Ричард Хоптон - Дуэль. Всемирная история

• Название: Дуэль. Всемирная история
• Автор: Ричард Хоптон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41176-4

«Дуэль. Всемирная история» — книга маститого британского автора Ричарда Хоптона — стала итогом кропотливой работы и написана на основе достоверного и многообразного исторического материала. Перед нами предстает история «поединков чести» от времени возникновения этого обычая в эпоху Ренессанса и до его исчезновения во второй половине XX столетия.

Автор приводит увлекательнейшие подробности дуэлей с использованием самых разных видов оружия, а также иных, иногда весьма оригинальных предметов, таких, например, как бильярдные шары. Ричард Хоптон подробно рассказывает о традициях и истории дуэлей в разные исторические эпохи и в разных странах, и не только в Европе — в Англии, Франции, России и Германии, но и в США, где во времена Дикого Запада также имели место поединки, подчинявшиеся строгим правилам и своеобразному кодексу.

Нет сомнения, что эта книг а, написанная прекрасным литературным языком, изобилующая множеством интереснейших цитат из всевозможных источников, не оставит равнодушным читателей.

---

Я не требую от индивидуума слишком многого — всегда оставаться безупречно холодным и собранным, даже если ранили. Нельзя позволять себе показывать тревогу или замешательство, но, призвав на помощь всю имеющуюся решимость, переносить случившееся со спокойствием. Даже если умираешь, уходить надо с достоинством{166}.

Кодекс чести не знал послаблений и компромисса.

Основополагающая идея дуэли заключалась в использовании ее как объективного метода разрешать противоречия между людьми, по возможности на равных условиях, о чем дуэлянту всегда надлежало помнить. Однако противники дуэлей постоянно указывали на это слабое место — на то, что на практике подобное было очень труднодостижимым. И в самом деле! Кто мог поручиться, что двое оппонентов одинаково искусны в применении пистолета или шпаги или же даже просто в равной мере подготовлены для боя? Очевидная проблема, показывавшая, что поединок «мог и не быть всегда безошибочным критерием истины». Лорд Честерфилд иллюстрировал данное соображение собственным, предположительно вымышленным примером.

Стройный, тоненький и очень подвижный молодой человек великой ЧЕСТИ, в котором нет и двенадцати стоунов (то есть 75 кг. — Пер.), который с младых ногтей брал уроки ЧЕЛОВЕКОУБИЙСТВА от мастера по убийствам, в праве — или думает, что в праве, — решать вопросы чести с обрюзгшим, толстым джентльменом средних лет и также высокой ЧЕСТИ, но весящим, наверное, четыре да двадцать стоунов (150 кг. — Пер.), который к тому же в юные года, вероятно, не очень-то хорошо постиг науку ЧЕЛОВЕКОУБИЙСТВА. Стройный господин посылает очень учтивое письмо толстому, приглашая его следующим утром в Хайд-Парк, где убьет его. Если толстяк примет приглашение и, ковыляя на толстых ножках, отправится в условленное место, его ждет неизбежная гибель — бойня.

Конечно же, Честерфилд спрашивает, не лучше ли бы грузному бедняге ответить вот в таких выражениях.

Сэр,

…я должен предполагать, вы не пожелаете встречи на неравных условиях, что, несомненно, и произойдет, если мы встретимся завтра утром. На сегодняшний момент я, к сожалению, вешу четыре и двадцать стоунов, тогда как полагаю, в вас нет и двенадцати. Исходя сугубо из этого факта, я превосхожу вас вдвое. Но кроме того, вы подвижны, я же тяжел и заплыл жиром. Посему предлагаю, чтобы уравнять условия, мы, начиная с этого дня, должны приложить все силы, чтобы исправить положение: вы будете старательно толстеть, а я — худеть, пока оба не достигнем середины в восемнадцать стоунов{167}.

Подобные неравенства встречались очень часто. В 1914 г. Мигуэль Альмейреда, работавший в Париже журналист, написал серию очень злых и клеветнических статей в адрес Андре Лебе, социалиста и кандидата от избирательного округа Версаля. Лебе вызвал Альмейреду, они договорились биться на шпагах. Однако условия в данном случае получались совершенно неравными, поскольку Лебе славился как завзятый шпажист, основатель клуба фехтовальщиков, к тому же призер многих турниров. Альмейреда, со своей стороны, «вкусил чрезвычайно мало от искусства обращения с оружием». Так или иначе, когда они встретились, события приняли неожиданный оборот: «Как нередко случается в подобных обстоятельствах, хорошо обученный и опытный фехтовальщик первым получил рану, однако удивление оказалось куда сильнее нанесенного ущерба». Вернув себе самообладание, Лебе начал одерживать верх. Бой продолжался до тех пор, пока оскорбленный не нанес серьезную рану Альмейреде, в каковой момент поединок прекратился{168}.

Возражение в отношении неравенства сторон на дуэли имело то свойство, что позволяло хвастуну и забияке всем моральным весом обрушиться на не столь агрессивного оппонента с намерением подавить его волю к борьбе собственным напором. Данные качества предоставили «Бойцу» Фицджералду возможность создавать легенду, прокладывая с помощью ее себе путь по миру, безнаказанно оскорбляя и угрожая любому: ему везло в драках, а шанс выйти невредимым из поединка у него был выше, чем у большинства его противников. Цель дуэли заключалась в помощи в разрешении противоречий и улаживании вопросов чести между людьми, но не в том, чтобы быть способом для одного человека навязать свою волю другому, оправдать отъявленно наглое поведение или избавиться от кредиторов.

Однако неравенство не исчерпывалось одной лишь разницей в способностях и умении владеть мечом или пистолетом: имелись и другие обстоятельства — не столь очевидные и выразительные, но не менее тревожные. Преподобный Уильям Гилпин написал пьеску, в которой солдат, приходской священник и местный сквайр обсуждали достоинства и недостатки дуэли. Сквайр, сэр Чарльз, рассказывает такую историю, приключившуюся с британским генералом:

Получив приглашение, он отправился к вызывавшему его лицу и сказал ему, будто полагал, что они будут драться на равных условиях, однако, как он видит теперь, условия совершенно неравные. «У меня жена и пятеро детей, которым нечем больше кормиться, кроме как моим жалованьем, вы же, напротив, имеете солидное состояние, но не обременены семьей. Так вот, чтобы поставить нас в равное положение, я предлагаю нам сейчас пойти к нотариусу и уладить дело в отношении моей жены и детей так, что если я погибну, они получали бы от вас мое жалованье. Когда вы подпишете таковое обязательство, я, если настаиваете, буду с вами биться». Изящная манера, в которой генерал высказывал свои соображения, и, вероятно, мысль о том, что из-за него без средств к существованию могут остаться жена и пятеро детей, заставили оппонента немного призадуматься, а так как дело то не терпело неуверенности, оно и исчерпалось{169}.

И точно, одним из главных аргументов противников дуэлей служило, как мы увидим позднее, соображение в отношении того, какой удар — в плане как чувств, так и материального положения — переживали семьи, которые теряли на дуэлях своих мужчин — мужей, отцов, братьев. Как высказался один борец против дуэлей в рясе: «Ни одна семья не может быть в безопасности, но цветущие надежды ее или даже насущную поддержку нельзя отнимать вот так внезапно»{170}.

Ну, вот мы и подошли к последствиям дуэли — к ее результатам и воздействию на дальнейшие события. Для молодежи времен де Бутвиля поединок являлся игрой, неотъемлемым ритуалом, крещением боем своевольных аристократов. Так они держали себя в форме и тренировались в искусстве фехтовальщиков[27]. Помогая воспитывать у молодых дворян esprit de corps — «корпоративный дух», дуэль связывала их узами боевого товарищества и братства. Так или иначе, поверхностный блеск и сияние фасада дуэли, высокие слова и сверкающие клинки не должны оттенять скрытое в закоулках — тот факт, что все товарищество де Бутвиля и многих подобных ему, вся их бравада и бесстрашие заканчивали свои дни на скрытых от людских глаз полянах или — как конкретно в случае самого де Бутвиля — на эшафотах.

Реформаторы всех времен и стран без устали восставали против поединков чести, против дуэлей, уносивших жизни молодых и многообещающих людей. В 1807 г. преподобный Джон Уильямс прочитал в приходской церкви в Страуде, в Глостершире, проповедь после гибели на дуэли Джозефа Делмонта, младшего офицера из 82-го пешего полка. Уильямс описывал Делмонта как «молодого человека очень интересной наружности, приятного обхождения и манер, получившего хорошее гуманитарное образование и выказавшего немалые таланты и способности».

Как приходского священника, Уильямса позвали совершить таинство причастия над умирающим Делмонтом, и он присутствовал при кончине молодого человека. Рассказывая пастве о пережитом у смертного одра Делмонта, Уильямс не жалел красочных эпитетов:

Как тяжело для чувствительной натуры видеть столь многообещающего молодого человека, наделенного отвагой и, несомненно, перспективного, срубленным, как древо во цвете лет, сорванным, подобно цветку в поле, зная, что к зрелым годам он мог бы немало послужить чести своей страны, стать украшением общества и благословением для друзей{171}.

Но, возможно, по-своему для Делмонта смерть на дуэли стала благом, поскольку перед теми, кто выжил, но превратился в калеку, зачастую открывалось мрачное будущее человека, во всем зависящего от других — больного и беспомощного.

Увечья являлись, конечно же, вполне обычным делом для дуэлянтов, они часто получали ранения, а в эпоху до появления современной медицины очень многие из них заканчивались смертью или инвалидностью. Пожалуй, единственный серьезный момент в так шутя написанном Марком Твеном полном комизма и достойной усмешки патетики рассказе о «Великой французской дуэли» — это размышления Гамбетта в отношении результатов поединка:

Я вложил его [пистолет], позабытый и позаброшенный, в самый центр бескрайнего вместилища его ладони. Он [Гамбетта] сосредоточил на нем свой взгляд и содрогнулся. Мрачно глядя на него [пистолет], он пробормотал надломленным голосом: «Увы, не смерти боюсь, но увечья»{172}.