О. Хлевнюк - Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

• Название: Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы
• Автор: О. Хлевнюк
• Издательство: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1996
• ISBN: 5-86004-050-4

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

На основе архивных документов в книге рассматривается деятельность высшего органа партийно-государственной власти в СССР. Автор исследует порядок принятия важнейших политических решений в 1930–1940 гг., взаимоотношения И.В. Сталина с его ближайшими соратниками по Политбюро — В.М. Молотовым, Л.М. Кагановичем, Г.К. Орджоникидзе, С.М. Кировым, Н.И. Ежовым. При помощи архивных документов анализируются такие важнейшие сюжеты советской политической истории, как причины убийства Кирова, конфликт между Сталиным и Орджоникидзе, столкновения между отдельными членами Политбюро, соотношение власти Сталина и его соратников на разных этапах довоенного периода.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Однако особенно бдительно Сталин следил, конечно, за своими ближайшими соратниками в Политбюро, от позиции которых всё ещё в значительной мере зависел исход политической борьбы. Очевидно, что провалы политики «большого скачка» не могли не сказаться на настроениях в высших эшелонах власти. Немало предположений по этому поводу делалось уже современниками событий. Например, «Бюллетень оппозиции», издававшийся Троцким в Берлине, сообщал в одном из «писем из СССР», датированном сентябрём 1930 г., что в Москве говорили о неизбежности разрыва между Сталиным и Молотовым, на которого Сталин возложил «всю ответственность за «перегибы» политики партии в деревне»[41]. Известные сегодня документы, в частности, письма Сталина Молотову за 1930 г.[42], многие из которых будут использованы далее, отвергают эти предположения. Между Сталиным и Молотовым в этот период существовали особо близкие, доверительные отношения. Можно сказать, что Молотов был главным, особо доверенным, соратником Сталина.

Больше оснований предполагать определённую долю достоверности в сообщении анонимного корреспондента «Социалистического вестника» о разногласиях между Сталиным и некоторыми членами Политбюро по поводу судьбы лидеров «правого уклона». «Упорно говорят о том, — говорилось в этом сообщении, — что Калинин, Орджоникидзе и Ворошилов уговорили Сталина пойти на уступки. Сущность их в следующем: по-прежнему правый уклон оценивается как главный, по-прежнему ведётся борьба против «деморализаторских настроений», но Сталин согласился прекратить кампанию против лидеров правых и не настаивать на оргвыводах против них»[43]. Действительно, для тех членов Политбюро, которые поддерживали Сталина, группа Бухарина не была равна предшествующим оппозициям, например, Троцкого и Зиновьева. Бухарин, Рыков, Томский даже в период острого противостояния оставались более «своими», чем, например, Троцкий, Зиновьев и Каменев. «Правые» выступали менее ожесточённо, старались действовать в рамках партийной легальности, не выдвигая категорических требований о кадровых перестановках в Политбюро, чем, кстати, и заслужили ярлык не «оппозиции», а лишь «уклона». Со многими членами Политбюро опальные «правые» были связаны хорошими личными отношениями, годами совместной беспощадной борьбы с общим врагом — троцкистско-зиновьевской оппозицией. Всё это, кстати, заставляло Сталина в 1928—начале 1929 г. действовать против группы Бухарина достаточно осторожно, внимательно приглядывая за настроениями своих соратников. «Был у Серго. Настроение у него хорошее. Он твёрдо стоит и решительно за линию ЦК, против колеблющихся и шатающихся… У Серго был, оказывается, Андреев… и беседовал с ним. По мнению Серго, Андреев стоит твёрдо за линию ЦК. Томский, оказывается, пытался (во время пленума) «разложить» его… но не удалось «заманить» Андреева»; «Ни в коем случае нельзя дать Томскому (или кому-либо другому) «подкачать» Куйбышева или Микояна. Не можешь ли прислать письмо Томского против Куйбышева?» — писал, например, Сталин Молотову в августе 1928 г.[44]

Рецидивы особого отношения многих членов Политбюро к «правым» проявлялись и после того, как в апреле 1929 г. группа Бухарина, Рыкова, Томского потерпела окончательное поражение. Например, в июне 1929 г. Политбюро решало вопрос о работе Бухарина, смещённого к тому времени с должности редактора «Правды». Сталин настаивал на назначении Бухарина наркомом просвещения. Это была почётная, но опасная для Бухарина политическая ссылка. Внешне пост наркома просвещения выглядел как важное и почётное задание партии. Сталин, предлагая такое решение, демонстрировал якобы беспристрастность и готовность наладить деловое сотрудничество с Бухариным. Однако на деле всё было не так. Максимально отдалённый от «большой политики», Народный комиссариат просвещения подвергался постоянным нападкам и критике со стороны не только партийных функционеров, но и руководителей комсомола, профсоюзов, «советской общественности». Непростой была обстановка в самом наркомате. В общем, став наркомом просвещения, Бухарин оказался бы втянут в водоворот многочисленных споров, склок и постоянных проработок, что гарантировало его окончательное исключение из политических игр. Понимая всё это, Бухарин сопротивлялся и сделал неожиданный ход: попросил третьестепенный пост начальника научно-технического управления Высшего совета народного хозяйства СССР. В этом случае более очевидно обозначалось опальное положение Бухарина и реальное стремление Сталина полностью выжить его из руководства партии. Этот пост в отличие от Наркомата просвещения гарантировал сравнительно спокойную и необременительную служебную деятельность, развязывал руки для более внимательного наблюдения за «большой политикой».

Несмотря на возражения Сталина, Политбюро поддержало Бухарина. О том, как это происходило, мы знаем из письма К.Е. Ворошилова Г.К. Орджоникидзе от 8 июня 1929 г.: «…Бухарин умолил всех не назначать его на Наркомпрос и предложил, а затем настаивал на НТУ. Я поддержал его в этом, поддержало ещё несколько человек и большинством в один голос (против Кобы) мы провели его»[45].

Сталин должен был считаться с возможностью таких конфликтов. Как справедливо пишет С. Коэн, «…Сталин сколотил антибухаринское большинство и стал в руководстве первым среди равных не как безответственный автор «революции сверху», а под обличьем трезвого государственного деятеля, избравшего «трезвый и спокойный» курс между робостью правых и экстремизмом левых… Несмотря на свою воинственную риторику, он победил в своей знакомой с 20-х гг. роли сторонника золотой середины, производившего выгодное впечатление на других администраторов своей прагматичной деловитостью, спокойным тоном, тихим голосом»[46]. Сталин не мог выйти из этого образа и предпочитал позицию «обиженного». Слишком резкие нападки на поверженных «правых» могли вызвать настороженность у некоторых членов Политбюро, усилить симпатии к Бухарину, Рыкову и Томскому. Именно поэтому Сталин столь долго «расставался» с «правыми». Несмотря на то, что политическая победа над ними была одержана уже в апреле 1929 г., вывод Бухарина, Томского и Рыкова из Политбюро осуществлялся постепенно и с определёнными предосторожностями. Бухарина исключили из Политбюро в ноябре 1929 г., Томского не избрали в Политбюро на новый срок после XVI съезда партии, в июле 1930 г., когда формировались новые руководящие органы ВКП(б). Рыков вошёл в новый состав Политбюро и оставался в нём ещё несколько месяцев, до декабря 1930 г.

Вместе с тем Сталин не мог позволить себе и излишнюю осторожность. Провалы «генеральной линии» объективно усиливали позиции «правых». При определённых обстоятельствах вполне могла возникнуть идея примирения с «правыми», идея консолидации руководства. Идея тем более естественная, что Рыков по-прежнему занимал ключевые посты в партийно-государственном аппарате. Фактор Рыкова вообще представлял для Сталина одну из самых значительных политических проблем на этом этапе.

Рыков был одним из старейших и заслуженных членов партии, в которую он вступил в семнадцатилетнем возрасте уже в 1898 г. Не закончив учёбу на юридическом факультете Казанского университета, он стал профессиональным революционером-подпольщиком. Активно участвовал в революции 1905–1907 гг. Неоднократно арестовывался, ссылался. В первом советском правительстве Рыков занимал важный пост наркома внутренних дел. В годы гражданской войны занимался организацией экономики, снабжением Красной армии. Будучи одним из создателей системы «военного коммунизма», он не стал её активным приверженцем. В своих работах военного периода Рыков, как отмечает современный исследователь его государственной деятельности, «предстаёт перед нами скорее практиком, внимательно присматривающимся к окружающей действительности, не впадающим в крайности, готовым к компромиссу…»[47]. После смерти Ленина Рыков сменил его на посту председателя Совнаркома. Возглавляя правительство, Рыков, объективно, в силу занимаемой должности, обладал значительной властью, держал в своих руках важнейшие механизмы управления страной. При всём желании Политбюро и Сталин не могли полностью контролировать деятельность СНК, тем более, что по сложившейся в 20-е годы традиции правительственные органы обладали значительной самостоятельностью. Определённую роль играло и то обстоятельство, что Рыков по национальности был русским, выходцем из крестьянской семьи, и в силу этого куда больше подходил на роль лидера крестьянской России, чем Сталин и его закавказские соратники.

Более опытный и сдержанный, Рыков не допускал столь откровенных политических ошибок, как, например, Бухарин. Несмотря на политическое поражение, Рыков старался вести себя осмотрительно, но с достоинством. Осуждая свои прошлые ошибки в выступлениях на различных партийных собраниях (например, на XVI съезде партии), он пытался не переступить определённой грани, сохранить политическое лицо. Окружённый многочисленными «комиссарами» Сталина, он старался поддерживать с ними хорошие отношения. Испытывая растущий нажим со стороны аппарата ЦК партии, находившегося под полным контролем Сталина, Рыков не доводил дело до конфликтов, но при каждом удобном случае проявлял характер, отстаивал свои права главы правительства.