Тарас Шевченко - Кобзарь: Стихотворения и поэмы

• Название: Кобзарь: Стихотворения и поэмы
• Автор: Тарас Шевченко
• Жанр: Поэзия
• Год: 1972

В сборник вошли поэтические произведения великого украинского поэта Т. Г. Шевченко (1814–1861).

Большой мир национального и всечеловеческого бытия встает с пламенеющих страниц "Кобзаря". Картины народной жизни, с многообразием ее человеческих типов и лиц, ее драмами и трагедиями, так же как и с ее редкостными поэтически светлыми моментами, с ее горестным настоящим и трудным, но героическим прошлым, с ее обычаями и преданиями, красота родной земли и ее пейзажей — все это художественно дано Шевченко для последующих поколений с той "отцовской" первоначальностью, щедростью и непреложностью, которая роднит его в литературах XIX века прежде всего с Пушкиным и Мицкевичем.

Вступительная статья М. Рыльского.

Примечания И. Айзенштока.

Иллюстрации Т. Шевченко.

---

Второй

Так что ж: живут они и знают,
Как вы сказали, благодать,
Любовь…

Первый

Что? Что? Не понимаю…

Второй

Они, скажу вам, прозябают,
Или, по-вашему, растут,
Как бы капуста в огороде.

Первый

Ты так надумал? Чушь городишь!
Пускай они и не живут,
А я скажу: в ученой дури
Ваш брат им жизни не дает,
А только для себя живет,
Глаза на наше горе жмурит.

Второй

Ну, если будем так писать,
То и до вечера не кончим,
А где же бесталанный зять?

_____

Вернулся вдовий сын обратно,
А зять в солдатчину идет.
Никто не пожалел, понятно,
Смеялся вслед ему народ.

Только точно я не знаю,
На селе бывала Катерина у вдовицы
Или запропала.
Слышал: стриженую будто
В Умани водили —
Кого-нибудь обокрала.
Потом утопилась.
Все едино — знаешь, люди
Доведут, задушат,
А быть может, это правда,
Как на вербе груша.
Только знаю, что сложили
Песенку дивчата.
Слышал сам, на вечерницах
Распевали в хатах:
«Шум в дуброве шире, шире,
Шапки хлопцы обронили;
А батрак не обронил, —
Вдовью дочку полюбил…»
Да бог с ней — с песнею срамною!
Шли годы тихой чередою,
И за грехи (напишешь так)
Карался господом поляк,
Пугач явился на Урале,
Пииты в одах восхваляли
Войну, царицу, — только мы
Сидели тихо, слава богу!

В село после большой зимы{254}
Вернулся и Максим убогий.
В походе ногу потерял,
С крестом домой приковылял.

«Зачем он приплелся? Не ждет его хата,
Ни друга, ни брата — один меж людьми,
Зачем он тащился? Пойди вот пойми!
Слыхал ты, что легче и смерть и утрата
Хоть на пепелище в родной стороне,
Чем в чужой — в палатах. Смекнул или нет?
Эх, дядя, не кончим писать до заката!
И вам на покой бы скорее и мне».

_____

Затужил солдат. Калеку
Некому приветить.
Вдовиченко в пикинерах{255},
Нет вдовы на свете.
Где ж он голову приклонит,
Где перезимует?
Уже осень. Скоро в поле
Вьюга забушует.
Нет ему на свете доли,
Потеряна в поле…
Попросился на зимовку
У дьячка при школе.
Ведь письму его, спасибо,
В полку научили.
В парике ходил — солдаты,
Как один, носили
Парики; была с кудрями
Коса привязная,
И мукою посыпали,
Для чего — бог знает!
А Максим, бывало, в церкви
Дьячку помогает,
И на клиросе подтянет,
И псалтырь читает
По покойным; приношенья
С школярами носит,
А в филипповки, бедняга,
Христа ради просит.
Ну ладно, знай себе, пиши
Да добрым людям не бреши.
От калеки злого слова
Не слыхали даже…
«Счастье людям и несчастье,
Все от бога», — скажет…
И не охнет, не заплачет,
Тихий, нелюдимый.
И собаки не кусали
Солдата Максима.
В воскресенье или в праздник
Словно оживает,
Посмотреть на вдовью хату
Тихо ковыляет.
И сидит себе в садочке…
Близких вспоминает,
На помин души вдовицы
Псалтырь почитает.
И о здравье Катерину
Шепотом помянет.
Утрет слезы: «Все от бога!» —
И веселым станет.
В пост петровский и успенский
Не задремлет в школе:
Берет заступ и лопату,
Ковыляет в поле.
У дороги, при долине, —
И не угадаешь,
Что калека замышляет, —
Колодец копает!
Да и выкопал. В то лето
Колодец святили,
На самого Маковея,
И дуб посадили
На примету всем проезжим.
Во второе лето
В балке мертвого солдата
Увидали дети,
Возле самого колодца.
Бедняга-голота
Вышел глянуть напоследок
На свою работу.
Миром сирого в долине
В землю закопали
И Солдатовым колодец
И лужок назвали.
Будет память… И на Спаса,
И на Маковея
До сих пор там святят воду,
И дуб зеленеет.
И никто не объезжает
Зеленого дуба,
Сядет в тени, отдыхает,
Да тихо, да любо,
Ключевой воды отведав,
Максима помянет…

Так вот, дети, жить учитесь —
И легче вам станет».

[Орская крепость, 1847]

«Вот так и я теперь строчу…» Перевод Л. Пеньковского

Привыкнет, говорят, собака за телегой бежать, так побежит и за санями.

* * *

Вот так и я теперь строчу:
Бумагу порчу да чернила…
А прежде! Врать вам не хочу, —
Лишь вспомню — так и накатило:
До слез, бывало, доходило.
И словно вдруг перелечу
На час хоть тайно на Украйну,
Взгляну, увижу, умилюсь —
И словно чью-то жизнь продлю:
Душе легко необычайно.
Добро б сказать, что не люблю,
Что Украину забываю,
Что недругов я проклинаю
За все, что я теперь терплю;
Ей-богу, братья, все прощаю
И милосердному молюсь:
Не поминайте лихом, братцы!
Хоть я вам и не делал зла,
Но с вами жил, — и ведь могла
Заноза где-нибудь остаться.

[Орская крепость, 1847]

«А ну-ка, вновь стихи писать…» Перевод Н. Брауна

* * *

А ну-ка, вновь стихи писать!
(Тишком, конечно.) Ну-ка снова,
Покуда пряжа на основе,
Старинку божью лицевать.
А сиречь… Как бы вам сказать,
Чтоб не солгать… А ну-ка, снова
Людей и долю проклинать!
Людей — чтобы нас узнали
Да нас уважали;
Долю — чтоб она не спала
Да нас охраняла.
А то глянь, что натворила:
На распутье кинув,
Прочь ушла — и горя мало,
А он, сиротина,
Молодой да седоусый,
Все еще мальчонка!
Он побрел себе тихонько
Чужою сторонкой
За Урал. И очутился
В пустыне, в неволе…
Как тебя не проклинать мне,
Лукавая доля?
Проклинать тебя не стану,
А буду скрываться
За валами да тихонько
Песней утешаться,
Тосковать и дожидаться,
Как гостя, в неволю
Из-за Днепра широкого
Тебя, моя доля!

[Орская крепость, 1848]

«Топор был за дверью у господа бога…» Перевод Н. Ушакова

{256}

* * *

Топор был за дверью у господа бога.
(А бог тогда с Петром ходил
И чудеса везде творил.)
Беды-кары строгой
Кайсак не предвидел,
Топор он похитил
У господа бога
И решил в дуброве
Дровец заготовить;
Наметил дерево — и тюк!
Как вырвется топор из рук —
И страх и горе: косовица
Тут началася, и валиться
Деревья разные пошли,
Дубы столетние легли,
Как травы под косой; а пламя
И дым закрыли облаками
Святое солнце от земли —
И стала тьма, и от Урала
И до Тингиза, до Арала[16]
Кипела в берегах вода.
Пылают села, города,
Рыдают люди, звери воют,
Спешит укрыться все живое
В снега сибирские. Семь лет
Косьба господня бушевала,
Пожарище не угасало
И мерк от дыма божий свет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В воскресный день восьмого лета
Над степью в дольней дали этой
Святое солнышко взошло,
Все в белом, как дитя, одето.
Где город был или село —
Теперь их и в помине нету,
И пепел ветром разнесло,
Пустыня, как цыган, чернела;
Но, колыхаясь, зеленело
В пустыне дерево одно.
И краснеет средь пустыни
На обожженной красной глине
Колючий всяческий сорняк,
Да кое-где ковыль с осокой
Чернеют в рытвине глубокой,
Да дикий изредка кайсак
Проедет в гору на убогом,
Измученном верблюде тут.
И сразу чудеса пойдут:
Заговорит пустыня с богом,
Верблюд заплачет, а кайсак
Нахмурится и грустно взглянет
На степь и на Кара-бутак[17].
Сингич-агач[18] кайсак помянет,
Тихонько спустится с горы
И сгинет в глиняной пустыне…

_____

Лишь одинокое в долине,
В степи, при дороге,
Дерево стоит большое,
Позабыто богом,
И топором не тронуто
И божьим пожаром,
И шепчется с долиною
О времени старом.
И кайсаки почитают
Дерево святое,
Любоваться приезжают
Зеленой листвою
И молятся под деревом,
Его умоляя,
Чтобы поросли пустило
В их убогом крае.

[Орская крепость, 1848]