Ольга Елисеева - Потемкин

• Название: Потемкин
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02735-3, 5-235-02882-1

Его называли гением и узурпатором, блестящим администратором и обманщиком, создателем «потемкинских деревень». Екатерина II писала о нем как о «настоящем дворянине», «великом человеке», не выполнившем и половину задуманного. Первая отечественная научная биография светлейшего князя Потемкина-Таврического, тайного мужа императрицы, создана на основе многолетних архивных разысканий автора. От аналогов ее отличают глубокое раскрытие эпохи, ориентация на документ, а не на исторические анекдоты, яркий стиль. Окунувшись на страницах книги в блестящий мир «золотого века» Екатерины Великой, став свидетелем придворных интриг и тайных дипломатических столкновений, захватывающих любовных историй и кровавых битв Второй русско-турецкой войны, читатель сможет сам сделать вывод о том, кем же был «великолепный князь Тавриды», злым гением, как называли его враги, или великим государственным мужем.

---

Гром грянул среди ясного неба. В 1758 году бывшего золотого медалиста отчислили «за нехожение». Известный русский историк XIX века Д. М. Бантыш-Каменский сообщил любопытные сведения: «Я видел в портфелях покойного моего родителя (сгоревших в московский пожар 1812 года) оторванный от „Ведомостей“ лист, в котором было напечатано, в числе выключенных из университета за нехожение, имя Григория Потемкина»[128]. В 1760 году с той же формулировкой был отчислен другой нерадивый студент — Н. И. Новиков. Скорее всего, она являлась стандартным бюрократическим штампом.

Грица не просто изгнали, а изгнали с позором, пропечатав об этом в главной московской газете. Сбылось горькое пророчество Кисловского: «Доживу до стыда, что не умел воспитать тебя как дворянина». Что же случилось? Мемуаристы говорят об этом очень глухо. Самойлов вообще делает вид, что Гриц по собственной воле покинул университет: «Наконец пребывание в университете утомило… пылкий дух Григория Александровича. Он уже мысленно искал другого поприща и для того просил мать свою Дарью Васильевну позволить ему отправиться в Петербург на службу, на что она по некотором сопротивлении согласилась»[129]. Самойлову вторит Энгельгардт: «Родители почли, что военная служба будет ему (Потемкину. — О. Е.) выгоднее; …записали его в конную гвардию унтер-офицером и отправили на службу»[130].

Не следует воспринимать исключение как нечто из ряда вон выходящее. Летом 1763 года «Московские ведомости» поместили следующее объявление: «Для учеников университетской гимназии, которые самовольно отлучились или, взяв аттестаты для записания в службу, и поныне в классы не ходят, определен последний срок, в ноябре месяце, в который они по-прежнему в помянутую гимназию явиться могут; если же оный пропустят, то непременно будут выключены и имена их в здешних ведомостях станут напечатаны»[131]. Видимо, уход из классов к началу 60-х годов стал делом обычным, если не повальным. Вполне могут быть правы те мемуаристы, которые считали, что Потемкин покинул гимназию по своей воле.

И все же некий конфликт был. Самойлов не совсем изгладил из своих воспоминаний его отзвуки. Он пишет, что дядя его в юности обладал вспыльчивым характером и, если считал себя правым, не уступал даже тем, кто стоял выше его на социальной лестнице. То есть нарушал субординацию, что являлось делом немыслимым. «Те, кои близки к нему были, замечали в образе обращения его и учения великую пылкость ума, понятие всеобъемлющее, память необыкновенную, стремление сильное к отличию себя от других, большую смелость духа и непреоборимую твердость, которая наиболее оказывалась противу высших, когда власть их, по мнению его, простиралась за пределы справедливости. Доводом сему послужит то, что он, бывши только рейтаром конной гвардии и пансионером университета, не поколебался идти против одного из высших начальников университетских»[132]. В другом месте Самойлов замечает, что его дядя был о себе «не рабственного понятия».

Яркий, одаренный, честолюбивый и чересчур свободный в обращении с «высшими», Потемкин обречен был наживать врагов. Рано или поздно конфликт вокруг недоросля с непомерным самомнением разразился бы неизбежно. В насквозь иерархическом обществе никто не стал бы долго терпеть фельдмаршальские амбиции от мальчика в звании рейтара.

С кем же схлестнулся наш герой? Есть сведения об исключении Потемкина за едкую эпиграмму на преподавателей[133]. Самойлов не называет профессора, злоупотреблявшего служебным положением. Зато Бантыш-Каменский приводит интересный случай. В бытность Григория Александровича в Москве на праздновании Кючук-Кайнарджийского мира в 1775 году он посетил и университет. Профессора выстроились для торжественной встречи. Здороваясь с каждым, Потемкин сказал профессору Барсову: «Помните ли, как вы выключили меня из университета?» Бедняга, сохраняя самообладание, ответил: «Ваша светлость тогда сего заслуживали»[134]. Есть расширенная версия этой истории. По ней Потемкин, прекрасно зная, что теперь, в угождение ему, Барсова могут начать притеснять по службе, взял немолодого математика под покровительство и время от времени справлялся, не отчислен ли профессор из университета. Иждивением Потемкина была издана барсовская «Арифметика».

Позднее принц де Линь писал о светлейшем князе: «Он вовсе не мстителен, он извиняет в причиненном горе, старается загладить несправедливость… Под личиной грубости он скрывает очень нежное сердце»[135]. Мы не раз столкнемся со случаями, когда наш герой заступался перед императрицей за людей, доставивших ему много неприятностей, просил за них, помогал получить чин, награду или выпутаться из сложной ситуации. Он не просто прощал своим врагам, а деятельно благотворил им. Старался любить, насколько вообще возможно любить «ненавидящих и обидящих нас». Такое поведение удивляло и… подчас вызывало еще большее озлобление.

Изгнание из университета, видимо, стало для Потемкина болезненной семейной драмой. О глубине ее мы можем судить только по тому факту, что вчерашний студент, покидая Москву, не взял у родных ни копейки. Деньги на поездку в полк он занял у своего духовного отца московского архиепископа Амвросия. Подобный поступок говорит о многом — вероятно, Гриц в прах разругался с близкими. Обидчивый и гордый, он показывал им, что не нуждается в их помощи. А ведь юноша не был беден, и служить ему предстояло «из чести». Как он собирался добывать пропитание, бог весть. Скорее всего, в пылу оскорбленных чувств этот вопрос его не интересовал. Он, что называется, «закусил удила» и оставил принадлежащее именно ему после смерти отца состояние матери и сестрам. Что было причиной такого поведения? Неужели «некоторое сопротивление» Дарьи Васильевны?

Вероятно, госпожа Потемкина хотела, чтобы сын продолжил образование. Она могла пригрозить ему не дать денег на поездку в Петербург. Зная характер нашего героя, не трудно предположить, что его это не остановило. Со своей стороны юноша, возможно, полагал, что родные встанут в университетском конфликте на его сторону. Но этого не произошло. Кисловский умер еще в 1755 году, и Гриц разом лишился покровителя. Если бы скандал разразился несколькими годами ранее, Потемкину нечего было бы бояться. Не шутка — «выключить» из числа пансионеров племянника столь влиятельного лица. Однако теперь Гриц «добивался справедливости» на свой страх и риск.

Таким образом, возможны разные варианты развития событий: от самовольного ухода из университета до позорного изгнания. И даже переплетение обеих версий. Нам остается рассказать о роли архиепископа Амвросия, ссудившего юношу деньгами. Он тоже происходил из-под Смоленска и бывал в доме у Кисловского, там и обратил внимание на способного мальчика. «В числе духовных, которых посещал Потемкин, находился Амвросий Зертис-Каменский, бывший тогда архиепископом Крутицким и Можайским, он одобрил его намерение (ехать в полк. — О. Е.) и дал на дорогу пятьсот рублей, — писал Бантыш-Каменский. — Это передал мне мой родитель, племянник Амвросия. Потемкин несколько раз вспоминал потом об этих деньгах, говоря, что постарается заплатить с процентами. Родитель мой ни о чем не просил его: тем и кончились обещания»[136].

Архиепископ Амвросий (в миру Андрей Степанович Зертис-Каменский) был одним из самых образованных людей своего времени. Он закончил Киево-Могилянскую и Львовскую духовные академии, в начале царствования Екатерины II руководил реставрацией кремлевских храмов, составил описание Благовещенского собора, изданное впоследствии Н. И. Новиковым. Амвросий был знатоком классических языков, что, вероятно, и послужило причиной его сближения с Потемкиным. Переводил с древнееврейского Ветхий Завет и Псалтырь. Благодетель Грица погиб при страшных обстоятельствах. В 1771 году в Москве началась эпидемия чумы. Толпы людей, ища избавления от болезни, устремились к Варварским воротам, чтобы приложиться к образу Богоматери. Боясь распространения заразы, московский градоначальник П. Д. Еропкин и архиепископ Амвросий попытались прекратить паломничество и опечатали денежный ящик с пожертвованиями. По городу в мгновение ока распространился слух, будто грабят Пречистую Деву. В ответ на действия властей вспыхнул бунт. 16 сентября 1771 года толпа восставших, уже разорившая Чудов монастырь, ворвалась в Донской, где скрывался Амвросий, и растерзала архиепископа. Свидетелем этого ужасного события был племянник преосвященного, Николай Бантыш-Каменский, которому чудом удалось спастись[137]. Именно ему Потемкин и обещал вернуть занятые деньги.

Пятьсот рублей по тем временам сумма солидная. При некоторой бережливости Григорий мог жить на нее больше года. Видимо, Амвросий понимал, что юноша попал в крайне затруднительное положение. Долг, как мы знаем, не был возвращен, что показательно. Неумение Потемкина платить долги отмечают многие мемуаристы, и это при щедрости, которой отличался светлейший князь. Де Линь писал: «Императрица осыпает его своими милостями, а он делится ими с другими; получая от нее земли, он… уплачивает государственные расходы, не говоря ей об этом; любит дарить, но не любит платить долгов; страшно богат и постоянно без гроша»[138]. Потемкин никогда не афишировал своей благотворительности, у него, по библейской притче, правая рука не знала, что делает левая. Многие из нуждавшихся узнали о том, кто посылал им в течение многих лет ренту, только после его смерти[139]. Однако о долгах светлейший постоянно забывал и очень сердился, когда ему напоминали. Доходило до того, что кредиторы сразу обращались к Екатерине II. Бантыш-Каменский постеснялся беспокоить императрицу и остался с пустыми руками.