Владимир Мильчаков - Последний прыжок

• Название: Последний прыжок
• Автор: Владимир Мильчаков
• Издательство: «Советская Россия»
• Жанр: О войне
• Год: 1969

Владимир Андреевич Мильчаков начал работать в жанре остросюжетной прозы после войны. Большую часть своей жизни он провел в Средней Азии, поэтому тема Советского Востока занимает большое место в его творчестве. В 1951 году была издана его повесть о военных разведчиках «Разведка идет впереди». Много раз переиздававшиеся повести — о военных разведчиках «Мои позывные — Россия» и о работе советской милиции — «Таких щадить нельзя» (1958 г.) хорошо известны читателям. О чекистах конца 20-х годов рассказывает автор в своей повести «Загадка 602-й версты» (1968 г.).

---

Раздавшийся неподалеку винтовочный выстрел прервал речь Насырхана. Он настороженно прислушался. Прозвучал второй выстрел, и сразу же вслед за ним началась оживленная винтовочная трескотня. Насырхан вопросительно посмотрел на Мадумара, тот недоуменно пожал плечами и подозвал к себе одного из басмачей.

— Узнайте там, из-за чего шум! — приказал он. — Что не поделили? Быстро!

Басмач ускакал. Насырхан, стараясь перекричать грохот несмолкающей стрельбы, продолжал:

— Тот не мусульманин, кто не вступит в число джигитов газавата. Поэтому по окончании базара разъезжайтесь спокойно по домам, а к полудню завтрашнего дня присылайте сюда по одному джигиту от каждых десяти домов. Кишлаки, не подчинившиеся моему приказу, будут уничтожены как гнезда предателей и отступников от корана.

Насырхан помолчал, оглядывая толпу злым, требовательным взглядом. Но в ответ ему не раздалось ни одного приветственного возгласа. Толпа настороженно затихла. Насырхан нахмурился и подошел к самому краю крыльца. В этот момент из толпы неожиданно вышел дехканин и остановился перед Насырханом. Дехканин был стар. Седая, узенькая, клинышком бородка обрамляла впалый, беззубый рот. Одет он был бедно, но опрятно. На голове аккуратно намотана холщовая, когда-то, вероятно, синяя, но теперь выгоревшая чалма. Подойдя к крыльцу, он почтительно наклонился и с благоговейным видом поцеловал полу халата Насырхана.

— Дозволь узнать, праведный Муддарис, — спросил он, — куда завтра посылать джигитов? Где они будут вас искать?

Насырхан подозрительно вгляделся в старика, но у того на лице ничего нельзя было прочесть, кроме почтительного внимания.

— Меня незачем искать, — гордо ответил Насырхан. — Мы никуда отсюда не уйдем. Джигитов посылайте в Кассан-Сай. Отсюда мы поедем на Наманган.

— Под конвоем? — донесся из толпы чей-то голос.

Окружающие толпу басмачи кинулись было разыскивать крамольника, но Насырхан величественным жестом остановил их.

— Под конвоем мы поведем отступников, чтобы повесить их на площади в Намангане, — угрожающе проговорил он, и, обращаясь к старику, задавшему вопрос, продолжал: — Иди, старик, и посылай…

Прервавший винтовочную трескотню взрыв заглушил окончание фразы, Насырхан сердито обернулся к Мадумару.

— Кто там осмеливается сопротивляться? — спросил он. — Немедленно схватить и сжечь!

Мадумар, почтительно поклонившись, сбежал с крыльца, но, не отойдя и десяти шагов, остановился. Из-за угла дома на площадь выехал басмач, он тянул за собой на веревке человека со связанными руками. Человек был одет в поношенное красноармейское обмундирование.

— Что там происходит? — спросил Насырхан. — Кто стрелял?

— Милиционер, — почтительно ответил басмач.

— Этот? — кивнул Насырхан на связанного.

— Нет. Милиционер успел взобраться на крышу и утянул за собой лестницу. К нему не подойдешь. А он бьет без промаха. Троих наших уже нет.

— Почему не подожгли дом? — раздраженно взглянул на басмача Насырхан.

— Он каменный. Да и не подступиться. Наши было подбежали, так он гранатой… троих ранило… не выживут.

— Ишаки! — сердито бросил басмачу Мадумар и кинулся в сторону гремевших выстрелов.

— А это что за падаль? — спросил Насырхан, вглядываясь в связанного.

— Это Турсун Рахимов! — объяснил Насырхану ближайший байбача. — Председатель сельсовета.

— Коммунист?

— Самый вредный. Житья от него нет.

— К милиционеру на помощь бежал, — сообщил басмач. — Хорошо из нагана стреляет. Двух наших уложил, пока связали.

— А милиционер русский? — спросил байбачу Насырхан.

— У нас в милиции одни узбеки, — ответил тот. — Все утром уехали в Наманган. Один Юлдаш Дадабаев остался. Он больной был… малярия. Значит, это Юлдаш и стреляет.

— Коммунист?

— Нет. Из Красной Армии недавно вернулся.

— Слушай, собака, — крикнул Насырхан пленнику. — Сейчас ты подохнешь. Жалеешь теперь, что пошел против своего народа?

Турсун Рахимов, собрав остаток сил, с трудом открыл единственный уцелевший глаз.

— Я шел только со своим народом, — еле шевеля разбитыми губами, ответил он Насырхану. — А жалеть действительно жалею…

— А, значит, раскаиваешься, — торжествующе усмехнулся Насырхан. — Вы слышите, правоверные?

— Нет, не раскаиваюсь, а жалею, что не увижу, как тебя расстреляют, старый шакал, — неожиданно окрепшим голосом ответил Рахимов.

Насырхан вздрогнул, попятился и махнул одному из байбачей рукою. Тот из обреза в упор выстрелил в председателя, и Рахимов тяжело упал на ворох бумаг, выброшенных из окон сельсовета. Толпа испуганно ахнула и после короткой паузы встревоженно загудела. А Насырхан резко повернулся к толпе и с неприкрытой угрозой заговорил:

— Так мы будем расправляться со всеми коммунистами, учителями и потаскушками, снявшими паранджу и оголившими лицо. Запомните это и расскажите всем правоверным. А завтра к полудню джигиты по одному от десяти домов должны быть здесь. Иначе…

В нестихавшую ружейную перестрелку неожиданно вмешались пулеметные очереди. Насырхан, оборвав фразу, прислушался…

Из-за угла вылетел басмач и, подскакав к крыльцу, о чем-то шепотом доложил Насырхану.

— Ни за что, — оборвал его Насырхан. — Скажи Мадумару — пусть держится. К вечеру подойдет Истамбек. Мы не можем уходить из Кассан-Сая.

Басмач ускакал обратно.

Из-за угла на полном скаку вылетел Атантай. Подъехав к крыльцу и не обращая внимания на толпу, он вслух доложил:

— Один эскадрон красных атакует в лоб, второй обходит по берегу. Мадумар отходит. Медлить больше нельзя, — и, повернувшись к байбачам, закричал: — Коня его превосходительства ляшкар баши священного воинства ислама господина Насырхана-Тюря. Быстрее, шайтаны!..

Байбачи подвели лошадь Насырхана. Торопливо взобравшись в седло, Насырхан, задыхаясь от ярости и грозя плетью, пообещал радостно оживившейся толпе дехкан:

— Сегодня торжествуют гяуры… Но это ненадолго… Мы вернемся с войсками, пришедшими из Китая и Афганистана. Мы зальем кровью…

Атантай схватил повод лошади Насырхана, ударил ее плеткой и галопом вырвался из толпы. Байбачи начали торопливо разбирать своих лошадей.

— Так куда же мы теперь пошлем наших джигитов по одному от десяти домов? — лукаво прищурившись, спросил старик дехканин в синей выгоревшей чалме. — Его превосходительство ляшкар баши Насырхан-Тюря удрал, как заяц!

— Молчи ты, старая кляча, — угрожая плетью, двинулся на него один из байбачей, уже вскочивший на лошадь, но камень, пущенный из толпы, ударил его по голове и сбил байбачу на землю. Он сразу же исчез под ногами рванувшей вперед толпы.

— Правоверные! — призвал толпу чей-то молодой звонкий голос: — Бей этих толстозадых, пока не удрали. Поможем Красной Армии!

Толпа кинулась на байбачей. Их начали избивать палками, камнями, стаскивали с лошадей и топтали ногами. А мимо, не обращая внимания на свалку, кипящую на площади, мчались остатки конницы Насырхана во главе с Мадумаром, и, приближаясь, с каждой секундой все громче и громче гремело красноармейское «Ура-а-а!»

4. Начало пути

По самой середине пыльной кишлачной улицы, устало повесив уши и спотыкаясь, семенил ишак. Утомленный длинной дорогой не менее своего длинноухого спутника, Тимур сидел боком в неудобном седле, перекинув ноги на одну сторону. Халат и лицо юноши были обильно припудрены желтой дорожной пылью.

Стоявшее в зените солнце, казалось, стремилось спалить все живое. Улицы большого, густо населенного кишлака были пустынны. И со дворов из-за высоких земляных стен не доносились ни звуки человеческих голосов, ни крики домашних животных. Кишлак словно вымер. Только в самом конце улицы, опираясь на палку, ковылял древний старик в белом легком халате и чалме. Тимур придержал ишака и огляделся. После короткого раздумья он уселся в седле по-настоящему и погнал ишака навстречу старику. Поравнявшись с ним, юноша почтительно поклонился.

— Салям алейкум, отец!

— Алейкум ва-а-с салам, — проскрипел в ответ старик.

— Как ваше здоровье, отец? Все ли благополучны и здоровы в вашем доме?

— Милость аллаха не оставляет нас, недостойных. Куда путь держишь, молодой джигит?

— Не скажите ли вы мне, отец, где живет почтенный Байрабек Мирза Рахим? — понизив голос, спросил Тимур.

— Еще год-два тому назад Байрабек был одним из самых уважаемых людей Янги-Базара, — усмехнулся старик. — Но времена переменились. Власть нашла нужным отобрать богатство, неправедно нажитое Байрабеком и его предками. А что человек без богатства? Всего лишь жалкая тень, а не человек.

— Я слышал о несчастии, постигшем Байрабека, — дипломатично ответил Тимур. — Но все мы лишь пылинки в руке всевышнего, и милость аллаха сегодня может возвысить того, кто вчера был в несчастье. Как же мне найти его дом?