Вероника Кунгурцева - Ведогони, или Новые похождения Вани Житного

• Название: Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
• Автор: Вероника Кунгурцева
• Издательство: Оги
• Жанр: Детская проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94282-537-9

Ваня Житный — сирота, живущий у бабушки–ведуньи, отправляется в очередное путешествие со своими новыми друзьями: таинственной девочкой и лешаком. Путникам предстоит преодолеть опасности, вполне реальные и вполне сказочные. Что страшнее — сказка или быль, неизвестно.

---

— А не для того вовсе убрус[7] вышивался, чтоб им морду–личико утирать или пакли грязные…

— А для чего ж тогда? — удивляется Ваня.

— Ить это письмо, разве не видишь?!

— Письмо–о?! — опешил Ваня. — А что ж тут написано? И кому это письмо?

Но бабушка не ответила, промолчала, будто не слышала. Ваня и так и сяк разглядывал убрус, и с одного конца, и с другого — нет, ничего не понятно… И что все эти змейки да рога значат? Зашифрованное, может, послание‑то?..

Готовое полотенце бабушка не в почтовый ящик бросила, а в сундук спрятала. Уж какие там адресаты в сундуке сидят, кто там будет читать убрус — не известно, может, мыши острыми зубами?.. А Василиса Гордеевна, с полотенцем разделавшись, за вязанье принялась — только спицы позвякивали: носки шерстяные с каемкой вывязывала, варежки с петухами и толстый свитер с оленихами да оленцами. Всё из белой шерсти, кроме свитера: он темно–синий, только олени белые. Ох, и самовяз получился, всем свитерам свитер: теплый да красивый! Ваня спрашивает с подковыркой:

— А на свитере, варежках и носках ты ничего не написала? Носить‑то их можно?

— Носи на здоровье!.. Если что и написано — так не для тебя… А кому надо — те прочтут…

Вот ведь! Ваня померил свитер, в зеркало погляделся: вроде оленихи с оленцами скакать по нему вздумали, бегают по кругу, только что на груди были, глядь — уж на спину перебрались, теперь опять вперед выскочили. И замерли, как вроде не носились только что туда да сюда. Но Ваню‑то не проведешь! Хорошо, что неугомонные и сверху и снизу в две полосы зажаты, как в клетки, никуда со свитера не денутся… Ладно. Снял свитер, сложил — ходить‑то в нем Ване всё равно некуда, не перед кем красоваться!..

Но — помаленьку зима кончилась. А весной начались огородные работы: и копать надо, и сажать надо, и тяпать надо. Солнышко пригрело сильнее, полезли из земли травы — стали они с бабушкой в лес похаживать, мураву сбирать. Перед каждым походом в лес Василиса Гордеевна окачивала Ваню с головкой ледяной колодезной водицей, бормоча: «Черному зверю, серому волку пень да колода, а Ивану–молодцу — чистая дорога», — и сенная лихорадка, злая аллергия перестала цепляться к Ване. Мог он теперь и без защитной ладанки ходить по лесам.

И вовсе забыл Ваня про то, что Шишка собирался вызвать. А когда вспомнил, чего‑то решил махнуть на это рукой — а ну как домовик рассердится!.. Просто так ведь он вытащит постеня[8] с насиженного места, безо всякого серьезного повода. Домовик вон или в войну выметается из дому, или когда избе что‑то грозит. А сейчас что? Войны вроде нет пока серьезной, избу сносить не собираются. Спросит Шишок: «Чего звал‑то, хозяин, какая беда стряслась?» А он что в ответ? Дескать, доказать хотел бабушке, что ты существуешь и что не сбрендил я, а в самом деле ходил за волшебным мелом и чего–чего только не испытал… И зачем бабушке что‑то доказывать?! Знает Ваня, что всё бывшее с ним — правда, вот и ладно. А у бабушки, значит, свои резоны доказывать обратное.

И была еще причина, по которой не стал он вызывать постеня: крохотное сомненьице всё же точило мальчика — а вдруг да не объявится Шишок, что тогда думать?!

Глава 2. Кровохлебка

В разгар лета отправились бабушка Василиса Гордеевна с Ваней в лес — и козла с собой взяли, попастись на приволье. Бабушка нацепила Мекеше на рога мешок (вроде намордника, который надевают злой собаке) и сверху еще веревкой оплела, дескать, травку пощипать хочешь — терпи!.. Мекеша тряс–тряс башкой, пытаясь содрать мешок, бил–бил зачехленными рогами по воротам, да, в конце концов, после угрозы быть оставленным дома, смирился.

Вначале ехали на трамвае, в темноте еще, после — на первой электричке. Народ в транспорте отнесся к Мекеше лояльно — и козел к народу так же.

Контролеры, по счастью, им не попались, и вот Мекеша первым — со стуком и бряком — соскочил на бетонную платформу, а за ним выметнулись и Василиса Гордеевна с Ваней. Рога Мекешины освободили — и ходко двинулись в лес. По серебряной росе травку рвали. Козла бабушка к осинке привязала, чтоб, перво–наперво, всю траву не приел, а во–вторых, чтоб не потерялся.

Потом дальше пошли — за полуденной травой, чуть не полдня шли, в такую глухомань забрались! Ваня, памятуя о прошлогоднем путешествии, стал исподтишка интересоваться, нет ли у бабушки знакомых лешаков… Василиса Гордеевна живо отнекнулась. Тогда мальчик спросил, а есть ли способ вызвать полесового, ежели, к примеру, заблудишься в лесу, так вот, дескать, чтоб лешак на дорогу навел… Бабушка покачала головой, нашел, дескать, кого просить о пути, это всё равно что Мекешу в огород пригласить, да лешак тебя в такую чащобу заведет, что на веки вечные в лесу останешься! И объяснила Василиса Гордеевна, что дружба с лешим — дело опасное и в договор с полесовыми вступают в самых крайних случаях. Но Ваня‑то не отстает, как репей прицепился:

— Ну а ежели приперло: можно лешего вызвать или нет?..

Бабушка, пожимая плечами, отвечала, что вызвать можно всякого, главное, потом суметь отвязаться от званого, но всё ж таки рассказала, как пригласить лешака на беседу.

Мекеша на разнотравье такое пузо наел, что раздуло козла, ажно набок повело, и завалился он спать под кусточком. Ваня мимо храпевшего козла уходил всё дальше в чащобу. Испил водицы в ручье, пошел вверх по течению — и набрел на пойменный луг. Травы тут такие росли — иные по колено ему, иные по пояс, а иные и по плечо.

Пробирается Ваня в цветущем травостое — и вдруг слышит шелестящий голосок: «Кровохлебка… Кровь хлебаю… Кровохлебка… Кровь хлебаю…» Ваня оторопел, слушал, слушал — тихо. Решил, что блазнится[9]. Порыв ветра налетел: травы закачались, зашуршали, заскрипели, и вдруг в шорохе опять: «Кровохлебка… Кровь хлебаю… Кровохлебка… Кровь хлебаю…» Да что это?! Пошел на голос, остановился возле высоких стеблей, увенчанных кровавыми мензурками цветов… Прислушался — вроде голосок громче тут… Вдруг сзади шаги зашебуршали — Ваня обернулся: бабушка! Палец ко рту приложил, дескать, тихо ты, кивает на растение и шепчет одними губами:

— Бабаня–а, а трава‑то лопочет…

Василиса Гордеевна усмехнулась — и говорит:

— Видать, есть у тебя слух‑то какой‑никакой!.. А то я уж боялась, что уши у тя вовсе заложены! Ходишь — ничего не слышишь, чего тебе живинки гуторят… А эта‑то громче всех орет — как ведь резаная!

Дала Ване палочку и велела у кровохлебки корень подкапывать. Ваня выкопал метровое растение, отряхнул корень от земли: а от корешка ручонки какие‑то отходят! Где три пальца, где четыре… Василиса Гордеевна велела стебель отрезать, а корень в котомку положить. Ваня повертел повертел отрезанный корешок: вылитый арапулка[10]! К уху поднес — может, еще чего скажет, а корешок своими твердыми пальцами цоп его за ухо и ну выкручивать! Ваня испугался, заорал — а вдруг арапулка укусит его сейчас да зачнет [11] кровь‑то из уха хлебать! Василиса Гордеевна подбежала — и ухо выпростала из корявых отростков.

— Вот ведь телепень[12]! — в сердцах ругнула Ваню и сунула корень в котомку. — Всё — пора, а то того гляди дождь ударит, траву‑то нашу измочит!

Мекешу отыскали, который поперек себя стал шире, — так, бедняга, огруз, едва себя нес, — и домой отправились.

Занятный корешок Ваня положил отдельно от других листьев, цветов, стеблей да корней. Все травы перебрал, в пучки связал, цветки на фанерках в тени рассыпал, корешки отдельно положил сушиться, а Кровохлебку вымыл и в литровую банку сунул. Не стал резать на куски‑то, как следовало, и бабушке не дал. Хотел в землю посадить — но чего‑то жалко стало с корешком говорящим расставаться. Погодит еще — после посадит. Через стекло и разглядывал коричневёнка. И головку у корешка разглядел, и личико сморщенное, нос вон, а рот — вон… Ручки короткие, а пальцы длинные… И ножка даже есть, хоть и одна, зато с большой подошвой.

— В землю его надо… — говорит Василиса Гордеевна.

— Похоронить, — подытожил грустно Ваня.

— Какой тебе хоронить! Земля для них — мать родна, сейчас замерла в нем жизнь, а в земле — отомрет, затикает[13]…

И Ваня, по бабушкиному наказу, отрезал корешку головку и посадил ее в землю. И скоро полез из головы отросточек. Может, тогда и заговорит Кровохлебка, когда цельным растением станет?.. Всё лето Ваня следил, как отросток к нему тянется, хочет вырасти с мальчика. Но всё ж таки не дотянулся — холода наступили. Ваня тогда в худой чугунок земли насыпал, пересадил туда Кровохлебку — и в избу унес, к окошку. Когда мороз в первый раз свою подпись на стеклах поставил, растение вновь заговорило.

— Ой, белый Змей солнце сглотнул! Ой, что теперь будет! Ой, не видать мне весны, как своих корней!