздана здесь на основе его писем, автобиографических признаний, документов, воспоминаний и свидетельств современников.

Автор этой книги — Николай Леонидович Степанов — родился в 1902 году в семье учителя. Окончил Ленинградский университет по отделению языка и литературы и Институт истории искусств. С 1925 года преподавал в школе и на рабфаке. В эти же годы начал печататься, помещая статьи и рецензии в ленинградских и московских журналах.

Н. Л. Степанову принадлежат книги и статьи по истории русской литературы, прежде всего о творчестве писателей-классиков XIX века: «И. А. Крылов. Жизнь и творчество», «Мастерство Крылова-баснописца», «Лирика Пушкина», «Н. В. Гоголь. Творческий путь», «Н. А. Некрасов». Большая работа велась им по редактированию и комментированию сочинений Гоголя. Ряд книг и статей Н. Л. Степанова переведен на иностранные языки.

---

Однако, когда прошел первоначальный испуг и восстановился обычный порядок, гимназисты вновь стали собираться по вечерам кучками в «музеях», снова возникали горячие споры, оживился интерес к литературе.

Всех обуяла страсть к сочинительству. Появилось множество рукописных журналов: «Метеор литературы», «Звезда», «Северная заря», «Литературное эхо» и даже альманах «Литературный промежуток, составленный в один день 1/2 Николаем Прокоповичем». Гоголь совместно с Базили «издавал» журнал «Метеор литературы». Кукольник, Прокопович, Данилевский, Любич-Романович, Редкин, в свою очередь, являлись редакторами, авторами и переписчиками конкурирующих органов.

Эта бурная издательская деятельность происходила скрытно от глаз начальства. Вечерами, после ужина и обхода «музеев» и спален инспектором пансиона, учащиеся зажигали огарки и коптилки, в одних рубашках усаживались за столы, и начиналась работа. Журналы аккуратно переписывались, украшались виньетками, читались и обсуждались. Около часу ночи в коридоре снова слышался скрип лакированных сапог инспектора, важно шествовавшего со свечою в руке. По знаку сторожевого махального гимназисты бросались по кроватям и накрывались одеялами, пока Моисеев не исчезал со своим светочем. Тогда раздавался громкий шепот: «Вставайте все!» — и страстные литературные споры вновь оживали.

В. А. Гоголь, отец писателя. Портрет.

М. И. Гоголь, мать писателя. Портрет.

Домик в Сорочинцах, где родился Н. В. Гоголь. Фото 1902 года.

Нежин. Литография 30-х годов.

Гоголь-гимназист. 1827 год Гравюра

Гоголь старался изо всех сил, чтобы придать своему изданию внешность печатной книжки. Он тщательно переписывал весь материал, разрисовывал обложку, на которой красовалось название журнала, каждую страницу заключал в рамку. В журнале было несколько отделов — поэзии, прозы, науки, которые в основном заполнялись самим Гоголем.

Сколько было волнений и радости, когда вышел первый номер «Метеора литературы» за 1826 год, в зелененькой обложке, на 42 страницах! На шмуцтитуле было повторено заглавие журнала: «Метеор литературы» — и приписано: «Часть первая». Затем следовал эпиграф из басни Крылова «Орел и Пчела»:

Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:
Ему и то уж силы придает,
Что подвигов его свидетель целый свет.
Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,
За все труды, за весь потерянный покой
Ни славою, ни почестьми не льстится
И мыслью оживлен одной:
Что к пользе общей он трудится.

Этот эпиграф удостоверял скромность издателей и авторов журнала, являлся его программой. Внизу страницы было выведено печатными буквами: «Нежин. 1826». Все произведения, помещенные в «Метеоре», не были подписаны, так что теперь трудно определить, что именно принадлежало самому издателю. Проза представлена была романтической повестью «Ожесточенный» и переводом с немецкого очень трогательного рассказа «Завещание».

Особенно обширен оказался раздел поэзии: «Песнь Никатомы» (отрывок из поэмы Оссиана) и «Берратон», «Битва при Калке», «Альма» — стихотворение, посвященное вождю угров, проходивших через Днепр, «Подражание Горацию», лирическое обращение «К***», говорившее о прекрасном утре, и две эпиграммы.

Эпиграмма «Насмешнику не кстати» принадлежала Гоголю. Он ее написал, имея в виду приятеля — Пащенко, который в своих рассказах весьма далеко отступал от истины:

Наш Вралькин в мире сем редчайший человек!
Подобного ему не сыщешь в целый век.
Как станет говорить — заслушаться всем надо,
Как станет — так и рай вдруг сделает из ада.
Был в Риме, в Лондоне… да где он не бывал,
Весь мир на языке искусно облетал…

Пащенко обиделся и в другом журнале ответил Гоголю столь же острой и язвительной эпиграммой.

Гоголь считал себя прежде всего поэтом и писал в гимназии много стихов. «Битва при Калке» являлась отрывком из его эпической поэмы «Россия под игом татар», над которой он долго работал, вдохновленный «Россиадой» Хераскова. Однако Гоголь пробовал свои силы не только в эпическом, но и лирическом жанре. Он написал чувствительную балладу «Две рыбки», в которой под двумя рыбками подразумевал себя и своего умершего брата.

Гоголь горел желанием прочесть друзьям повесть «Братья Твердиславичи», готовившуюся им для очередного выпуска «Метеора». Это была история о древних славянах, здесь бушевали необычные страсти и прославлялись возвышенные чувства. Герои повести говорили языком шиллеровских драм.

Друзья внимательно выслушали эту огнедышащую повесть. Автор ждал заслуженных похвал. Но молчание нарушил обычно застенчивый Прокопович, отозвавшись о «Братьях Твердиславичах» довольно прохладно.

— Ты лучше упражняйся в стихах, — советовал он другу. — А прозой не пиши. Беллетрист из тебя не вытанцуется, сразу видно.

Уж очень эти чувствительные повести не походили на обычную манеру Гоголя, умевшего рассказывать смешные истории, и притом представлять их в лицах. Слушая такие рассказы, товарищи буквально ложились на пол от хохота.

Гоголь и сам вышучивал любителей высокопарного слога и фальшивой чувствительности. Когда начитавшийся Карамзина и Жуковского Нестор Кукольник стал засыпать товарищей множеством своих чувствительно-лирических произведений, Гоголь переписал их в особую тетрадку и нарисовал обложку с названием «Парнасский навоз», вызвав этим всеобщее веселье и кровную обиду Возвышенного.

Сатирическое дарование Гоголя, его острый юмор, его житейская наблюдательность сказались уже в гимназические годы. В Нежине он начал писать сатиру в прозе «Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан», текст, которой до нас не дошел. В комических чертах описывал он нежинскую жизнь и местную греческую колонию. Греки еще со времен Богдана Хмельницкого играли в Нежине заметную роль. В их руках была не только значительная часть городской торговли. Они торговали табаком, винами, бархатом с Турцией, Венецией, Смирной. Многие из них ходили в своих национальных костюмах и говорили по-гречески. Греческая колония имела особое городское самоуправление — магистрат. После греческого восстания 1821 года в Нежин переселились и семьи греческих фанариотов, бежавшие от турецких погромов, как Базили. Через Константина Базили Гоголь хорошо знал дела колонии, бесконечные ссоры и споры греков при выборах своего магистрата. Сатира Гоголя едко. высмеивала тусклую неподвижность всего нежинского быта. Обывательский мирок захолустного Нежина мало чем отличался от тупой и пошлой жизни гоголевского Миргорода, которую он опишет впоследствии в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

Мертвенная рутина провинциального быта все более и более тяготила юношу, воодушевленного стремлением принести пользу человечеству, с восторгом читавшего Шиллера и Жуковского. В письме от 26 июня 1827 года к Герасиму Высоцкому, который к этому времени обосновался в Петербурге, он жаловался: «Уединясь совершенно от всех, не находя здесь ни одного, с кем бы мог слить долговременные думы свои, кому бы мог выверить мышления свои, я осиротел и сделался чужим в пустом Нежине. Я иноземец, забредший на чужбину искать того, что только находится в одной родине, и тайны сердца, вырывающиеся на лице, жадные откровения, печально опускаются в глубь его, где такое же мертвое безмолвие».

Эта внутренняя отчужденность, замкнутость в своем духовном мире впоследствии стали источником одиночества писателя, трагической ущербности его последующей жизни. Но сейчас он мечтает о столице, о том, чтобы выбраться из ставшего ему чуждым Нежина. «Уже ставлю мысленно себя в Петербурге, — продолжал Гоголь свое письмо, — в той веселой комнатке окнами на Неву, так как я всегда думал найти себе такое место. Не знаю, сбудутся ли мои предположения, буду ли я точно живать в этаком райском месте или неумолимое веретено судьбы зашвырнет меня с толпою самодовольной черни (мысль ужасная!) в самую глушь ничтожности, отведет мне черную квартиру неизвестности в мире».

ДЕЛО О ВОЛЬНОДУМСТВЕ

В начале мая 1827 года Билевич затеял очередную кляузу и написал в конференцию — ученый совет гимназии — обширный и обстоятельный донос о замеченных им непорядках. Донос состоял из множества пунктов, в которых подробнейшим образом излагались безнравственные поступки учащихся и проявления «вольнодумства» в гимназии.

Объединяя свои собственные «наблюдения» и дошедшие до него слухи, блюститель благочиния и законопослушания сообщал, что «некоторые ученики из пансионеров проигрывали в городе в карты шинели или, проигравшись в карты и не имея чем заплатить, постыдно уходили». Он и сам был свидетелем их не-благонравия: «Идучи мимо гимназии в гимназический сад, — жаловался Билевич, — где многие посторонние лица находились, к моему неудовольствию, слышал неблагопристойные в музеях крик и пение не приличных им песен». Во всем этом он винил инспектора Белоусова, якобы потакающего ученикам и поощряющего их к непослушанию.