Фридрих Ницше - Веселая наука

• Название: Веселая наука
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2010

«Веселая наука» (1882) была одной из самых любимых книг Фридриха Ницше. Она не только несла определенный полемический заряд, но и имела целью предложить позитивную программу по преобразованию науки, философии и, в конце концов, мировоззрения. Хочется надеяться, что этот оригинальный проект будет интересен современному читателю.

---

7

Философия есть искусство, как по своим целям, так и по своим методам. Но средства у нее все те же, что и у науки: представление в понятиях. Это форма поэзии. Философ познает – творя и творит, познавая. Его нельзя подвести ни под какой вид, для него надо выдумать особый и дать ему новую характеристику.

Философия не растет; т. е. я хочу сказать, что она не развивается подобно другим отраслям знания, хотя иные отделы ее постепенно переходят в введение точной науки. Гераклит не может устареть никогда. Это творчество вне границ опыта, продолжение стремления к созданию мифов, притом до значительной степени в образах же. Математическое изложение вовсе не существенно для философии. Косная математическая формула (как например у Спинозы), так успокоительно действовавшая на Гете, может быть оправдана только как способ эстетической манеры выражаться. Превозмочь знание силой творчества, создающего мифы, – вот в чем глубочайшее родство философа с основателем языческой религии.

Создание такой религии заключается в том, что творец ее возбуждает веру в свое мифическое построение, воздвигнутое в пустом пространстве, т. е. в том, что он умеет удовлетворить какую-то необычайную потребность.

С появлением «Критики чистого разума» вряд ли можно ожидать повторения чего-либо подобного. Зато я вполне ясно могу представить себе новый род философов-художников, которые с превеликим эстетическим успехом заполнят образовавшееся пустое место произведениями искусства.

8

В каком отношении стоит к искусству философский гений? Из прямых соотношений между ними мало можно вывести. Спросим себя, что является в философии элементом искусства? Что именно делает ее произведением искусства? Что пребывает в ней, после того, как она теряет значение научной системы? Именно это пребывающее и есть то, что обуздывает стремление к знанию, именно оно и есть – художественное в системе. Но для чего необходимо такое обуздывающее начало? Рассматриваемое с научной точки зрения оно является иллюзией, неправдой, которые обманывают стремление к познанию и дают лишь временное удовлетворение. Ценность, которую приобретает философия от этого обуздания, относится не к сфере познания, а к сфере жизни; воля к существованию проявляется здесь философией для создания высших форм бытия.

Совершенно невозможно, чтобы философия и искусство обратились против этой воли: впрочем, на ее службе находится и мораль. Самодержавная власть воли. Относительная нирвана есть лишь одна из нежнейших форм существования.

9

Особой философии, отделенной от науки, не бывает: и там и здесь человек мыслит. Часто бездоказательное философствование имеет большую цену, чем многие научные положения, это объясняется эстетическими достоинствами такого миропостроения (alias философии), т. е. ее красотой и возвышенностью. Она все еще остается произведением искусства, хотя бы и не могла доказать своего достоинства научной теории. Впрочем, не то же ли самое бывает и в науке? – Одним словом: решающим голосом обладает не стремление к познанию, а эстетическое чувство: малодоказательная философия Гераклита имеет гораздо большее значение, чем все научные положения Аристотеля. Таким образом фантазия укрощает стремление к познанию и указывает ему место в культуре данного народа. При всем том философ преисполнен пафоса истины: значительность его системы служит для него ручательством ее истинности. В этих предварительных взглядах можно найти объяснение плодотворности философского мышления и его внутренних пружин.

10

Философское мышление специфически однородно с научным мышлением, но охватывает более великие вещи и обстоятельства. Понятие же о великом переменчиво и относится частично к эстетике, частично к морали.

Для науки нет ни великого, ни малого, это различие существует однако для философии! Человек науки может измерить себя этим положением. Но когда метафизика будет устранена, многое другое покажется человечеству великим. Я хочу сказать, что философы будут предпочитать другие области: и, надо надеяться, те именно, с помощью которых они могут целительно действовать на культуру.

11

Дело идет не о том, чтобы уничтожить науку, но чтобы овладеть ею.

Наука как в своих целях, так и в своих методах зависит от философских умозрений, но часто забывает это. И господствующая философия должна решить проблему о границах, до которых допустим рост науки: она определяет ценность науки.

12

Философ трагического познания. Он обуздывает разнузданную жажду знания не при посредстве новой метафизики. Он не устанавливает никаких новых верований. Он трагически ощущает отсутствие метафизической почвы, вырванной из-под его ног и никак не может удовлетвориться пестрым круговоротом науки. Он воздвигает основы новой жизни: он возвращает права искусству.

Философ отчаянного познания весь уйдет в слепую науку: знать во чтобы то ни стало.

Для трагического философа картину бытия завершает то, что все метафизическое кажется антропоморфизмом. Он никогда не бывает скептиком. Здесь нужно создать новое понятие: скепсис не может быть целью. Стремление к познанию, достигнув своих пределов, обращается против себя, чтобы приступить к критике самого познания. Познание служит возможно прекраснейшей жизни. Надо даже желать иллюзий – в этом сущность трагического.

13

Философ будущего? Он должен быть верховным судьею художественной культуры и вместе с тем охранителем ее от всякого рода излишеств.

2. Варваризирующее влияние науки

1

На примере современной Германии мы видим, что расцвет науки возможен даже в варварской культуре; польза точно так же не имеет к науке ни малейшего отношения (хотя можно порою усомниться в этом, видя то преимущество, которым пользуется химия и вообще естествознание, и тот практический интерес, который возбуждают чистые химики).

Наука обладает особым жизненным дыханием. Приходящая в упадок культура (например александрийская) или отсутствие культуры (как в наше время) не делают науку невозможной. Познание есть даже как бы замена культуры.

2

Все в науке, что имеет всеобщий интерес, либо случайно, либо вовсе отсутствует.

Изучение языка без упражнений в стиле и риторики.

Изучение Индии без ее философии.

Классическое образование без практических выводов из него.

Естественные науки без того исцеления и покоя, которые находил в них Гете.

История без энтузиазма.

Словом, все науки вне их практического значения: т. е. в совершенно ином виде, чем они могут быть интересны для человека культуры. Наука, как заработок!

3

Все естественные науки являются в сущности попыткой понять человека, понять антропологическое, или, еще правильнее, вернуться к человеку, сделав необъятный обход. Порыв к макрокосму, чтобы сказать себе в конце концов: «ты то, что ты есть».

4

Говоря об ужасной возможности познания, ведущего к гибели, я отнюдь не хочу сделать комплимент ныне живущему поколению: в нем совершенно нет подобной тенденции к познанию. Но если проследить ход развития науки, начиная с пятнадцатого столетия, то подобная сила и возможность кажется вполне вероятной.

5

Наши естественные науки направлены к гибели в целях знания, наше историческое образование приводит к смерти всякой культуры. Оно борется против и попутно уничтожает культуры. Это противоестественная реакция против ужасного религиозного гнета, который теперь ищет спасения в крайностях… И без меры.

3. Против портретной истории

Историческое познание развилось так широко, в качестве силы противодействующей религиозному мифу, а равным образом и философии. Здесь, как и в мышлении математическом, точное знание празднует свои сатурналии, самое ничтожное, что здесь достигается, ценится выше великих метафизических идей. Ценность определяется здесь степенью достоверности, а не степенью необходимости для человечества. Это старый спор веры и знания.

Целью исторического познания служит полное уяснение человека в процессе его становления, устранение чуда и из этой области. Это стремление лишает главной силы стремление к культуре: познание – чистая роскошь, культура не повышается от него ни на волос. Философия может утверждать теперь только одно: что всякое познание относительно и антропоморфно, что всюду царит иллюзия. Она не может обуздать этим расходившееся стремление к знанию с его оценкою по степени достоверности и поисками за самыми малыми объектами. В то время как каждый человек радуется, что день прошел, историк начинает копать, рыться и комбинировать над этим днем, чтобы вырвать его из объятий забвения: пусть и ничтожное будет вечно, потому что его легко понять.