Елена Мадден - Наши трёхъязычные дети

• Название: Наши трёхъязычные дети
• Автор: Елена Мадден
• Жанр: Психология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-86547-429-6

Книга описывает реальный опыт многоязычного воспитания в семье. Она адресована в первую очередь родителям. Представляет также интерес для специалистов: языковедов и психологов, психолингвистов, социологов, педагогов. Наконец, может быть полезна всем, кого интересует многоязычие, этот феномен, становящийся из казуса – нормой современного мира.

3-е издание

---

немецкий → английский

В английском «немецкое влияние» удерживалось дольше (довольно долго продержались мягкое l, немецкое r).

К 6 годам М. всё ещё отмечал в английской речи так называемый Kehlkopfverschluß («гортанный приступ») перед гласными в начале слов, например: What ’is ’it? вместо What is it?

русский / английский → немецкий?

Немецкая фонетика влияния русской или английской, кажется, не испытала.

ЛЕКСИКА И ФРАЗЕОЛОГИЯ

Лексические заимствования – самые заметные примеры интерференции: одноязычному носителю языка они могут вообще закрыть путь к пониманию сказанного.

Однако, может быть, именно со словесными вкраплениями из других языков бороться проще всего.

Поняв принцип разделения языков, дети сами пытаются искоренять лексические смешения. Даже наедине друг с другом! Эпизод: наши дети (4+8) беседуют по-немецки, вдруг Аня соскальзывает в английский: «…quiet!» Алек поправляет: «Du sagst einmal wie Nicole, einmal wie Papa! Nicole sagt: leise!» [Сын указывает: сестра говорит то как воспитательница детсада, то как папа. Воспитательница говорит не quiet, а leise.]

Если б ещё малыши были последовательны…

Суть дела в том, что установки, даже сформировавшиеся, срабатывают далеко не всегда. Почему даже после того, как языки в сознании ребёнка разделились, разноязычные слова смешиваются? По многим причинам. Например, потому, что легче извлекается из памяти то слово, которое используется чаще или употреблялось недавно. Или: первым приходит в голову то слово, с которым связаны более сильные эмоции. Обычно ассоциации соединяют предмет с одним из языков крепче, с другим – слабее. Поразившие воображение Алека автомобили первой назвала я – и вот до сих пор Алек всегда именует их словом «машина» (хотя оно длиннее и его сложнее выговорить, чем car или auto!). Русское собака для наших близнецов – слово, более эмоционально заряженное, чем немецкое Hund: когда дети были ещё маленькими, русский друг дома подарил им двух больших игрушечных собак. Неудивительно, что долго слышалось такое: Du…du… du gibst mir собака… (Аня, 4+3)

Ещё одна причина интерференции: чужеродным словом попросту заполняются нечаянные лакуны в языке. Дома и в детском саду дети получают не одни и те же впечатления, знания, опыт – ясно, что словарный запас в каждом языке свой. Фисташки в детском саду не едят – потому они получают те названия, которые дети слышали дома: Du…du… du gibst mir собака, und ich gebe dir your pistachios. С другой стороны, в бассейн дети ездят не с родителями, а с группой детского сада – стоит ли удивляться тому, что в детской речи бассейн фигурирует как Schwimmbad.

английский → русский

В нашем случае русский и английский, раз разделившись, более уже не смешивались; случаи такого рода настолько редки, что их можно пересчитать по пальцам.

Фразу Ты будешь сидеть на моем lap’е (то есть на коленях – Алек, 4+3) я когда-то отметила как первый случай такого рода. После одной из поездок в Америку английские заимствования в русском как будто размножились: На plant’е сидут eggs и bugs (Алек, 4+7). впрочем, довольно скоро сошли на нет.

Вот, пожалуй, и всё.

немецкий → русский / английский?

Я почти не могу вспомнить вкраплений из немецкого в русском. Вот редкий случай из Аниной (3+4) речи: Ауч! Стукнуло мою фюсю! Тут я «виновата»: слово ступня не вводила, посчитав, что такие тонкости сложноваты для детей.

Обычно, если кто-либо из детей не мог подобрать подходящее русское слово, после некоторой заминки в речи следовал вопрос: «Мама, а как ты говоришь…?» Аня так поступала уже в возрасте трёх лет, Алек – после 3,5.

То же в английском: чисто лексических немецких вкраплений практически нет, каждый случай воспринимается как событие. Есть разве нечто вроде «буквального перевода», как, например, при попытках (в 5 лет) заменить английский оборот something else – самодельным what other (ср. по-немецки [et]was Anderes). Но о переносе семантики – ниже.

русский / английский → немецкий

Аня, уже усвоив, что ко мне надо обращаться по-русски, пробовала заговаривать со мной по-немецки. Однако завершала предложение… русской формой (кстати, грамматически полноценной – если не принимать во внимание род): Hast Du купил? (3). Дело выглядело так, будто «материнский» и «отцовский» языки утрачивают только что приобретённую «чистоту»! Но на самом деле это немецкий – который Аня исподволь пыталась нам навязывать – оказывался «нечистым», не свободным от смешений…

В немецком, в отличие от родительских языков, примеси оказались стабильными и многочисленными. (Странным образом пострадал от «смешений» как раз «сильный», по первому впечатлению, язык!..) Sing doch ganz красиво! (Алек, 4+3) – дети умудрялись заменять слова, даже самые распространённые! Как в данном случае немецкое schön – русским красиво.

Фантастическая «нечистота» лексики их немецкого меня расстраивала довольно долго – до тех пор, пока я не обратила внимание на то, что с немецкими друзьями дети говорят иначе, чем друг с другом. Почти без примесей. (Хотя у Алека даже в разговорах с немцами речь не вполне свободна от вкраплений.)

Когда я заметила, что во время игр с детьми-немцами немецкий у наших детей «очищается», вспомнился «закон», о котором я, собственно, уже знала: многоязычные дети, болтая друг с другом, позволяют себе много больше смешений, чем в общении с одноязычными носителями языка. Это правило настолько бесспорное, что вошло даже в популярные справочники для родителей многоязычных детей (например, в тот, что написан Монтанари).

Повод несколько успокоиться…

СЕМАНТИКА

английский → русский

В отличие от лексики, русская семантика оказалась вполне проницаемой для влияний.

Например, русское идти в речи наших малышей иногда получает расширенное значение двигаться (а не просто ‘идти пешком’), то есть идти начинает означать и ехать, и лететь. (По образцу английского go.) Так, Алек в 4+8, рассматривая уже в Берлине видеофильм, снятый нами в американском аквапарке, выразил желание пойти туда.

В русской речи наших детей довольно долго продержалась фраза Где ты идёшь?, где вопросительное слово используется в смысле ‘куда’. Здесь чувствуется опять-таки английское влияние (Where are you going?). (Оно усиливается ещё и в силу частичного сходства с немецкой конструкцией Wo gehst du hin?)

английский → немецкий

Любопытно, что в соответствующей немецкой фразе, как её произносят наши дети (Wo gehst du?), тоже обнаруживаем влияние английского! В подлинной немецкой конструкции вопрос фактически задаётся не одним вопросительным местоимением wo – важна его комбинация с отделяемой глагольной приставкой hin (Wo gehst du hin?), которая и несёт значение направленности. Приставка у детей потерялась – отсюда смещение значения: вопросительному местоимению wo (где) приписывается не свойственный ему оттенок значения.

немецкий / русский → английский

Однако и английская семантика порой оказывается в «страдательном» положении, претерпевает иноязычное влияние.

Вот пример, особенно сердивший отца детей. Аня (3+5) называла по-английски наш (многоквартирный) дом house (подкрепляя авторитетом воспитательницы). Но английский house не то же, что немецкий омофон Haus: в английском это свой дом, дом одной семьи.

Долгое время наши дети раздвигали смысл английского простого настоящего (present simple), приписывая ему значение будущего времени. Подобные ошибки часто делают немцы: не используют специальную форму будущего, довольствуясь настоящим (как в немецком).

Только в 4+4 Аня, наконец, в первый раз использовала для будущего «специализированную» форму I will do it. Однако и позже, например, за несколько месяцев до пятилетнего юбилея близнецов, нашего папу всё ещё приводил в отчаяние неверный выбор present simple вместо future simple. Аня, например, вместо I won’t open the door говорила: «I don’t open the door». То есть, если понять по законам языка, не просто отказывалась открыть дверь, но сообщала о том, что… никогда сама дверей не открывает (ждёт, пока это сделает слуга?..).