Михаил Барышев - Весеннее равноденствие

• Название: Весеннее равноденствие
• Автор: Михаил Барышев
• Издательство: Профиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу вошли две повести, которые во многом связаны друг с другом. Их герои — люди труда. Возвышая самоотверженность в труде и науке, верность своему делу, человеческую порядочность, автор в то же время с едкой иронией бичует приспособленцев и халтурщиков, подхалимов и перестраховщиков.

Произведения рассказывают о связи науки с производством, практике строительства, проблемах управления хозяйством.

---

— Тут, мама, график не установишь. И большинством голосов, как на твоем завкоме, тоже не решишь. Женитьба — это акт сугубо индивидуальный и к тому же требующий согласованных действий двух сторон… Если тебе непременно хочется отпраздновать свадьбу, начни с Кольки.

— Когда много невест, Андрюша, это еще хуже, чем ни одной… Ладно, иди в ванную.

Андрей отшучивался от матери насчет собственной свадьбы, а сам подумывал о ней. Пора было жениться. Все шло к тому, что полагалось начальнику ОКБ вступить в законный брак, как бы ни шутил он сам в мужской компании, что хорошую вещь браком не назовут. Несолидно было ходить холостым в такой должности, свободным мужчиной при таком общественном положении. Помнит Андрей, как недоуменно вскидывали на него глаза кадровые начальники, прочитав в анкете, что кандидат на должность начальника ОКБ пребывает в холостом положении.

Положение обязывало жениться. И мужская порядочность тоже. Ждет Нателла Липченко приглашения к бракосочетанию.

Нателла… Не нравилась Андрею вычурность имени. Звал он ее наедине просто Ната. Заботливая, добрая, веселая и внимательная Ната. С ласковым, гибким и сильным телом. Со всех точек зрения подходящая в пару Андрею.

Внучат бабушке Натка быстро нарожает. За этим у нее дело не задержится.

И чего он тянет резину? Сам не может разобраться…

Работа, работа… Долг, план, мучения у кульмана и неумолимые графики выдачи чертежей. Разве только этим должен жить человек? Он имеет право на счастье. На личное счастье.

Философия тоже бывает утешительной. К черту философию! Надо не мудрствовать, а предложить Нателле Липченко руку и сердце. Именно так… Но разумом можно предложить лишь руку… Наверное, это и останавливало его.

Струи били, как удары хлыста. Тепло, холодно, тепло и снова обжигающий холодом удар, от которого инстинктивно прогибалась спина и тело пружинисто напрягало мускулы.

Пальцы привычно переключали ручки кранов ванной. Еще раз холодно, еще раз, еще. И вот желанное облегчающее тепло. Жесткое полотенце окончательно прогнало остатки самолетной усталости. И досада от неудачного эскиза тоже прошла. Андрей теперь был доволен, что перекрестил фломастером ватман.

В нескончаемых спорах больше прав Шевлягин, чем рационально мыслящая Нателла. Крохотные шажки, заплаты на старом, замазывание трещин — все это уступки. В новом проекте нужно крупно шагнуть вперед. Одолеть высоту и сказать другим: залезайте сюда. И ты, изготовитель, и ты, заказчик, и вы, многоуважаемые комплектовщики. Конечно, лезть на гору всегда трудно. Но непременно надо взбираться, одолевать вершину за вершиной. Такое теперь время. Оно как сноровистая лошадка: если не поспеешь, можешь и под кованые копыта попасть. Тогда не жалуйся на синяки… Но от копыт стремительного времени можно уберечься не только на высокой горке. От них ведь можно и увернуться.

Вспомнился вдруг Заборск и вальяжный представитель волжан Золотухин с окладистой бородкой, подстриженной на манер садовой лопаты, расхаживающий вместе с директором завода Кичигиным по новому станочному участку.

— Ковыряются твои орлы, товарищ Кичигин. Послезавтра акт приемки надо подписывать.

— Все будет готово, Вениамин Сергеевич, не шуми. На вашей же продукции хребты ломаем. Сам знаешь, что не мед это — доводка на месте. А тут что ни станок, то доводка, да наладка, да регулировка… Вы должны были нам все в целлофанчике преподнести…

— Чертежи мы тебе могли дать в целлофане с розовой ленточкой, а за станки ты спрашивай с изготовителя.

За день до приемки Золотухин пришел в номер к начальнику ОКБ Готовцеву, представлявшему в комиссии по приемке незаинтересованную и объективную сторону.

— Взгляни, Андрей Алексеевич, проект приемо-сдаточного акта. Мы с Кичигиным набросали… Поддержать надо. По одному ведомству идут наши конструкторские бюро.

— Бумагой загородимся?

— Документом, Андрей Алексеевич. Составленным сторонами в трезвом уме и здравой, как говорится, памяти… В наш век сплошной грамотности даже самая симпатичная личность не имеет без документа юридической силы.

Андрей Алексеевич пролистал страницы проекта и увидел в них то, что встревожило его в первый же день пребывания на заборском заводе и что хотел спрятать Золотухин за увертливыми формулировками акта.

— У нас тут кругом неопределенное наклонение, Вениамин Сергеевич.

— А зачем красным быков дразнить. Мне от такого наклонения ни холодно ни жарко, а Кичигину вроде как облегчение.

— Я сегодня снова чертежи смотрел. Прямо скажем, не компот ваши конструктивные решения.

— А мы виноваты? Знаете, что получается, когда размеры даешь в микронах, а чистоту обработки по высшему классу? Изготовители же на дыбы встают. Не берет у них такие размеры оборудование. Микрон тут, сотка там, а потом при монтаже и не лезут болты.

— Не только изготовители виноваты. Ваши конструктивные решения тоже на микроны и высший класс обработки не тянут.

— Ничего, Андрей Алексеевич. Попыхтят заборчане и проглотят. Я не первый участок сдаю. Всегда поначалу ершатся, а потом акт подписывают.

— Могут и не подписать.

— Куда они денутся? Видел, какие шараги у них стоят в цехе? А мы им полуавтоматы спроектировали. Они же нас на руках должны носить за такое дело.

Ничего определенного не сказал тогда Готовцев в ответ на настойчивые вопросы Золотухина, и тот ушел из номера, рассерженный и встревоженный поведением коллеги.

Оставшись один, Андрей, помнится, расхаживал по номеру и думал, что суют волжане Кичигину обглоданные кости и хотят выдать это за великое добро.

Свежая, умело подкрахмаленная рубашка приятно холодила тело. Застегивая пуговицы, Андрей подумал, что Нателла Липченко всегда будет заботиться, чтобы у мужа были свежие, накрахмаленные рубашки. Эта мысль вдруг позабавила его, хотя в ней не было ничего особенного и она не могла бросить и малую тень на женщину.

«Зануда ты и придира», — мысленно обругал себя Андрей и подумал, что сегодняшнее злопыхательство и подковырки объясняются не усталостью с дальней дороги, и не «особым мнением», которое он вкатал-таки в акт приемки, и не разговорами матери о женитьбе, и даже не перечеркнутым эскизом.

Просто встретился Готовцев с неопределенностью — самым тревожным и самым мучительным состоянием человеческой натуры. Накатывающиеся в командировке и после возвращения из Заборска мысли, казалось, свели Андрея с незримым, увертливым и умным противником. Но облик этого противника оставался для него расплывчатым и неясным, не имел ни очертаний, ни конкретного места и времени. И лишь сейчас, под освежающими струями воды к нему, как к пятикласснику, мучающемуся над задачей, в которой «не сходится ответ», пришло озарение: невидимый и увертливый противник сидит в нем самом. И имя у этого противника есть: сомнение. И облик у него тоже обозначится весьма конкретный, если Андрей Готовцев взглянет на себя в зеркало. А все вместе означало, что просто наступил момент, когда Андрей Готовцев должен принять то главное решение, с которым, он внутренне надеялся, не столкнет его жизнь. Но жизнь грубее и проще. И настает время, когда она безжалостно загоняет в угол. Тем и отличаются настоящие мужчины от неоперившихся еще юнцов, что они решают, а не плывут по течению в надежде прибиться к какому-нибудь берегу.

Да, он должен решать. Увертливость и оттяжка только усугубят трудности. Кошмарной будет та минута, когда привычный ход жизни, принципы, убеждения и порядочность придется разрывать на куски собственными руками, причиняя боль не только себе, но и людям, попадающим в орбиту твоего решения, а то и хуже — наживая среди них врагов и завистников.

Когда после защиты диссертации начальник главка Балихин предложил свежеиспеченному кандидату наук должность руководителя ОКБ, Андрей Алексеевич подумал прежде всего не о почете, не о служебной карьере, кабинете и солидной зарплате. Прежде всего ему пришло на ум, что новая должность даст право на свободу творчества, расширит возможности. Вот что было главное, другие должностные прелести его не волновали — не интересно.

По поводу «особого мнения» главный инженер ОКБ завтра наверняка изречет поучительную сентенцию. Вспомнит своего любимого барона Мюнхгаузена. Посоветует Андрею вгрызаться в проблему, но не так, как вгрызался голодный волк в лошадь, запряженную в карету знаменитого барона. Тот неразумный волк сделал это без всякой осмотрительности и в конце концов оказался в лошадиной упряжи и был принужден везти до места назначения сани с седоком.

…Хорошо, если сегодня кончат ремонт в комнате. Завтра можно будет наколоть на кульман новый ватман и по-иному начать кумекать над неподатливым узлом автоматической станочной линии.