Арнольд Цвейг - Спор об унтере Грише

• Название: Спор об унтере Грише
• Автор: Арнольд Цвейг
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1961

Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.

Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.

«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…

---

Замыкается лишь малый сюжетный круг романа. История судебной ошибки, приведшей к смертному приговору, на этом, правда, заканчивается, но начинается история судебного беззакония. Тут-то и открывается основной сюжетный круг произведения. Игра несчастных случайностей военного времени сменяется действием закономерностей холодного, жестокого и бесчеловечно расчетливого мира немецкой военщины. И закономерности эти — в полном попрании законов, в полном пренебрежении к требованиям элементарной судебной справедливости.

Защитникам Григория Папроткина — молодому писателю Вернеру Бертину, юристу Познанскому, штабному офицеру Винфриду, сестрам милосердия Барб и Софи и прусскому генералу фон Лихову приходится и после установления личности приговоренного к смертной казни, то есть после установления судебной ошибки, бороться за отмену ошибочного приговора. И в борьбе своей они терпят поражение, потому что сталкиваются с всесильным противником — всей военною кликой во главе с генералом Шиффенцаном, Этот генерал недаром носит выразительное прозвище «Война», — он и обрисован в романе как отвратительное и зловещее воплощение войны, в котором не сохранилось ничего человеческого. Именно на военные соображения ссылается он, когда настаивает на том, чтобы, вопреки закону, приведен был в исполнение ошибочный судебный приговор:

«Он, Шиффенцан, несет ответственность за то, чтобы победа осталась за германским оружием, поскольку речь идет о восточном фронте. На его обязанности лежит поддержание дисциплины в войсках. На фоне этих больших задач пустые пререкания о праве и несправедливости яйца выеденного не стоят».

Защитники Гриши защищают не только его, ими движет не одно лишь сострадание, — они защищают элементарные нормы законности, без которых не представляют себе существования цивилизованного государства; ими движет беспокойство о своей родине, о чести и судьбе немецкого народа, на который надвигается лавина чудовищного мракобесия.

Для автора «Спора об унтере Грише» характерна та большая политическая и этическая острота, та неутихающая беспокойная пытливость, с какими он исследует явления современности. Это сказывается и на его творческом методе. Правда, немалое место в романе принадлежит частным особенностям жизни героев, их личным судьбам и чувствам, и Арнольд Цвейг с большой реалистической достоверностью показывает внутренний мир своих персонажей, дает штрих за штрихом их портреты, рассказывает о том, как они живут изо дня в день, как они бывают подавлены тяготами войны или развлекаются, ловя минуты отдыха; изображает и происки врагов, и дружеские встречи, и любовные свидания. Но изображение людей и повествование об их частных судьбах и личных отношениях, углубляясь, превращается у Арнольда Цвейга в своего рода следствие, устанавливающее преступность немецких военных властей.

Не только художественная правдивость и точность изображения всего ряда событий, развернувшихся вокруг дела об унтере Грише, и типологическая обобщенность и пластичность человеческих образов придают роману Цвейга убедительность обвинительного документа. Эта убедительность возрастает, по мере того как мотивы, которыми руководствуются действующие лица романа в своей борьбе из-за унтера Гриши, оказываются все теснее связанными с самою основою их мировоззрения, их политических взглядов, их нравственной природы. Убийцы Григория Папроткина уличаются их обвинителем Арнольдом Цвейгом не в одном только этом преступлении, — он обвиняет их в преступлении против чести и достоинства немецкого народа, против родины, против человечности. Такая глубина обобщения, такая проницательность художественной мысли и позволила писателю еще в 1927 году, когда был написан этот роман, многое предугадать относительно будущего развития германского фашизма.

Вместе с углублением обличительного смысла романа углубляется и смысл той борьбы, которую Вернер Бертин и его единомышленники ведут против убийц Григория Папроткина. Писатель Бертин, ушедший на войну добровольцем в порыве юношеского идеалистического патриотизма, проходит через целый ряд мучительных для него нравственных и интеллектуальных испытаний, связанных с заступничеством за унтера Гришу. В результате этих испытаний Бертин обретает новые черты характера и мировоззрения, позволяющие угадывать в нем будущего борца против фашизма. Таким образом, и здесь проявилась политически обобщающая сила, свойственная реализму Арнольда Цвейга, — повествуя о писателе Бертине, он приоткрывает страницу из истории передовой интеллигенции Запада. На этом исторически примечательном духовном процессе становления личности передового деятеля западной культуры автор еще более сосредоточивает свое внимание в другом романе серии — в «Воспитании под Верденом», где в обстановке западного немецкого фронта действует и размышляет все тот же Вернер Бертин.

Годы, когда Арнольд Цвейг писал свою книгу об унтере Грише, — это годы, непосредственно предшествовавшие фашизации Германии, годы, когда германский империализм подготовлял путь фашизму к государственной власти, когда за кулисами рейхстага руководители германского правительства уже вступали в стачку с гитлеровцами. По собственному признанию Арнольда Цвейга, он в начале работы над своим циклом был еще лишь утопическим социалистом, — тем более поразительно в романе «Спор об унтере Грише» умение автора смотреть вперед, видеть опасность, какою был чреват возрождающийся немецкий милитаризм конца 20-х годов. Поразительна и та мужественная страстность, тот дух борьбы, та сила убежденности, какими насыщено это произведение. При всей расплывчатости своих политических настроений, А. Цвейг умел прислушиваться к тому, что говорила ему чуткая совесть и прозорливость большого художника. Уместно вспомнить по этому поводу, что еще в 1919 году А. Цвейг выступил со «Словом над гробом Спартака», где, не будучи непосредственно связан с передовым пролетариатом, смело обличал гнусное преступление германской реакции, убившей вождей немецкого пролетариата Карла Либкнехта и Розу Люксембург.

Чуткой писательской совестью и обостренным беспокойством о будущем своей родины наделен и один из главных персонажей «Спора об унтере Грише» — Вернер Бертин. В этом образе немало автобиографических черт, — в нем особенно чувствуется как бы документальная убедительность. Подобно самому автору, Вернер Бертин проделал долгий и трудный путь войны в качестве нестроевого солдата. Подобно самому автору, Бертин провел долгие месяцы под Верденом, затем переброшен был на восточный фронт, в Литву. Подобно самому автору в пору создания романа, Вернер — писатель, уже завоевавшей некоторую известность. Даже тяжелая болезнь глаз, постигшая А. Цвейга, находит себе соответствие в образе Бертина: тот страдает слабым зрением, о чем не раз идет речь в романс. Но не во внешне автобиографический чертах образа Бертина его основной смысл. Автор не стремится здесь создать свой собственный портрет. Он стремится к другому. Он сталкивает идейный мир Бертина, мир интеллигента, преданного гуманистическим идеалам, с жестокою действительностью захватнической войны. Упорные попытки Бертина восстановить в деле унтера Гриши попранную законность терпят неудачу, — Гришу расстреливают. Но одновременно терпят крушение и интеллигентские иллюзии Бертина. На войну он пошел добровольцем, в порыве патриотического энтузиазма, полагая, что борется за правое дело. Но жестокий опыт захватнической войны и, прежде всего, зрелище бесстыдства и беззакония, творимого ее вдохновителями и их слугами, убеждают молодого энтузиаста в том, что самая страшная опасность грозит Германии не извне, а изнутри — со стороны тех, кто нагло именует себя защитниками отечества. Этот болезненный процесс утраты юношеских иллюзий писателем Бертином, наряду с историей унтера Гриши самой по себе, придает произведению А. Цвейга особый драматизм. Сюжет развивается как бы в двух планах: не только в связи с судьбой русского унтера, но и в связи с судьбой всего немецкого народа.

В этом, втором плане особенно большого смысла полна великолепно выписанная А. Цвейгом мрачная фигура генерала Шиффенцана. В нем без труда можно узнать одного из крупнейших идеологов германского империализма — генерала Людендорфа, который с осени 1916 года, совместно с Гинденбургом, руководил военными действиями германской армии, в 1924 году был избран в рейхстаг как член фашистской партии, в 1935 году опубликовал свою книгу «Тотальная война», где дана квинтэссенция фашистской военной идеологии.

Именно во втором, широком плане и образ Гриши приобретает весьма важный смысл. Гриша привлекает к себе внимание А. Цвейга не только своей злополучной участью, вызывает в нем не одно лишь сострадание, как жертва Шиффенцана и ему подобных. Нет, значение этого образа гораздо больше, хотя он несколько не довершен писателем. Внутренняя жизнь Гриши дана как бы со стороны, с гораздо меньшей психологической конкретностью, чем это сделано в отношении немецких персонажей романа. Да это и понятно: не могло быть у автора романа такого глубокого и живого представления о его русском персонаже, как о немецких. Хоть Гриша бывалый солдат, хоть прошел он огонь и воду, узнал и войну и плен, но в том, как он изображен у А. Цвейга, есть что-то иконописное. Весь строй чувств и желаний Гриши слишком уж наивен и как-то старозаветен. Невольно задаешься вопросом: эта наивность не отражает ли наивности авторских представлений о русском простом человеке, наивности авторских представлений о русском народе, творящем революцию? Думается, тут проявилось у А. Цвейга одностороннее влияние крестьянских образов Тургенева и Достоевского, а особенно — образа Платона Каратаева из «Войны и мира». И все же Григорий Папроткин, пускай его образ и не вылеплен автором с такой тщательностью и мастерством, как большинство персонажей книги, — отнюдь не ходульная фигура. Он согрет лирическим чувством автора, в нем сказалась искренняя симпатия автора к русскому революционному народу. Большое значение имеет и то, что за его судьбою читатель следит как бы глазами его друзей, действующих в романе, — образ Гриши, хотя и недостаточно пластичный, не оставляет читателя равнодушным. Это очень существенно для всего замысла книги. Ведь расстрелянный немецким командованием Гриша носитель мирной мечты о человеческом счастье, и хотя в романе он и не встречается с генералом Шиффенцаном, но во всем замысле и в композиции произведения он ему прямо противопоставлен.