Зинаида Гиппиус - Том 6. Живые лица

• Название: Том 6. Живые лица
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-268-00453-0, 5-268-00514-6

В шестом томе впервые издающегося Собрания сочинений классика Серебряного века Зинаиды Гиппиус (1869–1945) публикуются две книги ее воспоминаний – «Живые лица» (1925) и «Дмитрий Мережковский» (1951), последний прижизненный сборник стихов «Сияния» (1938) и стихотворения 1911–1945 гг, не вошедшие в авторские сборники.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

1914–1918

СПБ

Мир сей…

Прости мне за тех, кого я
  отнял у жизни сей,
отнял у сна и покоя,
  у жен и у матерей.

Ведь если я отнимаю,
  в это иду, любя;
верю, иду и знаю:
  так делаю – для Тебя.

<Сентябрь – октябрь 1918>

Петербург

Любовь («Какая тайна в этом слове…»)

1

Какая тайна в этом слове,
как мало думают о нем.
Оно пылает ярче крови
преображающим огнем.

Его – никто не понимает.
Ему до срока – не сверкнуть.
И милосердие скрывает
его недейственную суть.

12 октября 1918

2

Я воздыхал и дни и ночи,
об избавлении стеня,
и чьи-то пристальные очи
взглянули тихо на меня.

Они взглянули и сказали:
ты шел неправедно за мной.
Вернись, и выйди из сандалий,
и с непокрытой головой.

13 октября 1918

3

Любовь приходит незаметно
и, непредвиденная, – ждет,
пока не вспыхнет семицветно
в живой душе ее восход.

Не бойся этого прозренья.
Его ничем не отвратить.
Оно дается на мгновенье,
чтоб умереть иль полюбить.

15 сентября 1918

4

Как незаметно из-под пыли
пробилась чистая струя.
О, первая любовь, не ты ли
Любовь последняя моя?

Смотри: глаза мои прозрели,
мечты земные о земном,
преобразясь, запламенели
в кольце светящемся твоем:

И дух и плоть – неразделимо
к тебе на жертвенник легли.
И древний столб огня и дыма
вознесся к небу от земли.

Не за мной

Мой путь идет по кручам,
и остры стремнины…
давно я изранен, измучен,
но не сойду в долины.
Я для тех, кто всеми оставлен,
иду за второй белизною –
мой путь окровавлен,
не ходи за мною.
Я свободен – и связан,
всё равно пойду по стремнинам:
мой путь мне указан
Отцом и Сыном.

Сонет («Шестнадцать уст, и в памяти храню я…»)

Шестнадцать уст, и в памяти храню я
К устам прикосновенье уст моих.
В них было откровенье поцелуя.
Шестнадцать уст! Я помню только их.

Любовию иль нежностью волнуем,
Во власти добрых духов или злых,
Когда б я не касался уст иных,
Святое пламя пил я с поцелуем.

И если даже вдруг, полуслучайно,
Уста сближались на единый раз,
В едином миге расцветала тайна.

И мне не жаль, что этот миг погас.
О, в поцелуе всё необычайно.
Шестнадцать уст – я помню только вас!

1918

Программа

Здесь всё – только опалово,
только аметистово,
да полоска заката алого,
да жемчужина неба чистого…

А где-то на поле – цветы небывалые,
и называется поле – нетово…
Что мне зеленое, белое, алое?
Я хочу, чтоб было ультрафиолетово…

Большевицкий сон

Ам…ии

Комната. Окна в какой-то сад.
В комнате гости. А день так светел.
Я улыбаюсь, гостям я рад…
Странное в них не сразу заметил.
  Что? Да как? Они без лиц!
  Дримса-пумса-цуц и цыц.

Сверху у этих – вот тебе раз! –
Гладко и бледно что-то круглится.
Нету на гладком ни ртов, ни глаз:
Это, что хочешь, только не лица.
  Ни единого лица,
  Лапца-дрыпца гоп-ца-ца!

Каждый телесным своим пятном,
Розово-желтым, ворочал мило.
Это казалось сперва смешно,
Ну а потом – меня затошнило.
  Хоть кусочек бы лица,
  Дрости-крости гоп-ца-ца!

Вдруг я увидел, что черный кот
Тихо скользит меж толпой у двери,
Щурит глаза, раскрывает рот…
О, как я жадно бросился к зверю!
  И целую во уста –
  Есть лицо хоть у кота!

Красноглазое

Схватило, заперло, оставило
  Многоголовое Оно.
В холодной келье замуравило
  Мое последнее окно.

О, пусть бы яма одинокая,
  И темь, и тишь, и холод плит…
Но я не знал, что Красноокое
  Меня и с Ним разъединит.

Разъединило! Нету доступа
  Ему ко мне и мне к Нему.
Не уловлю я легкой поступи
  И уст к одежде не прижму…

И если в келью позабытую
  Он постучит ко мне: открой!
Как я открою дверь забитую
  Моей слабеющей рукой?

1919

А. Блоку («Впереди 12-ти не шел Христос…»)

…На танцульке в Кронштадте сильно выпивший матрос, обиженный отказом барышни, сорвал икону Божьей Матери и принялся с нею выплясывать. Через час он умер.

Легенда (или правда) наших дней

Впереди 12-ти не шел Христос:
Так сказали мне сами хамы.
Зато в Кронштадте пьяный матрос
Танцевал польку с Прекрасной Дамой.

Говорят, он умер… А если б и нет?
Вам не жаль Вашей Дамы, бедный поэт?

Апрель 1919

СПБ

Двое

А. и Л.

Она его тогда узнала…
И он любил ее тогда.
Каким дождем их осверкала
Любви восходная звезда!

И вот прошло, и стало былью.
Не любит он, не любишь ты…
И затянулись серой пылью
Их лиц ужасные черты.

Хобиас

Какая чья-то синяя гримаса,
Как рана алая стыда,
Позорный облик Хобиаса
Преследует мои года.

И перья крыл моей подруги,
Моей сообщницы, – Любви,
И меч, и сталь моей кольчуги,
И вся душа моя – в крови.

Мы побеждаем. Зори чисты.
Но вот опять из милых глаз
Большеголовый, студенистый,
Мне засмеялся – Хобиас!

Не согласные рифмы

  В углу, под образом
Горит моя медовая свеча.
  Весной, как осенью,
Горит твоя прозрачная душа.

  Душа, сестра моя!
Как я люблю свечи кудрявый круг
  Молчу от радости,
Но ангелы твои меня поймут.

6 марта 1919

Петербург («В минуты вещих одиночеств…»)

…И не пожрет тебя победный

Всеочищающий огонь –

Нет! Ты утонешь в тине черной,

Проклятый город…

1909. «Петербург»

В минуты вещих одиночеств
Я проклял берег твой, Нева.
И вот, сбылись моих пророчеств
Неосторожные слова.

Мой город строгий, город милый!
Я ненавидел, – но тебя ль?
Я ненавидел плен твой стылый,
Твою покорную печаль.

О, не тебя, но повседневность
И рабий сон твой проклял я…
Остра, как ненависть, как ревность,
Любовь жестокая моя.

И ты взметнулся Мартом снежным,
Пургой весенней просверкал…
Но тотчас, в плясе безудержном,
Рванулся к пропасти – и пал.

Свершилось! В гнили, в мутной пене,
Полузадушенный, лежишь.
На теле вспухшем сини тени,
Закрыты очи, в сердце тишь…

Какая мга над змием медным,
Над медным вздыбленным конем!
Ужель не вспыхнешь ты победным
Всеочищающим огнем?

Чей нужен бич, чье злое слово,
Каких морей последний вал,
Чтоб Петербург, дитя Петрово,
В победном пламени восстал?

Апрель 1919

С.-Петербург

Презренье

Казалось: больше никогда
Молчания души я не нарушу.
Но вспыхнула в окне звезда, –
И я опять мою жалею душу.

Всё умерло в душе давно.
Угасли ненависть и возмущенье.
О бедная душа! Одно
Осталось в ней: брезгливое презренье.

Твоя любовь