Карел Шульц - Камень и боль

• Название: Камень и боль
• Автор: Карел Шульц
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20485-7

Роман "Камень и боль" написан чешским писателем Карелом Шульцем (1899–1943) и посвящен жизни великого итальянского художника эпохи Возрождения Микеланджело Буонаротти, раннему периоду его творчества, творческому становлению художника.

Микеланджело Буонарроти — один из величайших людей Возрождения. Вот что писал современник о его рождении: "И обратил милосердно Всеблагой повелитель небес свои взоры на землю и увидел людей, тщетно подражающих величию природы, и самомнение их — еще более далекое от истины, чем потемки от света. И соизволил, спасая от подобных заблуждений, послать на землю гения, способного решительно во всех искусствах". Но Микеланджело суждено было появиться на свет в жестокий век. И неизвестно, от чего он испытывал большую боль. От мук творчества, когда под его резцом оживал камень, или от царивших вокруг него преступлений сильных мира сего, о которых он написал: "Когда царят позор и преступленье,/ Не чувствовать, не видеть — облегченье".

Карел Шульц — чешский писатель и поэт, оставивший в наследие читателям стихи, рассказы, либретто, произведения по мотивом фольклора и главное своё произведение — исторический роман "Камень и боль". Произведение состоит из двух частей: первая книга "В садах медицейских" была издана в 1942, вторая — "Папская месса" — в 1943, уже после смерти писателя. Роман остался неоконченным, но та работа, которую успел проделать Шульц представляет собой огромную ценность и интерес для всех, кто хочет узнать больше о жизни и творчестве Микеланджело Буонарроти.

Перевод с чешского Д. Горбова

---

Потом Карлу прочли одну Савонаролову проповедь, где он был назван великим Киром, который все улучшит и обновит. Тут Карл страшно возгордился и, плохо поняв, почему его называют Киром, вместо того чтоб подумать о Библии и пророках, заговорил опять об Индии, помышляя о персидских одеяньях. Тогда шесть кардиналов встали, — шесть каменных фигур, — направились один за другим к дверям — и только их и видели. Уехали из Рима.

А в это время папа спокойно расхаживал за бойницами, рука на эфесе короткого испанского меча, и ждал. Уходил день за днем, и у Карла оставалось все меньше времени, а ведь прежде чем попасть в Иерусалим, надо еще добыть Неаполь. И Карл Восьмой приказал прекратить обстрел замка Святого Ангела, Карл дал убедить себя, что Карл Великий никогда не воевал с папой, и Карл жестоко разбранил своих военных советников за то, что они зря теряют время, осаждая папу, главу христианства. И опять вызвал папских послов. Александр прислал к нему кардиналов Палавичини, Карваяла и Караффо, пенитенциария, который заверил короля, что папа не требует от него публичного покаянья. И король переехал пока из дворца Сан-Марко, самое название которого ему опостылело, в Ватикан. И прекрасным январским утром, полным ослепительного сиянья, Бриконне и Филипп де Люксанбур посоветовали королю совершить прогулку в ватиканских садах. Король вышел, сопровождаемый ими издали, и неожиданно на повороте дорожки повстречал его святость Александра, который тоже покинул замок Святого Ангела и вышел подышать утренним январским воздухом. И пал король на колени перед его святостью, пораженный величием его вида и одеянья, но святой отец прошел мимо, не обратив внимания, занятый важной беседой с кардиналом Рафаэлем Риарио, таким смертельно бледным, что король испугался, встал, открывши рот, и растерянно поглядел на Бриконне и Филиппа де Люксанбура, которые стояли, спрятавшись за кусты. Оба поспешно отошли от короля, так как папа шел обратно, прогуливаясь и дыша свежестью ослепительного январского утра. Снова упал на колени король. И снова, не обращая внимания, прошел мимо папа, беседуя о чем-то важном с кардиналом, в мертвенном лице которого не дрогнул ни один мускул. Король встал с колен и задрожал, так что испугались, не начался ли у него эпилептический припадок, который нарушит покаянье. И в третий раз прошел святой отец, и в третий раз стал на колени король — с такими воздыханиями, что папа заметил кающегося грешника, который поцеловал его ногу и рыбарский перстень. Папа самым ласковым образом поднял короля и, назвав его милым сыном, просил к себе в гости. И начались опять великие торжества, любил повеселиться народ римский, опьянев от радости, он исступленно приветствовал папу, так что папе пришлось выйти на балкон, с королем по левую руку и двумя новыми кардиналами Бриконне и Филиппом де Люксанбур — позади.

Флоренция взвыла от ужаса. Савонарола усилил епитимью, и монахи стояли теперь перед дарохранительницей по двое днем и ночью, вознося молитвы.

Рим утопал в празднествах, дня не проходило без турниров, процессий, танцев. И король, с глазами, ошалелыми от удивленья, учился у его святости искусству управлять, звуку голоса, жестам, осанке. Он до того старался не отходить ни на шаг от его святости, что в Риме его исподтишка, смеясь в ладонь, называли "мессером приворотником". Во время процессий король шагал гордо, держа свечу, на празднествах взбивал подушки на кресле святого отца, при появлении его святости всякий раз падал на колени, и это так понравилось папе, что он велел снова позвать к нему глухого бернардинца Бетти, любимого своего живописца, по прозванию Пинтуриккьо, и тот у него в комнатах, где еще не было расписано, изобразил все: Карл Восьмой на коленях перед папой, Карл Восьмой несет свечу, Карл Восьмой поправляет подушки… И над этим в углу золотой бык Борджа. А рядом — Апис, божественный Апис, тайна трех лиц в едином, согласно древнему египетскому мифу, как учил Помпоний Лет, бык, зачатый от солнечного луча, от золотого луча — нетелей, тайна, воскресшая под божественным числом три, Апис… и рядом — зачатый от золотого луча золотой бык Борджев. И папа долго стоял здесь, выпрямившись, и смотрел на эти картины. Все сливалось вместе. Апис и бык Борджев. Папа приказал принести свечей. А на галерее переминался с ноги на ногу король, ожидая, когда его позовут, потому что он пришел проститься. Слишком уж загостился он у святого отца и прекрасных дам, чьи портреты увозил теперь на память, смелые портреты, так как на этих картинках должна была быть изображена ласка, которой они осчастливили короля, как требовал Карл, и он любил эти картины, у него было уже много их — из Милана, Турина, Пизы, Флоренции, Рима — его триумф amoris [78]. Был отобран особый породистый мул, чтоб возить эти полотна, и то — под балдахином, так дорожил ими король. Но союзник папы, злодей и мерзейший человек — неаполитанский король Альфонсо, достойный сын своего отца Ферранте, которого взял дьявол, не тратил времени на триумфы amoris, а собрал новое войско, поставив во главе его графа Питильяно и полководца Тривульция. Так что королю пришлось покинуть Рим и, простившись с папой, вновь идти походом на Неаполь.

Римские ворота захлопнулись за последним французским солдатом. Папа стоял в своей комнате por lo bajo в уединении, глядел на золотого Аписа и улыбался счастливой улыбкой. Золотой бык Борджев, миф древнего рода, тщетно враги вьются вокруг него, как оводы, победил и будет всегда побеждать, он не боится привидений, даже беседует с ними. Ведает свою тайну. Знает то, что не известно никому на свете. Никогда не бежал и не побежит. И папа гордо выпрямился.

Французские войска наступали на Неаполь, и командир ландскнехтов Ангильберт взял приступом Кастеллу Конти, ключ от Неаполя. Король Альфонсо бежал на Сицилию и умер там. Тривульций передался к Карлу Восьмому и стал высшим его военачальником. После взятия Капуи граф Питильяно бежал в Нолу. Дальше наступление шло уже без битв. И король победоносно вступил в Неаполь, где восхищался мессой с "Те Deum" [79] у св. Януария и неаполитанскими дамами, которые приумножат его триумф amoris. Они приумножили. А он стал мечтать об Азии.

Но прекрасная дама Фортуна, возревновав к такому множеству любовниц, отвернулась от короля. И английский король Генрих Седьмой заключил союз с Фердинандом Испанским, отпал государственный изменник Лодовико Моро и заключил союз с императором Максимилианом, Венеция вступила в договор с папой, а султан Баязет — с Венецией. И все они — короли, папа, султан, император и республики — образовали "Святую лигу" для изгнания французов из Италии. Плохо пришлось французам. Тогда Карл в Неаполе взял руководство военным советом в свои руки, и все удивились. Никто не ждал от него такой твердости, сообразительности, дальновидности, неустрашимости и мужества уже без громких слов, рыцарских романов и сладких песен, — никто не ждал от него такой властной, королевской силы, какую он неожиданно обнаружил, он управлял и царствовал, наказывая трусов, карая изменников, командуя войсками. Но после совещаний, продолжавшихся ночи напролет, он на рассвете запирался один, не вынося возле себя ни одного человеческого лица, убитый, по-детски плача над своей великой мечтой об империи Карла Великого, восстановлении Византии и овладении Азией. А между тем к Неаполю быстро приближались войска Святой лиги под командованием самого Джованфранческо Третьего Гонзаги, маркиза Мантуанского, грознейшего полководца во всей Италии.

Вокруг Карла никого не было. У него остался один-единственный союзник. Словно в насмешку.

Савонарола.

Папа, султан, император, короли, республики, города — все кинули свои силы против него. Только монах был с ним.

Карл опять поехал в Рим. Но там был только один кардинал — англичанин Мортон, который с небрежной улыбкой просил извинить папу: его святость не имеет времени для беседы с королем. Во Флоренции в храмах горели все свечи, и народ был созван колокольным звоном на долгую молитву. Папский сын дон Сезар ночью перебил на площади св. Петра в Риме всех Карловых швейцарцев. Войска Святой лиги подступали уже к Альпам. Тогда король Карл бросился из Италии, чтобы достичь Альп, прежде чем его отрежут. Флоренция взвыла от ужаса, тысячи детей в белых одеждах по очереди стояли на молитве перед дарохранительницей и с ними — по двое монахов. Флоренция опустела. Флоренция побелела от ужаса, видя, как бежит Кир, покидая ее на произвол врагов. Флоренция знала, что погибла. И ждала своей судьбы, бессильная, погруженная в молитвы.

В эти дни Микеланджело окончил заказанную и оплаченную ему Лоренцо Медичи статую святого Иоанчика. Обнаженный Сан-Джованнино, вакхический, прекрасный, как Парис, с чувственным выражением лица, патрон угрожаемого города. Лоренцо был в восторге и заплатил хорошо. Микеланджело отдал все деньги в дом — отцу и братьям, оставил себе только на краски и дерево. И стал писать "Положение во гроб".