Фридрих Ницше - По ту сторону добра и зла. Воля к власти (сборник)

• Название: По ту сторону добра и зла. Воля к власти (сборник)
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-67984-3

В сборник входят два сочинения великого немецкого философа, поэта и литератора Фридриха Ницше – одного из основателей «философии жизни»: «Воля к власти» и «По ту сторону добра и зла». Книга «Воля к власти» вышла уже после смерти Ницше в реконструкции, предпринятой его сестрой Е. Ферстер-Ницше и сотрудниками архива (считается, что из этой, сфабрикованной сестрой Ницше книги нацистские идеологи заимствовали многие мысли). Именно эта работа снискала себе славу одного из главных трудов философа и оказала влияние на мировую культуру и историю.

Идея сверхчеловека развивается в сочинении «По ту сторону добра и зла», в афоризмах критикуется философия, искусство, наука, мораль. В этой книге Ф. Ницше предсказал социальные и духовные катастрофы XX века.

---

Известная мера могущества определяет, какова сущность некоторой другой меры могущества, в какой форме, с какой силой, необходимостью последняя действует или противодействует.

Наш частный случай довольно интересен: мы создали некоторую концепцию для того, чтобы иметь возможность жить в известном мире, чтобы воспринимать как раз столько, сколько мы вообще еще можем выдержать…

569

Наша психологическая оптика определяется следующим:

1) тем, что общение необходимо и что для возможности общения мы должны иметь нечто прочное, упрощенное, ясное (прежде всего в так называемом тождественном случае). Но, чтобы нечто могло быть сообщаемо, оно должно быть ощущаемо в обработанном виде как нечто знакомое. Материал чувств обрабатывается разумом, сводится к грубым основным чертам, делается однородным, объединяется с родственным. Итак: смутность и хаос чувственных впечатлений как бы логизируются;

2) мир «феноменов» есть обработанный мир, который мы ощущаем как реальный. «Реальность» лежит в непрерывном возвращении одинаковых, знакомых, родственных вещей в их логизированном характере, в уверенности, что мы можем здесь применить счет, исчислять;

3) противоположностью этому феноменальному миру является не «истинный мир», но бесформенный, недоступный формулировке мир хаоса ощущений, следовательно, некоторый феноменальный мир другого рода, «не познаваемый» для нас;

4) вопрос – каковы вещи «в себе», взятые совершенно независимо от нашей чувственной восприимчивости и рассудочной активности, – надо отклонить вопросом: откуда можем мы знать, что существуют вещи? «Вещественность» создана лишь нами. Вопрос в том, не может ли существовать еще много других способов создавать такой иллюзорный мир и не есть ли это создавание, логизирование, обработка, подтасовка – наилучшая гарантия реальности; короче говоря, не есть ли то, что «полагает вещи», единственная реальность; и не есть ли «действие внешнего мира на нас» также только результат воли подобных субъектов… Другие «сущности» действуют на нас: наш обработанный мир явлений есть обработка и преодоление их действий, некоторая оборонительная мера. Только субъект доказуем; гипотеза, что существуют лишь субъекты, что «объект» есть лишь известный вид действия субъекта на субъект… есть… modus субъекта.

К. Метафизическая потребность

570

Когда кто-нибудь стоит на той философской точке зрения, на которой всегда стояли философы, то он не замечает ни того, что было, ни того, что будет, а видит лишь сущее. Но так как ничего сущего нет, то философу остается лишь воображаемое, что и составляет его «мир».

571

Утверждать вообще существование вещей, о которых мы ничего не знаем, и утверждать именно потому, что в этом незнании о них есть некоторое преимущество, – это было со стороны Канта наивностью, следствием фальсификации потребностей (а именно потребностей морально-метафизических).

572

Художник не переносит действительности, он смотрит в сторону, оглядывается назад; он серьезно думает, что ценность известной вещи заключается именно в том призрачном остатке, который образуется из красок, формы, звука, мыслей; он верит, что чем неуловимее, утонченнее, воздушнее вещь, тем выше ее ценность: чем меньше реальности, тем выше ценность. Это платонизм, но тот обладал еще большей смелостью в выворачивании вещей: он измерял степень реальности – степень ценности и говорил: чем больше «идеи», тем больше бытия. Он выворачивал понятие «действительности» и говорил: «то, что вы считаете действительным, есть заблуждение, и мы подходим тем ближе к истине, чем ближе мы подходим к идее». Понимаете ли вы, в чем тут дело? Это было величайшей переменой вещей, новым их крещением; и так как эта перемена была воспринята христианством, то мы не замечаем всей удивительности происшедшего. Платон, как артист, предпочел иллюзию бытию, следовательно, ложь и вымысел – истине, недействительное – существующему! Но он так был убежден в ценности иллюзии, что придавал ей атрибуты «бытия», «причины», «добра», «истины» – короче, всего, чему придается ценность.

Само понятие ценности как причины – первое открытие. Идеал снабжается всяческими атрибутами, которые обеспечивают уважение, – второе открытие.

573

Идея «истинного мира», или «Бога» как чего-то абсолютно сверхчувственного, духовного, милосердного играет роль необходимого противовеса все еще всемогущему влиянию противоположных инстинктов…

Умеренность и достигнутая степень гуманности с точностью отражаются в очеловечивании богов: греки наиболее могучей эпохи, которые не боялись самих себя, но были счастливы собою, наделяли своих богов всеми своими аффектами.

Одухотворение идеи Бога поэтому далеко не означает прогресса; это особенно глубоко чувствуется при соприкосновении с Гёте: переход Бога в нечто более утонченное и туманное, в добродетель и дух, – ощущается у него как более грубая ступень…

574

Бессмыслица всякой метафизики как способа выведения условного из безусловного.

Природа мышления такова, что оно стремится присоединять, присочинять к условному безусловное, так же как оно присоединяет и присочиняет «я» к множественности своих собственных процессов. Оно измеряет мир при помощи целого ряда величин, созданных исключительно им самим, при помощи своих основных фикций («безусловного», «цели и средства», «вещи», «субстанции»), при помощи логических законов, чисел и образов.

Не было бы ничего такого, что можно было бы назвать познанием, если бы мышление не пересоздало себе сначала мира таким способом в «вещи», в нечто постоянно себе равное. Лишь благодаря мышлению существует неистинное, неправда.

Мышление не может быть ни из чего выведено, так же как и ощущение, но этим еще далеко не доказывается, что оно первоначально и что оно «есть в себе». Этим лишь устанавливается, что мы не можем проникнуть за его пределы, так как мы ничего не имеем, кроме мышления и ощущения.

575

«Познавать» значит связывать с предыдущим: по своей сущности это regressus in infinitum[251]. To, что заставляет остановиться (на так называемой causa prima, на некоем безусловном и т. д.), это – косность, утомление.

576

К психологии метафизики: влияние трусости.

К тому, чего больше всего боятся, к источнику наисильнейших страданий (властолюбию, сладострастию и т. д.), – люди относятся всего враждебнее и исключают сказанное из «истинного» мира. Таким образом они шаг за шагом вычеркнули аффекты, создали Бога как противоположность злу, то есть переместили реальность в отрицание страстей и аффектов (то есть именно в ничто).

В такой же мере ненавистно людям и все неразумное, произвольное, случайное (как причина бесчисленных физических страданий). Поэтому они отрицают этот элемент в «сущем в себе», понимая последнее как абсолютную «разумность» и «целесообразность».

В равной мере боятся они и перемены, тлена, в этом страхе сказывается угнетенная душа, исполненная недоверия и печального опыта (случай Спинозы: для иной породы людей эта изменчивость казалась бы чем-то соблазнительным).

Существа, обладающие крайним избытком силы и играющие силой, одобрили бы, в смысле эвдемонистическом, именно аффекты, неразумность и изменчивость, со всеми их последствиями – опасностью, контрастом, гибелью и т. д.

577

Противопоставить ценности вечно неизменного (ср.: наивность Спинозы, а также и Декарта), ценность кратчайшего и наиболее преходящего, соблазнительное сверкание золота на чреве змеи vita…[252]

578

Моральные ценности в самой теории познания:

– доверие разуму – почему не недоверие?

– «истинный мир» должен быть и добрым – почему?

– иллюзорность, изменчивость, противоречие, борьба, оцениваемые как нечто безнравственное, тяготение к миру, где все это отсутствует;

– изобретается трансцендентный мир, для того чтобы осталось место для «моральной свободы» (у Канта): диалектика как путь к добродетели (у Платона и Сократа: очевидно потому, что софистика считалась путем к безнравственности);

– время и пространство идеальны, следовательно, «единство» в сущности вещей, следовательно, никакого «греха», никакого зла, никакого несовершенства – оправдание Бога;