Мари-Хелен Бертино - Милее дома места нет

• Название: Милее дома места нет
• Автор: Мари-Хелен Бертино
• Издательство: Журнал Esquire
• Жанр: Современная проза

---

— За книжкой?

Я показываю на разбухший томик на кухонном столе.

— А я очки не взяла. — Дороти щурится, читая название. Ее лицо разглаживается.

— Вы меня поймали. — Я виновато поднимаю руки, будто сдаюсь. — Стыдно сказать, но это из серии полезных советов. Исцеление души.

— «Женщина как дерево». — Дороти хмурится. — Бедняжка Джилл!

— Да. — Улыбка сползает с моих губ. — Бедняжка Джилл.

— Я выводила Джейка сегодня утром, но боюсь, что забыла повесить поводок обратно в прихожую.

Она порывается пройти мимо меня, но я преграждаю ей путь.

— Он там, — говорю я.

Она наступает, и я подаюсь назад. Мы уже в арке. Я небрежно опираюсь на косяк. За мной комната с разбитыми пластинками и готовым на убийство двадцатилетним юнцом, и Дороти отделяет от нее только моя нетренированная рука. Я сгибаю ее в локте. Мой бицепс, фигурально говоря, пожимает плечами. Я слышу, как в другой комнате взводят курок.

— Дороти, я видел поводок буквально пять минут назад, — говорю я.

— Ну, если вы точно помните… — Дороти не знает, верить мне или нет, но ей пора отправляться по своим делам, а у меня очень честные глаза. Все это читается в ее взгляде, который она тут же опускает на Джейка, положившего свои тонкие передние лапки ей на колени.

— Джекусик! — воркует она. — Джекусечка-лапусечка!

Песик подпрыгивает с новым азартом.

— Приятно было пообщаться, — говорю я. — Обязательно скажу Джилл, какая славная у нее соседка.

Дороти отрывает глаза от Джейка.

— Рамон, вы сказали?

— Ну да, Рамон. — Я веду Дороти к двери и открываю ее перед ней.

— А вы проверите перед уходом, чтобы ему хватило водички?

— Absolument.

— Ой, — она моргает. — Это по-французски.

И прямо с порога пускается бежать трусцой. Я долго и старательно машу ей из окна. А потом мы с Джейком остаемся вдвоем.

* * *

Я встретил Марса, когда обрабатывал дом его семьи, — он спал в дальней комнате. Он стал грозиться, что пойдет в полицию, и я взял его в напарники. Я же и нарек его Марсом. Он сказал, что все будет как в истории про пирата Рыжая Борода: когда-нибудь мои паруса растают на фоне заката, а он займет мое место. Я ответил: «Давай обработаем дом Андерсонов и посмотрим, как все пройдет». Он еще молод, и у него есть время на пару-тройку дурных жизней. Я стар; несколько недель назад я отказался от фастфуда, а заодно исключил из своего лексикона нецензурщину и записался в фитнес-клуб.

Я хочу вернуться к той поре, когда я ел апельсины и был открыт миру. До несчастного случая с Анной четырнадцать месяцев назад я тоже умел бодро вскочить с дивана. Теперь мои мышцы стали дряблыми от безделья, и сколько бы я ни отжимался в спортзале, это вряд ли исправит ситуацию.

Я обнаруживаю Марса наверху, в хозяйской спальне: он роется в ящике с нижним бельем Джилл. Выуживает оттуда красные кружевные трусики.

— Смотри, какая штучка! — он подносит их к носу и глубоко вдыхает. — Думаешь, ее муж понимает, что с этим делать?

— Лучше не думать о них как о людях.

Он зажимает трусики между носом и верхней губой и мотает головой вверх-вниз, болтая ими в воздухе.

— Ну хоть их-то я возьму, не возражаешь?

— Если честно, то возражаю, Марс. — Я растираю пальцами виски.

Я хочу, чтобы Джилл рысила по ленте тренажера, обливаясь слезами, и говорила подружке: «Они взяли все, что было нам дорого. Шкатулки моей дочери, бейсбольные призы мужа, представляешь?» Хочу, чтобы она качала головой — она перехватывает лоб лентой, из-за которой лицо вытягивается в болезненную гримасу, — и постепенно начинала понимать, что я сослужил ей добрую службу. Она скажет: «Теперь я никогда не забуду, что надо ценить даже самые привычные мелочи».

Мы разбиваем молотком карточки, стоящие в ряд на комоде, — все это снимки Джилл. Приканчиваем пинком старинное зеркало, сшибаем на пол свадебную фотографию.

— Так ты типа учителем был? — говорит Марс. — В газете писали, ты был вроде как профессор с женой. Что она померла, но ты писал им про нее письма с разными заковыристыми словами, как профессор крутого университета.

Очень приятно, что газетчики приняли меня за университетского профессора. Я словно получил повышение, покинув наконец свой убогий, пропахший сандвичами муниципальный колледж. Мои плечи расправляются от незаслуженной гордости.

— Чего случилось-то? — спрашивает он. — Рак?

Трусики все еще висят у него под носом.

— Сделай милость, сними это.

— Сделай милость, заткни хлебальник, — Марс исчезает в ванной при спальне.

В тумбочке Джилл я нахожу открытку от мужа — оказывается, его зовут Крейг. Любительская чушь на тему «Как я благодарен тебе за то, что ты не бросила меня в трудный час».

Джилл Андерсон умеет нанизывать на слово «муж» целые абзацы. «Муж говорит… муж считает… муж сомневается…» Я рад, что у него есть обычное имя, хоть оно и похоже на скрип несмазанной автомобильной дверцы. Джилл — женщина, которая верит, что книга способна превратить ее в березу, женщина, которая вообразила в себе такое громадное дупло, что оно может засосать в себя столы и стулья, магнитики для холодильника, подсвечники, обеих ее дочек и мужа. Наверное, самое жестокое свойство счастья — это его умение маскироваться под скуку.

— На хера они заперли аптечку? — я слышу, но не вижу, как Марс в ванной говорит сам с собой. — Что они там прячут — зубную пасту?

— Неважно, — я смотрю на часы.

— Щас кокну.

— Не трогай! — кричу я. В ванной раздается несколько глухих ударов и дождем сыплется стекло.

— Ух ты! — вопит Марс, когда звон стекла стихает. — Иди сюда, Плуто!

Марс стоит перед огромным аптечным шкафчиком — его дверцы валяются на полу. Внутри поблескивают сотни пузырьков с лекарствами. Марс берет один и смотрит на ярлычок.

— Это все Крейга.

Я подхожу к взломанному шкафчику и читаю. Оксиконтин, оксикодон, гидрокодон, метадон, перкоцет, амбиен.

— Похоже, чувачок скоро откинется. — Марс присвистывает. — Я знаю, ты разрешишь мне кое-что взять.

— Мы не воруем лекарства, — говорю я.

— Че ты мне мозг е***?

Крейгу Андерсону. Утром и вечером, три раза в день, по одной ежедневно. Крейгу Андерсону. Крейгу Андерсону.

— Я совершенно не собирался насиловать твой мозг.

— Значит, не думать о них как о людях, да?

— Действуй по плану. — Я выхожу, таща за собой наволочку, как хромую ногу.

Он идет следом, нацепив трусики на уши, точно красную шапочку.

— С тобой никакого кайфа.

* * *

В кабинете Крейга Марс очищает стол, одним махом сгребая на пол все фотографии, а я рассматриваю семейный портрет: Крейг, Джилл, две девочки и песик Джейк. Летние платья Джилл и дочек подобраны в тон, на Джейке такого же цвета козырек от солнца. Закат, самодовольные улыбки и т. д.

Это единственный во всем доме снимок Крейга. Вид у него дружелюбный — этот нос картошкой, наверно, сразу вызывает доверие у всех его новых клиентов. Он покоится на усиках, как закат на ровно подстриженном горизонте.

Обычно такие групповые снимки меня раздражают. Когда ты несчастен, чужое счастье кажется издевательством; невинные пляжные фотографии выглядят как оскорбления в твой адрес. Однако Джейк в козырьке очень обаятелен; его мордочка выражает этакую небрежную развязность, словно он только что насмешил всех добродушной шуткой. У меня в груди разливается теплое чувство.

Интересно, сколько людей я обидел когда-то своим собственным счастьем?

Поскольку я не реагирую сразу, Марс спрашивает:

— Неплохо, да?

— Да, — отвечаю я. — Неплохо.

— Джилл Андерсон типа нормальная телка. Попка на месте.

— Я предпочитаю брюнеток.

Марс кивает.

— Брюнеток с сосками как тарелки.

— Брюнеток, которые рисуют аляповатые изображения Солнечной системы. — Я щурюсь, оценивая размеры и композицию картины. — И жульничают в настольных играх.

— Ну, если у тебя такая тема… — Марс закатывает глаза. — А моя знаешь какая?

Я готовлюсь выслушать его очередной монолог, пересыпанный руганью, и с болью ловлю себя на том, что они начинают мне нравиться.

— Ночные рубашки, которые носила моя бабушка. Длинные, с рукавами. Их обычно делают из хлопка или этого другого, как его… в клеточку. Я трахаю девок, которые носят это, — он тыкает в трусики на голове. — Но у меня слабость к таким рубашкам. Они напоминают мне о бабушке. Она была клевая.

Не каждый день человек признается в глубоком чувстве к своей бабушке, сопровождая это признание ссылкой на трусики, которые нахлобучил вместо шляпы. Марс задумчиво молчит. Мы стоим в кабинете Крейга Андерсона и думаем о женщинах, которых любили.