Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

• Название: Дети войны. Народная книга памяти
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088633-3

Воспоминания, собранные в этом сборнике, очень разные – как и люди, которые их писали. Но ни одно из них не оставит равнодушным, потому что за каждым – личная трагедия, история спасения на фоне страшного военного времени. Эти люди выжили. И во многом стали для нас примером. Примером мужества, стойкости и силы духа.

Писатель Андрей Кивинов

---

Уроков, естественно, было немного.

И еще. Много позднее, видимо в январе, мы с Тусей дошли до Инженерного замка. Там работал в госпитале дедушка. Хотя он и не военный, но был на казарменном положении. К тому времени бомба снесла стену замка, выходившую во двор. Дедушка нас покормил, возвращались мы уже в темноте. Дошли до шестиэтажного дома на Кировском, рядом с особняком Витте. Началась бомбежка, самая длинная по времени, вроде бы часов шесть. Меня загнали в бомбоубежище, Тусю на крышу. Там в подвале радио нет, никакой информации, только слышен грохот. Когда все кончилось, вышли с Тусей: мечеть рядом – стоит, дома – тоже, доползли уже ночью до Карповки. Куда же упали бомбы?

Но вернусь опять в осень. Она в памяти очень растянулась – до сильных морозов.

Поскольку школа напротив дома 18 занята под госпиталь, наша руководительница организовала занятия для младших школьников в пустующей квартире «дома эмира». Мы приходили с полешком дров, растапливали чуть-чуть плиту, садились рядом, тетрадки на плите, я во втором классе. Сирена – «Воздушная тревога» – мы бежим вниз. Конец тревоги – опять на четвертый этаж.

Уроков, естественно, было немного.

А днем, когда по радио звучал сигнал тревоги, наша руководительница доставала ручную сирену, нам давала крутить ручку, и во дворе тоже выла сирена.

Но нормы хлеба снижались, переставали ходить в школу одни, другие, третьи… Наконец, 15 ноября, последнее снижение норм – знаменитые 125 г. Для детей, иждивенцев, служащих. Занятия прекратились. Больше во второй класс я никогда не ходил.

По-моему, главным рубежом, когда мы почувствовали блокаду, было прекращение подачи электричества, а затем отключение воды и прекращение работы канализации. Когда это случилось, точно не помню, но если ледовая «Дорога жизни» заработала 22 ноября, то трубы замерзли, наверное, в начале месяца, разумеется, воду заранее не слили.

И вот уже на площади Льва Толстого трубы в земле лопнули и в двух-трех местах деревянная брусчатка вспучилась, вышла наверх, и тут же замерзла вода, образовались ледяные горки.

Люська мне тайком сказала, что они еще живого папу отвезли к Тучкову мосту и там оставили… А карточка его на январь у них осталась.

Уже в октябре начинается голод. Наша молодая соседка Катя просила маму: «Надежда Евсеевна, отдавайте, пожалуйста, картофельные очистки мне». Всего в квартире пять семей. Еще семья Екатерины Ивановны и Николая Ивановича, там две девочки-близнецы Галя и Люся. Перескочу в декабрь, когда мы уже нечасто появлялись на Шамшевой. Николай Иванович ослабел, Екатерина Ивановна попросила маму разрешить им съесть нашего кота. Симпатичный рыженький котик Рыжик. Мама с ужасом говорит: «Он ведь недавно съел крысу!» Но Николай Иванович становился все слабее, и мама согласилась. Екатерина Ивановна все сделала, меня пригласили к ним, и я участвовал в этой трапезе. Ни черта не понимал! А в январе я зашел на Шамшеву, и Люська мне тайком сказала, что они еще живого папу отвезли к Тучкову мосту и там оставили… А карточка его на январь у них осталась.

После войны я встречал этих девушек на Большом проспекте, они работали судебными исполнителями в Петроградском райсуде.

В конце октября – начале ноября вся наша семья, включая двоюродных, троюродных, совсем неизвестных мне женщин, объединилась на Карповке у бабушки. Бабушка, Мария Наумовна, пережила в Петрограде голодуху 1918–1921 годов и потом при всякой возможности держала в доме небольшой запас продуктов: несколько пакетов крупы, почему-то вместо муки крахмал, сахарины – у деда диабет, для меня несколько бутылочек рыбьего жира, несколько банок молотого кофе (его тогда мало кто пил). Почему-то никаких консервов. И еще большой кусок парафина. Так было у многих старых петербуржцев.

Бабушка родилась в Петербурге в 1881 году, а ее мама, моя прабабушка, здесь же – в 1850 году. Ее муж, мой прадед, родился в 1837 году и с 1850-го по 1875-й служил в армии, дослужился до унтер-офицера; жил после этого в Павловске и шил мундиры для гвардии. Бабушка с гордостью рассказывала мне, что, когда она шла по улице, великие князья отдавали ей честь. Бабушка никогда не говорила «Ленинград», только «Санкт-Петербург», иногда «Петроград».

Был среди нас еще один мужчина – брат моей мамы Яков. Драматический актер, играл в театре Гайдебурова и Скарской, инвалид-сердечник. Несмотря на это, записался в ополчение. Военная подготовка: «Лечь – встать», «Лечь – встать», – а на третий раз пришлось звать врача. Из армии его выгнали. До войны он исполнял роль Павла в спектакле «Суворов».

С Яшей мы спали на стульях – народу много, места мало.

Широкие фитили керосинки разделили на узкие ленточки, вставляли в них кусочек парафина (вот он для чего!), клали то ли на блюдечко, то ли в баночку, и вот свет. Вечером я читал подшивку «Нивы», «Вокруг света», даже роман Андре Жида «Фальшивомонетчик» – ничего в нем не понял. Слушали радио. Звучит метроном – значит, работает.

Мы знали, что еще в августе полк морской авиации полковника Преображенского бомбил Берлин. В октябре по радио уже читали повесть Григория Мирошниченко об этом полке, об этом налете. Возможно, уже звучали стихи Ольги Берггольц, но я тогда стихи не воспринимал.

Есть представление, что наличие карточки уже давало возможность получить эту норму. Нет, это не так: талоны расписаны по числам, если вам не хватило – все, на завтра этот талон недействителен.

Теперь о главном – о хлебе. Каждое утро, часов в шесть, я уже стоял в очереди за хлебом на углу Кировского и Карповки. Все карточки при мне – страшная ответственность. Часам к восьми подъезжала фура, ко мне подходил кто-нибудь из взрослых, и мы получали свою норму.

Есть представление, что наличие карточки уже давало возможность получить эту норму. Нет, это не так: талоны расписаны по числам, если вам не хватило – все, на завтра этот талон недействителен.

Такой случай. Подъезжает фура, а в это время обстрел, ударной волной фуру переворачивает, хлеб рассыпается по земле… И эти замерзшие люди, оттолкнув меня, расхватывают буханки и сматываются; продавщица ревет: она ведь отвечает. Я пришел домой ни с чем.

В конце каждой недели в 10 вечера все внимание на радио. Объявляют от отдела торговли Ленгорисполкома о нормах выдачи хлеба на следующую неделю. Подпись – Петр Андреевич Андреенко. Он умер уже в глубокой старости в 90-х годах.

Кроме хлебных талонов, были еще талоны А, Б, В. Иногда по ним что-то еще выдавалось. Наверное, уже в январе – феврале я два раза получал по детской карточке по 2 кило канадского шоколада. Это целая глыба в большом бумажном мешке, с молочными прожилками. Как удавалось отгрызать 25 г, да еще без крошек – непонятно.

Еще очень важные наши походы за водой. Я – непременный участник. Два ведра на санки, идем по мосту через Карповку, влево, мимо бани, поворачиваем направо, мимо школы, слева – Иоанновский монастырь, затем штаб МПВО, выходим на Вяземский переулок, и так до Малой Невки. Спуск по ледяным ступеням, берем воду в полынье, а вот взобраться по ступеням обратно и не упасть с ведром – это непросто. Иногда не получалось. И так каждые два дня.

Слева по Вяземскому, после домов, большой сквер, за ним – туберкулезная больница. И почти при каждом походе за водой к скверу подъезжал грузовик, и военные девушки в ватниках, ватных штанах, розовощекие (видно, их подкармливали) вытаскивали из кузова трупы людей – за руки, за ноги и укладывали их как дрова штабелями у обочины. Все трупы одетые, значит, их собирали на улицах.

Мне казалось, что в саду были траншеи, и туда потом складывали трупы для захоронения.

Уже в середине 80-х годов зашел в этот сад, там, где вроде бы должны быть захоронения, – детская площадка, качели, песочница и никакого памятного знака. Написал в «Смену» Татьяне Зазориной, она перед этим опубликовала целую полосу о кирпичном заводе на месте станции метро «Парк Победы», имевшую большой отклик. Зазорина позвонила мне и сказала, что передала письмо в Петроградский райисполком. Мне ответили, что РУВД, РУГБ и похоронный трест утверждают: никаких захоронений там не было. А что же делали с этими штабелями трупов? Когда сказал об этом Клавдии Васильевне Борщук, составлявшей «Мартиролог» по Петроградскому району, она посоветовала найти трех свидетелей. В моем-то инвалидном состоянии!

Но я знаю рассказ одного рабочего Ижорского завода о том, что после снятия блокады массовые захоронения около жилых домов были эксгумированы и останки людей сожжены в печах Ижорского завода. Может, и так. Однако вопрос об этих штабелях остается открытым. Одна старушка в блокадном обществе сказала: «Подумаешь, устроили там промежуточный морг». Но если уж возили на грузовике, оставалось проехать два моста, а там – Серафимовское кладбище.

И еще один неприятный эпизод. Заворачиваем на Вяземский, около школы лежит труп, вроде уже раздетый, руки-ноги раскинуты, весь черный. «Туся, это негр?» – «Нет, просто почернел». Идем через день. Тот же труп, но без ноги. Еще через день – без второй ноги. Жуть! Кто-то говорит: «Может, это крысы?» Какие крысы, мороз градусов 25 или больше.