Николай I - Мое самодержавное правление

• Название: Мое самодержавное правление
• Автор: Николай I
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-76513-3

У большинства российских самодержцев был стержень их царствования – собственная русская идея. Иван Грозный был одержим задачей централизации власти, захвата и покорения всех окружавших Московское царство земель и племен. Алексей Михайлович, не зря прозванный Тишайшим, пытался утихомирить внутри– и внешнеполитические вызовы: спровоцировал и усмирил раскол Церкви, закрепостил крестьян, присоединил Украину, подавил восстание Разина. Петр I азиатскими методами европеизировал Россию. Екатерина Великая пыталась превратить страну в величественную мировую державу. Павел Первый с достойным сожаления сумасбродством пытался насадить в стране дисциплину и справедливость…

Была своя русская идея и у Божиею милостию императора Всероссийского Николая I (1796—1855). Есть апокрифическая цитата – слова, которые он будто бы написал однажды на полях учебника по географии: «Россия не есть держава земледельческая, промышленная или торговая, Россия есть держава военная и назначение ее – быть грозой остальному миру». Все правление Николая I стало воплощением этих слов. Он добивался – и добился этого. И как всякий, поставивший все на одну карту, – в конце концов проиграл. Ибо человек одной идеи становится человеком одной цели – и в конечном счете обрекает себя на одиночество.

Есть непреходящие уроки истории. После Крымской войны начались реформы, приведшие к отмене крепостного права. Стала ли Россия после Николая I слабее? Нет. Это доказали и окончательное покорение Кавказа, и присоединение Средней Азии, и победы Скобелева на Балканах. И кто знает, возможно, Николай не разочаровался бы в такой России: сильной не только в военном отношении, но и в земледельческом, и в промышленном, и в торговом.

Император Всероссийский Николай I – одна из ключевых фигур отечественной истории, царь, сделавший для величия и могущества Российской империи не меньше, чем его великие предшественники – Петр I и Екатерина II. Он стал воплощением правителя нового типа и нового – во всех смыслах железного – XIX века. Перед современным читателем развернется весь драматический, но удивительно последовательный державный путь этого незаурядного властителя: от еще не вполне уверенного в себе, но уже вынужденного принимать судьбоносные решения молодого человека, волею случая получившего бразды монаршьего правления, – до зрелого государственного деятеля, уверенной и железной рукой держащего бразды правления огромной страной.

Электронная публикация включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие правители» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями. В книге великолепный подбор иллюстративного материала: текст сопровождают более 250 редких иллюстраций из отечественных и иностранных источников, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Элегантное оформление, прекрасная печать, лучшая офсетная бумага делают эту серию прекрасным подарком и украшением библиотеки самого взыскательного читателя.

---

Впечатление, произведенное на меня этим известием, было так сильно, что оставило в памяти моей живой след о том, каким образом я об этом узнал и как мало был польщен этим назначением.

В Павловске я ожидал однажды отца в нижней комнате, и когда он возвращался, то я вышел навстречу к калитке малого сада у балкона; он же, отворив калитку и сняв шляпу, сказал: «Поздравляю, Николаша, с новым полком: я тебя перевел из Конной гвардии в Измайловский полк, в обмен с братом».

Я об этом упоминаю лишь для того, чтобы показать, насколько то, что льстит или оскорбляет, оставляет в раннем возрасте глубокое впечатление – мне в то время было едва три года!

Вскоре после кончины Императрицы Екатерины ко мне была приставлена в виде старшей вдова полковника госпожа Адлерберг, урожденная Багговут.

Я с сестрою Анною в то время были настолько малы, что не могли сопутствовать Государю ни в поездке его для коронования, ни в его путешествиях, а потому оставались в Петербурге под присмотром обер-шенка Загряжского, где одновременно с сестрою же Анною нам была привита оспа – событие в то время необычайное, совершенно незнакомое в домашнем обиходе.

Оспа у меня была слабая, у сестры же была сильнее, хотя мало оставила следов.

Одновременно с нами также привили оспу сыну и единственной дочери госпожи Адлерберг, сыну Панаева и еще нескольким детям. Так как это происходило в Зимнем дворце и ввиду того, что в то время мы собирались переезжать в Павловск, то нас отделили от прочих и поместили с сестрою в доме Плещеева. Михаил же, родившийся 28 января 1798 года, находился в то время с Дурновым сначала в Мраморном дворце, а затем – в Царском Селе.

Когда мы поправились, нас взяли в Зимний дворец, где я был помещен в верхнем этаже, над комнатами Государя, близ малого садика. События того времени сохранились весьма смутно в моей памяти, и я могу перечислить их лишь без соблюдения последовательности.

Так, помню, что видел Шведского Короля, вышеназванного Густава-Адольфа, в Зимнем дворце, в прежней голубой комнате моей матушки; он мне подарил фарфоровую тарелку с фруктами из бисквита. В другой раз помню, что в Зимнем дворце, в комнате моего отца, видел католических священников в белых одеяниях или куртках и страшно их испугался.

Припоминаю также свадьбу моей сестры Александры в Гатчине с Эрцгерцогом Австрийским, ожидавшим начала церемонии в спальне моей матушки. Императрица, в то время еще Великая Княгиня, Елисавета возила меня на шлейфе своего платья.

Во время венчания по православному обряду я был посажен в кресло на хорах и так как сильно испугался раздавшегося пушечного выстрела, то меня унесли; во время же католического венчания, происходившего в большом верхнем зале, престол был устроен на камине.

Мне помнится, что я видел желтые сапоги гусар венгерской дворянской гвардии. У меня еще сохранилось в памяти смутное представление о лагере Финляндской дивизии, пришедшей на осенние маневры в Гатчину; стрелки были поставлены на передовые линии в лесу; я был этим поражен так же, как и всем порядком лагеря того времени. Помню также, как несли первые штандарты кавалеров Мальтийской гвардии.

То были серебряные орлы, держащие с помощью цепочек малиновую полосу материи с серебряным на ней крестом ордена Св. Иоанна. Во время происходившего на Гатчинском дворе парада отец, бывший на коне, поставил меня к себе на ногу. Однажды, когда я был испуган шумом пикета Конной гвардии, стоявшего в прихожей моей матери в Зимнем дворце, отец мой, проходивший в это время, взял меня на руки и заставил перецеловать весь караул.

Пока я числился в Конной гвардии, носил курточку и панталоны сперва вишневого цвета, потом оранжевого и наконец красного, согласно различным переменам в цветах парадной формы полка. Звезда Св. Андрея и крестик Св. Иоанна были пришиты к платью: при парадной форме лента носилась под курточкой, иногда же – супервест[2] Св. Иоанна из золотой парчи с серебряным крестом под обыкновенной детской курточкой.

Отец мой нас нежно любил, и однажды, когда мы приехали в Павловск, я увидел его, идущего ко мне навстречу со знаменем у пояса, которое он мне подарил и которое в то время так именно носили; другой раз обер-шталмейстер граф Ростопчин, от имени отца, подарил мне маленькую золоченую коляску с жокеем и парою шотландских вороных лошадок.

В это время я познакомился с детьми госпожи Адлерберг: дочь ее, Юлия, была 8 годами старше меня, а сыну, Эдуарду, пять лет. Я шел по Зимнему дворцу к моей матушке и там увидел маленького мальчика, поднимавшегося по лестнице на антресоли, которые вели из библиотеки.

Мне хотелось с ним поиграть, но меня заставили продолжать путь; в слезах пришел я к матушке, пожелавшей узнать причину этих слез, – приводят маленького Эдуарда, и наша 25-летняя дружба зародилась в это время. Сестра моя в то же время нашла в лице Юлии подругу, которая 25 лет спустя должна была сделаться гувернанткой моей старшей дочери.

Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность. С момента рождения каждого ребенка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырех нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников.

Во время церемоний крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицы. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга в фижмах, в высокой прическе, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушия. Тем не менее это находили необходимым.

Лишь при рождении Михаила отец мой освободил этих несчастных от столь смешной пытки. Дежурные дамы находились ночью при детской кроватке, чередуясь между собой в течение лишь первого года, по прошествии которого они присутствовали только днем, на ночь же оставались няньки с одной горничной.

Когда нас возили на прогулку в экипаже, что при жизни Императрицы никогда не случалось без предварительного ее разрешения, а после ее смерти – без позволения графини Ливен, то мы, т. е. я с сестрою, обыкновенно выезжали в полдень; впоследствии, когда сестра стала выезжать одна, я катался вместе с Михаилом.

Наш выезд представлял из себя позолоченную шестиместную карету, которой предшествовали два гвардейских гусара; позднее впереди ехали два вестовых в сопровождении конюшенного офицера с вестовым; два лакея – сзади за каретой. В праздничные дни карета была в семь стекол, т. е. вся прозрачная, кроме спинки.

Две англичанки, с детьми на коленях, занимали заднее сидение, две дежурные дамы помещались против них. Когда госпожа Адлерберг была приставлена ко мне, то она выезжала со мною в сопровождении дежурной дамы.

Ничего не делалось без разрешения часто нас навещавшей графини Ливен. Обедали мы, будучи совсем маленькими, каждый отдельно, с нянькой; позднее же я обедал вместе с сестрою. Обыкновенно это давало повод к частым спорам между детьми и даже между англичанками из-за лучшего куска.

Спали мы на железных кроватях, которые были окружены обычной занавеской; занавески эти так же, как и покрышки кроватей, были из белого канифаса и держались на железных треугольниках таким образом, что ребенку, стоя в кровати, едва представлялось возможным из нее выглядывать; два громадных валика из белой тафты лежали по обоим концам кроватей.

Два волосяных матраса, обтянутых холстом, и третий матрас, обтянутый кожей, да две подушки, набитые перьями, составляли самую постель; одеяло летом было из канифаса, а зимою ватное из белой тафты. Полагался также белый бумажный ночной колпак, которого мы, однако, никогда не надевали, ненавидя его уже в те времена. Ночной костюм, кроме длинной рубашки, наподобие женской, состоял из платья с полудлинными рукавами, застегивавшегося на спине и доходившего до шеи.

Скажу еще несколько слов о занимаемых нами помещениях в Царском Селе. Я помещался с самого дня моего рождения во флигеле, занятом в настоящее время лицеем, в комнате, находившейся против помещения покойной Александры, устроенной не так давно для Императрицы.

Брат мой помещался за мною с противоположной стороны. В Зимнем дворце я занимал все то же помещение, которое занимал Император Александр до своей женитьбы. Оно состояло, если идти от Салтыковского подъезда, из большой прихожей, зала с балконом посередине над подъездом и антресолей в глубине, полукруглое окно которых выходило в сам зал.

Зал этот был оштукатурен, и в нем находились только античные позолоченные стулья да занавеси из малиновой камки, так как он предназначался, в сущности, для игр; комната эта, пока я не научился ходить, была обтянута в нижней части стен так же, как и самый пол, стегаными шерстяными подушками зеленого цвета; позднее эти подушки были сняты.