Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4

• Название: Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4
• Автор: Дмитрий Быстролётов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-93675-184-4 (том IV)

Д.А. Быстролётов (граф Толстой) — моряк и путешественник, доктор права и медицины, художник и литератор, сотрудник ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД СССР, разведчик-нелегал-вербовщик, мастер перевоплощения.

В 1938 г. арестован, отбыл в заключении 16 лет, освобожден по болезни в 1954 г., в 1956 г. реабилитирован. Имя Быстролётова открыто внешней разведкой СССР в 1996 г.

«Пир бессмертных» относится к разделу мемуарной литературы. Это первое и полное издание книг «о трудном, жестоком и великолепном времени».

Рассказывать об авторе, или за автора, или о его произведении не имеет смысла. Автор сам расскажет о себе, о пережитом и о своем произведении. Авторский текст дан без изменений, редакторских правок и комментариев.

---

— Какая ужасная жизнь! — воскликнул я.

— Да. Но в моей груди пылал огонь: я знал, для чего приносятся такие жертвы. Я вернулся домой в Москву для научной работы. Но меня не отпустили — война уже стояла у порога, отдыхать было некогда.

Я был вызван к наркому. Начальник нашей разведки доложил план: направить меня в Антверпен, где я вступаю в бельгийскую фашистскую партию, оттуда еду в Голландскую Индию и покупаю там плантацию или торговое дело, оттуда в Южную Америку, где в Сан-Пауло у гитлеровцев имеется большой центр. Там я перевожусь из бельгийской в немецкую фашистскую партию. Выдвигаюсь как фанатик-активист. Перебираюсь в Германию и остаюсь там на всё время войны как наш разведчик, работающий в Генеральном штабе рейхсвера. Нарком взял синий карандаш и поперёк доклада написал: «Утверждаю». Вышел из-за стола. Сказал: «Ни пуха, ни пера! Родина и Сталин вас не забудут! Мы даем вам в руки лучшую разведывательную нить, которую сейчас имеем. Цените это! Будьте достойны такого доверия!» Обнял, трижды поцеловал, крепко-накрепко пожал руку.

Я открыл новую страницу блокнота.

— С нетерпением слушаю, Дмитрий Александрович!

Но мой собеседник расхохотался.

— Видите гору папок? Замечаете, что девушки уже не уходят и мнутся у двери? У меня было полтора десятка паспортов, столько же масок и множество приключений — всего не расскажешь. Нам пора закругляться.

— Так, по крайней мере, добавьте несколько слов о вечере, когда штурмбанфюрер…

— Нет, это большая, серьезная и длинная история, и мять ее не следует — жалко! На сегодня довольно! Благодарю за внимание. Я хочу написать три книги о пережитом. Первая уже написана, в рукописи она условно называется «Грозовой рассвет над Африкой». Третья тоже готова. Условно ее назвал «Возмездие». Но вот вторая под названием «Неприкаянная любовь» пока только обдумывается, она служит мостом к третьей, и я не могу начать писать ее, пока окончательно не уточню несколько деталей текста первой книги. Когда-нибудь прочтете все три — узнаете много необыкновенного.

Мы поднялись.

— Вы, Дмитрий Александрович, конечно, старый член партии?

— Нет, я беспартийный. Один из тех, кого в те годы называли беспартийными большевиками.

— Но псевдоним себе вы придумали очень удачно!

— Нет, Быстролетов — это настоящая фамилия матери. Она была кубанской казачкой.

— А кто был отец?

— Граф Александр Николаевич Толстой.

Мы помолчали.

— И последний вопрос: как бы вы советовали назвать репортаж о встрече с вами?

— Именем главного героя моего рассказа!

Я так и сделал.

Закончив чтение, я дал слушателям немного передохнуть, а потом заговорил снова:

— Расшифровывать изменённые оперативные данные не буду, это вас не касается, друзья. А вот расшифровать подлинные имена советских участников этой самоотверженной работы я должен, это касается темы нашей беседы за круглым столом. Одновременно с именем буду указывать судьбу человека.

Итак, нарком Ежов — уничтожен. Начальник разведки Слуцкий — задушен в своём служебном кабинете подушками, резиденты Берман и Самсонов — расстреляны, генерал-майор Малли и Базаров — расстреляны, начальник сектора в ИНО полковник Гурский был арестован и выбросился из окна 10-го этажа, Эрика замучена в московской тюрьме, я отсидел без малого восемнадцать лет, моя жена и помощница (она с величайшей опасностью для жизни доставила мне паспорт лорда для бегства из Берлина) покончила с собой после моего ареста. Ну, как? Никакие гитлеровцы не могли бы так расправиться с советской разведкой, как это накануне войны сделал Сталин: как и армию, он её обезглавил и обескровил. Беззаветно преданные бойцы и патриоты были уничтожены без всякой вины…

Но, друзья мои, не ради этого я начал рассказ. Истребление кадров подчеркнул, имея в виду армию, Борис, и дополнил, имея в виду экономику, Степан. Как все это ни важно, но в третий раз повторять одно и то же не стоило бы. Я зачитал свой текст потому, что в отношении разведки Сталин допустил ещё одно совершенно особое преступление: он не воспользовался сообщаемыми ему сведениями, и самоотверженный труд и геройство наших разведчиков оказались ненужными. А сознание ненужности и обманутости хуже смерти. Что смерть? Мы знали, на что шли…

А вот теперь годы и годы меня терзает сознание того, что такие прекрасные и высокие чувства самопожертвования потрачены не ради Родины, а для выгоды политических прохвостов и мошенников, и такие искренние и хорошие люди погибли за ничто, оказались выброшенными в мусорный ящик прекраснодушными дураками!

— Ладно, успокойся! — сказал Степан.

— Нет, Степан, поздно успокаиваться! Ночами я просыпаюсь от жгучего горя и стыда и думаю — зачем же мы вынесли столько мук и сами совершили столько преступлений? Тогда мы успокаивали себя мыслью о жертве Родине: это было сомнительное по моральному уровню объяснение, но оно поддерживало силы и помогало идти в бой. И вот теперь мы узнали, что добытые своей и чужой кровью документы шли в корзину, ничтожные дураки не верили им, а отъявленные предатели — верили и скрывали. Я сгораю от стыда, видя, как нас одурачили! Втоптаны в грязь вера в

Партию и любовь к Родине. Всё изгажено. Страшно к концу жизни остаться у разбитого корыта! Вот ради этого признания я и начал свой рассказ.

— Невероятно! — вздохнули все. — Не укладывается в голове: какой-то кошмарный сон! Ужасно!

— Сравнивать Сталина с Гитлером, — снова заговорил я, — это значит незаслуженно обижать Гитлера, потому что Гитлер устранял своих действительных врагов или нацию, которую он открыто приговорил к уничтожению, а Сталин уничтожал своих сограждан по выдуманным обвинениям: никогда в Германии не арестовывали белокурых сероглазых немцев и не истязали их так, чтобы те признавались, что у них чёрные волосы и глаза, и что они не немцы, а евреи. А у нас проводилась именно такая политика: истребление ради истребления в надежде на то, что среди тысяч уничтоженных попадётся и десяток оппозиционно настроенных людей.

У Гитлера была разумная борьба за величие Германии в мировом масштабе, у Сталина — борьба за личную власть и кормушку. Поняли разницу? Да, Сталин обошёлся нашему народу дороже Гитлера!

Вот теперь прослушайте рассказ о событиях в маленькой Абхазии, он добавит новые детали в картину сталинского террора.

Я отхлебнул чай.

— В эпоху хрущёвской весны в Сухуми, столице Абхазской республики, состоялся показательный общественный суд, имеющий принципиальное значение: это юридический прецедент, такие суды когда-нибудь будут иметь место во всех крупных городах страны. Вы помните, что сталинская система вождизма покоилась на наличии маленького вождя в каждом областном или республиканском центре: мелкие вожди нужны были как ножки, на которых прочно стоял бы трон вождя большого. Но когда после XVIII съезда Сталин потерял веру в своих ставленников, они тем самым были приговорены к смерти, потому что выбранных снизу можно и сместить, а навязанных сверху убирают только топором.

В Абхазии в вождях тогда состоял некий Лакоба, и за дело его убийства взялся сам Берия.

— Интересно! Продолжайте!

— Лакоба не особенно волновался, когда началось поголовное истребление лучших людей маленькой республики, её национальных культурных кадров. На суде свидетели показали, что арестованных загоняли в чаны для соления рыбы на Сухумском берегу, наталкивали как можно плотнее и потом напускали морскую воду. Люди стояли неделями, умирали от усталости, жары, жажды и голода. Умершие продолжали стоять между живыми. Кое-кого катали с гор — связывали по рукам и ногам и спускали вниз по склону, пока тело не превращалось в мешок с костями. Все признавались и давали клеветнические показания на знакомых. Волны массовых арестов поднимались выше и выше и, наконец, достигли ног Лакобы. Царёк почувствовал, что приближается и его конец.

Однажды в Сухуми прибыл Берия и вечером пригласил Лакобу к себе в гости.

— Я чувствую, что меня сегодня отравят, — сказал Лакоба своему личному врачу. — Приготовьте всё необходимое для выкачивания и промывания желудка, а также средства для поддержания сердечной деятельности. Когда я вернусь, немедленно, не теряя ни секунды, начинайте меня спасать!

Берия встретил гостя за хорошо накрытым столом. Прямо перед ним стоял опрокинутый старинный турий рог в серебряной оправе.

Сели.

— Выпьем за твоё здоровье! — сказал радушный хозяин и стукнул о стол раструбом рога, чтобы показать, что внутри ничего нет.