Дэвид Кроненберг - Употреблено

• Название: Употреблено
• Автор: Дэвид Кроненберг
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-090080-0

Первый роман знаменитого кинорежиссера Дэвида Кроненберга доказал, что читателя он умеет держать в напряжении не хуже, чем зрителя. Наоми и Натан – любовники и коллеги, они оба журналисты, разъезжают по всему миру в поисках захватывающих сюжетов, а встречаются только в отелях при аэропортах или в интернете. Наоми в Париже и Токио пытается разобраться в судьбе супругов Аростеги, философов, вольнодумцев и распутников. Натан пишет статью о подпольном хирурге из Будапешта, и этот сюжет приводит его в Торонто. Истории Наоми и Натана удивительным и даже пугающим образом переплетаются. В них есть и международный заговор, и изощренные интеллектуальные игры, и не менее изощренный секс.

---

– С ними было много секса, но было и нечто большее. Но вас-то только секс интересует, верно? Хотите взять сенсационное интервью. Хотите их скомпрометировать, верно?

– Почему вы так думаете? – Наоми искренне удивилась его предположению, и Эрве не мог этого не заметить. – Мы ведь все обсудили в интернете. Я думала, мы друг друга поняли.

– Понять-то я понял. Только не поверил вам. Уж такая милая девушка, и так ей понравились Аростеги, так вдохновили ее их философия, история любви…

– Тогда зачем вы сидите здесь и пьете мой эспрессо?

Эрве чуть пожал плечами, как делают французы.

– Хотел посмотреть, какие в “Крийоне” номера.

В конце концов они поднялись в номер и заказали ужин туда. Пока ждали, Наоми попросила Эрве ей позировать, он расположился на кушетке в спальне у открытой балконной двери, а Наоми снимала его, присаживаясь на корточки то там, то здесь, чтобы найти самый удачный ракурс. Ее “Никон D300” – родственник D3, которым снимал Натан, был компактнее, легче, а Наоми ценила непритязательность и мобильность превыше всего. Дневной свет, попадая в колодец внутреннего двора отеля, просачиваясь сквозь натянутую над ним защитную сетку, становился мягким, приглушенным и придавал лицу юноши женственность. Позировал парень умело, как Наоми и предполагала, ведь на форумах студентов Аростеги Эрве Блумквист пиарил себя вовсю, выкладывая бесчисленные видеоролики и фотографии, на которых он, Эрве, был запечатлен в самых разных настроениях, в основном задумчивым на тот или иной лад. Эрве предпочитал образ загадочного скромника, и Наоми знала, как использовать естественное освещение, под каким углом снять его узкое лицо, лоб, карие глаза с влажным блеском под черными густыми бровями, чтоб это все заиграло.

– И зачем же вам мои фотографии, Наоми? – Эрве приноровился к ее темпу и вставлял реплики точно между щелчками затвора, чтобы не выйти на фото с искривленным ртом. – Хотите издать книжку с картинками об Аростеги? Из тех, что лежат в приемных на журнальных столиках?

– Понятия не имею, Эрве. У вас есть предположения?

– Предположение-то у меня есть. Но боюсь, оно вас напугает.

Наоми опустила фотоаппарат, положила на колени. В платье было неуютно, но теперь она хоть туфли сняла. Наоми посмотрела на Эрве – тот, улыбаясь, глядел на нее сверху мягким, затуманенным взором священника. Невозможный человек.

– Подéлитесь?

Эрве встал и принялся развязывать галстук.

– Наверное, эту книгу вы посвятите всем любовникам Аростеги, начиная с меня. Все они будут сняты обнаженными. И расскажут, как именно трахались с Аристидом и Селестиной и как эти двое на них повлияли.

Наоми села на пол, прислонилась к ножке кровати.

– Вы раздеваетесь? – уточнила она.

– Да.

– Хотите, чтоб я сняла вас обнаженным?

– Да.

– Эрве, я не собираюсь заниматься с вами сексом. Правда не собираюсь.

Эрве снял галстук, пиджак, рубашку и теперь возился с пижонским ремнем под крокодиловую кожу – расстегнуть пряжку с двумя язычками и двумя рядами дырочек оказалось непросто. Грудь у парня была узкая, безволосая, как и предполагала Наоми. В полном соответствии с эстетикой фильмов “новой волны”.

– Если бы мы занялись сексом, я бы продемонстрировал вам одну штуку, которая очень нравилась Селестине. Она любила необычное.

Наоми подняла “Никон” и с невозмутимым видом продолжила снимать.

– Отличный фотоаппарат, – заметил Эрве. – Углепластик?

– Нет. Магниевый сплав.

Она опустила “Никон”, взвесила, перекладывала из одной руки в другую.

– Но в следующий раз возьму из углепластика. Этот все-таки тяжеловат.

Наоми снова щелкала фотоаппаратом.

– А как насчет Аристида? Он тоже любил необычное?

Эрве наконец расстегнул ремень, брюки упали на пол. На нем были черные мужские бикини от Кельвина Кляйна. Наоми ждала чего-то более экстравагантного.

– Само собой. – Эрве сделал шаг вперед, оставив брюки на ковре. – Правда, изобразить это будет немного сложнее.

Дуня, подпертая подушками, лежала на постели в послеоперационной палате в цокольном этаже клиники Мольнара. Здесь стояло с десяток допотопных железных кроватей, но сейчас Дуня с Натаном были в комнате одни. Юноша сидел на хлипком пластиковом стуле у постели, фотоаппарат лежал у него на коленях, в сумраке палаты крохотная рубиновая лампочка диктофона, по-прежнему висевшего у него на шее, пятнала красным Дунину простыню. Дуня все еще казалась вялой, но Натан предполагал, что это скорее от нервного истощения, чем от наркоза. Она качнула головой в его сторону.

– Не думала, что вы будете с фотоаппаратом. В операционной. Думала, просто будете делать заметки в блокноте, как обычный журналист.

– Теперь мы все фотожурналисты. Просто писать уже недостаточно. Нужно сделать и фото, и видео, и звукозапись. Надеюсь, вы не возражаете.

Дуня потянулась, и было в этом что-то сладострастное, несмотря на унылый, заношенный больничный халат, несмотря на капельницу.

– Не возражаю. Скоро от меня ничего не останется, кроме ваших фотографий, так что чем больше, тем веселее. Будет обо мне память.

– Почему вы так говорите? Вы разве не верите в Мольнара?

Дуня рассмеялась.

– Взгляните на это место. Мой план под названием “Последняя надежда”. Ни один врач в мире не стал бы делать мне такую операцию. Только у Мольнара хватило самонадеянности. И можете меня цитировать.

– Непременно процитирую.

– А вы? Мольнар вас так впечатлил, что вы приехали из Нью-Йорка писать о нем?

Теперь рассмеялся Натан.

– Я увидел Мольнара в телепередаче о нелегальной пересадке органов. Он показался мне дерзким и очень обаятельным. Приехал поговорить с ним о международной торговле внутренними органами, а тут оказалось, что он еще и операции делает на молочной железе. Пока не знаю, о чем именно собираюсь писать, но у меня так часто бывает.

Натан взял “Никон” в руки.

– Разрешите сделать снимок?

– Конечно, что ж… Пошлете эти фото по интернету прямо в космос, где будет витать мой бесплотный дух.

Натан посмотрел в видоискатель – темно, выставил максимальную светочувствительность – 25 600. (Новый D4, которого у него нет, может снимать с запредельным значением ISO — 409 600, то есть практически видит в темноте, но это сложно себе представить.) Фотографии выйдут зернистыми, с шумами и пятнами, зато похожими на полотна художников – импрессионистов, пуантилистов. В таком режиме фотоаппарат лучше передает чувственное восприятие, становится настоящим инструментом художника. Натан вскинул “Никон” и открыл огонь.

Дуня вздохнула.

– В вечности я останусь, конечно, не в лучшем виде. Хотите, буду позировать? Я не стесняюсь, правда.

Интересно, как бы ответила Наоми, подумал Натан. Фотографировать моделей или даже, подобно папарацци, захваченных врасплох знаменитостей – вот что ей нравилось, и она без всякого смущения воспользовалась бы сговорчивостью Дуни.

– Ведите себя естественно. Будто меня здесь нет.

Натан перемещался вокруг кровати и с широко открытой диафрагмой, с минимальной глубиной резкости снимал постоянно менявшееся Дунино лицо. Каждый кадр, казалось, сохранялся не только на карте памяти, но прямо у него в мозгу. Глаза у Дуни были темные, бархатистые, она смотрела в объектив, словно вовсе его не замечая. Ошеломляюще.

Натан опустил фотоаппарат, вернулся к своему стулу, нашел в сумке вспышку.

– Сниму несколько кадров с отраженной вспышкой – подстрахуюсь. Здесь мало света. – Он вставил вспышку в “башмак”, закрепил. – Делайте все то же самое.

Натан поднял маленький пластиковый отражатель и снова принялся строчить.

– Теперь я чувствую себя кинозвездой, – заметила Дуня. – Поэтому снимите меня во всей красе.

Она расстегнула халат и обнажила груди – в синяках, усеянные крошечными красными волдырями. Натан опустил фотоаппарат.

– Что? – спросила Дуня. – Это ужасно? Безобразно?

– Наоборот. Слишком… эротично. В фетишистском стиле. Или вроде того. Как у Хельмута Ньютона. Сомневаюсь, что такие снимки… ну, вы понимаете, можно использовать для медицинской статьи.

– Тогда сделайте для себя, – предложила Дуня. – Вспомните потом, какой я была симпатичной. – Она улыбнулась ему очень тепло, и из глаз ее потекли слезы. Дуня не стала их утирать. – А этот фотоаппарат под водой работает?

Дуня плеснула водой – целилась в фотоаппарат, но промахнулась, только замочила Натану джинсы на коленях. Даже в сером больничном купальнике, цельном, из хлопка, она выглядела соблазнительной, потому отчасти, что купальник был тоненький, бесформенный и прилипал к ее телу. Медицинская резиновая шапочка белого цвета полностью скрывала Дунины волосы.

– Думала, что уж здесь-то вам точно не позволят снимать, – рассмеялась она. – А вы еще и в джинсах!