Наталия Гуревич - Осенний Донжуан

• Название: Осенний Донжуан
• Автор: Наталия Гуревич
• Жанр: Современные любовные романы

---

У одного окна в тамбуре стояли двое мужчин. Сблизив головы на фоне окна, они вполголоса говорили. Разгоняясь, поезд сильно раскачивался; мужчины ударялись плечами в решетку, предохраняющую стекло. Галя смерила их мгновенным взглядом (на одном заношенные треники, но у него довольно интересный профиль, на другом вполне приличные джинсы, но он слишком коротко стрижен) и встала к другому окну. Закурила. Дым, который она выпускала, лип к ней, словно малярный скотч, облеплял одежду и волосы, неприятно трогал за лицо. Запах чужого дыма был еще более неприятен.

Галя сначала встала к стене, слегка опершись на нее спиной. Украдкой она поглядывала в сторону увлеченных беседой мужчин. За полторы минуты ни один из них ни разу не обратил внимания на Галю, и тогда она развернулась лицом к окну.

Сквозь грязное стекло ноябрь выглядел совсем паршиво. Вдыхая табачный дым и вместе с ним кислый запах тамбура, Галя думала, что со стороны выглядит обособленной деловой дамой, у которой для размышлений целая очередь серьезных тем.

На самом деле она не выглядела ни деловой, ни задумчивой, ни дамой. Высокая, крупная, без ярко выраженных женских изгибов, но с заметным животом, Галя мало походила на киногероинь. Когда-то — может быть, но время ушло. Раньше — давно — у нее были пышные длинные волосы темно-русого оттенка. Сейчас ее лицо обрамляют прилизанные желтые пряди. У юной Гали была молочная кожа и нежный румянец, но со временем румянец превратился в постоянную красноту вокруг носа. Остались, конечно, прямые черные брови и бесстрашные карие глаза, маленький нос с легкой горбинкой и аккуратный, как на полотнах XIX века, рот. Но контуры скул и подбородка расползлись, щеки обвисли, под глазами наметились мешки. Словом, если и подыскивать для ассоциации киногероиню, то это кто-нибудь из британского детективного сериала — там часто дают роли постаревшим и некрасивым актрисам, чтобы передать колорит обычной жизни; в российском кино эта традиция утрачена.

Галя докурила, вдавила окурок в пепельницу, оглянулась на мужчин — они все так же разговаривали, еще более сблизившись головами и держа дымящиеся сигареты на отлете. Дым замысловатыми арабесками отрывался от кончиков сигарет и быстро теряя форму заполнял тамбур.

Галя вернулась в свое купе, села, как прежде, спиной к окну. Дым тамбура пришел вместе с ней — в ее волосах, на ее плечах, на пальцах. Сперва его присутствие раздражало Галю, но она скоро привыкла, как привыкла к виду своего красного лица; и стала думать, что в запахе этом есть пикантность.

- Дым, дым, я не вор! - замахала руками Лариса, перебегая на другую сторону костра.

Посиделки в осеннем лесу были запланированы два дня назад:

- Надо отметить закрытие сезона, пока погода позволяет, - сказал Глеб. Прелесть скользящего рабочего графика в том и заключается, что бывают выходные пятницы, четверги и даже понедельники.

- Конечно, - отозвалась Лариса. У нее неделю назад начался опуск и она была готова к любому движению, тем более с мужем.

Как обычно, они взяли с собой много вещей, но ничего лишнего, - лишь то, что обеспечило бы максимальный комфорт. За годы походной практики Глеб научился быстро и безошибочно составлять список необходимого, а потом компактно и рационально укладывать нужные вещи в два рюкзака — в свой, разумеется, побольше.

Костер еще только разгорался и сильно дымил. Глеб отошел к рюкзакам, чтобы достать раскладные маленькие стульчики и пледы. Лариса все бегала от дыма. Неловко отпрыгнув, она толкнула Глеба, оба повалились в листву и скатились с небольшого пригорка. Какое-то время они лежали на земле. Глеб смотрел в небо, а Лариса уткнулась лицом ему в грудь.

- Все-таки не июль, - сказал Глеб.

- Да, у костра лучше, - отозвалась Лариса.

Они вернулись к огню и подбросили дровишек.

Потом Глеб устроился на стуле с пледом на плечах, закурил, щурясь на костер. Костер хорошо разгорелся, почти не дымил, и тот дым, который все-таки выходил из него, быстро уносился вверх, оставляя несильный запах. Глеб опустил сигарету и, принюхиваясь к дыму, смотрел на Ларису. Лариса  разбирала провизию. Довольно долго на их поляне было слышно лишь поскрипывание дубовых веток, шуршание пакетов да потрескивание дров в огне.

С тех пор, как Глеб решил жениться на Ларисе, он считал ее идеальной для себя парой. Она не разочаровывала его. И только месяца полтора назад Глеб впервые подумал, что, может быть, он ошибался в жене. «Хотят мужики или нет, мы всегда сами в конце концов решаем, когда рожать, а когда не рожать», - сказала Лариса, заканчивая разговор о беременности своей подруги. А потом выяснилось, что это был разговор о беременности Ларисы. А потом случился выкидыш, и Глеб очень подозревал здесь умысел.

Ничего не было для Глеба святее продолжения рода. Отчего-то он очень ценил способность человека к воспроизводству себеподобных, и особенно трепетно относился к своей потенциальной способности. До сих пор он уступал желанию Ларисы и откладывал работу над потомством. Но тем не менее считал, что уступает он с позиции сильнейшего, в любой момент может перестать уступать и будет прав. По его убеждению, вопрос о потомстве решает мужчина, а женщина тут — ничего не попишешь! - лишь исполнитель замысла творца.

Эта доктрина покоилась в основании представлений Глеба об устройстве семьи. Он мнил ее настолько естественной, что даже никогда не обсуждал вопроса о родительном главенстве с Ларисой. Сказать, что позиция Ларисы в этом вопросе оказалась для него сюрпризом, - ничего не сказать. Он был настолько поражен, что в последующие за разговором два дня молчал с Ларисой. Не потому, что разозлился и огорчился — от изумления. Вслед за удивлением к нему пришли другие мысли. Он задумался о целесообразности брака с женщиной, которая полагает, будто может решать сама, рожать ей мужниного ребенка или не рожать.

Он размышлял об этом практически всякую свободную минуту — нужды нет, что свободных минут у хирурга городской больницы немного. Он исподволь наблюдал за Ларисой и заметил, что дома она рассеяна и часто роняет вещи. Что у нее красные пятна на лбу и подбородке. Что она грызет указательный палец, когда зачитывается журналом, а потом этим измусоленным пальцем переворачивает страницу. Что... Словом, много такого, чего прежде не замечал. Образ Ларисы сделался серым, как неотбеленная вата. А Глеб продолжал бесстрастно созерцать.

Когда материала накопилось достаточно, Глеб сел думать о будущем. Но только он задумался, как зазвонил телефон, и его однокашник Пашка сообщил, что у Ларисы случился выкидыш, что он сам ее почистил и все в порядке.

«Поразительное вероломство!» - во весь голос крикнуло сознание Глеба. Образ Ларисы превратился в пустое место. В момент из жильца семейного пансионата Глеб превратился в участника одиночной регаты. Вздымались возмущенные волны, били пенными кулаками в иллюминаторы; нависали страшным бабаем небеса, и наотмашь хлестали по лицу струи дождя.

«Она обманула меня в самом важном, что вообще может быть. Я не знал этой женщины».

... ее глаза над хирургической маской, огромные голубые глаза, как дополнительные прожекторы, светят, когда она мельком взглядывает на него, подавая инструмент...

«Этот выкидыш — результат ее умысла. Нет сомнения, что она сама его спровоцировала».

... ее прохладные мягкие пальцы легко массируют его голые плечи; она наклоняется, щекочет ему ухо губами и смеется на его гримасу, а кругом лето и запах лесного цветения...

«Оставаться вместе не имеет смысла. Развод.»

... она сидит с журналом в кресле, уже давно; и вдруг в какой-то момент взглядывая на нее, он видит, что она не читает, а смотрит на него поверх страниц; смотрит с такой лаской, что он теряется...

... она почти бежит по коридору больницы, врывается в ординаторскую и попадает прямо ему в руки; обхватывает его за шею, и они так счастливы...

... она одинокая, маленькая лежит в палате, плачет, боится, казнит себя.

«Мы были так счастливы. Нет, не хочу оставаться без нее».

И Глеб решительно, как настоящий морской волк, закрутил штурвал, разворачивая яхту. Буря в его душе улеглась далеко не сразу, но он твердо шел выбранным курсом.

Лариса ни минуты даже не догадывалась, как близка была к краху ее семейная жизнь. Но даже знай она, какой неимоверный поворот совершил Глеб ради любви, и тогда она не могла бы испытывать перед ним большего благоговения. Она буквально пылинки с него сдувала: подходила тихонько, когда он был чем-то занят, и сдувала застрявшую в волосах пушинку или заметную на плече какую-то песчинку. «Святой человек,» - думала Лариса, глядя на Глеба.

«Какая же она все-таки кошечка,» - думал Глеб, наблюдая, как Лариса вынимает цыпленка из маринада и заворачивает его в фольгу, чтобы потом закопать в угли.

Лариса, наверное, и впрямь похожа на кошечку. У нее светло-рыжие коротко остриженные волосы, мягкие-премягкие даже на взгляд. Под длинными рыжеватыми бровями — голубые огромные глаза, а ресницы, хоть и нередкие, но едва заметны. На вздернутом носе четко прорисованы веснушки, они темнее, чем волосы. Большой рот легко складывается в красивую улыбку. Кожа белая-белая — всюду, и на лице, и на мягком теле, у которого покатые плечи, маленькая грудь, выпуклый животик... Хочется ее трогать и гладить, - почему же не кошечка?