Светлана Крушина - Все пути ведут на Север

• Название: Все пути ведут на Север
• Автор: Светлана Крушина
• Жанр: Фэнтези

Трудно ли быть младшим ненаследным принцем? А если ты еще к тому же являешься носителем «дара Гесинды», или, попросту говоря, магиком; а твой старший брат спит и во сне видит, как бы замуровать тебя в башне? Что делать, если ты влюбляешься в прекраснейшую девушку Севера и не можешь на ней жениться?.. Остается только поработать головой и придумать, как обезопасить себя и обеспечить себе будущее…

Долго думала, и все-таки решила объединить два романа: «Королевская прогулка» и вторую часть «Все могут короли». Имхо, это напрашивалось, поскольку много событий в романах пересекающихся.

---

— Катитесь вы со своими примочками! Дайте уже подохнуть!

Лекарь спокойно переждал его истерику; а когда Грэм, задыхаясь от ярости и отчаяния, без сил повалился на пол, так же спокойно приступил к делу.

Подобные приступы отчаяния накатывали в дальнейшем на Грэма не раз и не два. Тогда он в бессильной ярости колотил кулаками в пол; взывал к Борону, моля его о смерти; проклинал себя за нехватку решимости самому лишить себя жизни; проклинал Бардена, Риттера и всех касотцев до седьмого колена. Потом на смену истерике приходила апатия, и тогда Грэм часами, а то и днями лежал, неподвижно растянувшись на полу, и грезил наяву. Он то проваливался в глухую тьму, то перед мысленным взором вдруг возникало лицо Ванды: легкий ветерок трепал ее огненную гриву, и принцесса досадливым жестом отводила от лица кудрявую прядь; Грэм протягивал руку, чтобы коснуться ее, но видение исчезалось, улетучивалось, как утренний туман. Но чаще он видел другое, снова и снова повторяющийся кошмар: убогая таверна в глухом селенье, сдвинутые с мест, перевернутые столы, побитые окна, и на полу, в луже крови — умирающий отец, которому он не успел сказать последних слов… Почему это виденье, уже несколько лет как переставшее его мучить, снова начало настойчиво его преследовать? Не потому ли, что вскоре ему предстояла встреча с покойным отцом? Такое уже было на самистрянской каторге, где тропическая лихорадка подкосила Грэма, и он несколько недель был между жизнью и смертью, и отец в бредовых виденьях приходит и говорил с ним…

Какое-то время его продолжали таскать на допросы, но император на них уже не присутствовал. Грэм видел его еще только однажды: зачем-то Барден явился к нему в камеру собственной персоной, в сопровождении заспанного нахохленного коменданта. Молча постоял в дверях, разглядывая распростертого на полу пленника. На тот момент Грэм пребывал в состоянии апатии, к тому же не оклемался после недавнего допроса, поэтому он только на мгновение поднял голову, взглянул на посетителей, и снова опустился щекой на холодные камни. С минуту Барден постоял, посмотрел, потом вдруг развернулся и ушел, так и не сказав ни слова. Больше его Грэм не видел.

После череды допросов от него вдруг отступились. То ли поняли, что ничего от него не добиться, то ли, напротив, узнали все, что хотели. Грэм, хоть убей его, не помнил, что он нес во время пыток. Ругался, хрипел, выл — да, но сказал ли что-нибудь по делу? Вполне вероятно, что да, поскольку частенько он, оставаясь в сознании, проваливался в беспамятную бездну: забывал, кто он, где и зачем находится, и чего от него хотят все эти люди. Со временем это случалось все чаще и чаще.

Потом вдруг пыточная камера сменилась магической лабораторией. Здесь никто не жег людей раскаленным железом и не раздирал спины крючьями… зато здесь терзали разум, холодно, жестоко и со вкусом. Даже в пыточном кресле Грэм не чувствовал себя таким ничтожным червяков, каким ощутил в удобном, казалось бы, полулежачем кресле магика. В начале каждого «сеанса» магик заставлял его выпить какую-то жидкость, которая лишала его способности двинуть даже пальцем, а потом принимался копаться в его разуме, подобно тому как студиозиус-медик копается во внутренностях вскрытого трупа. Иногда бывало больно, иногда противно, но главное — судя по всему, магик никак не мог добиться цели, какова бы она ни была, и с каждым разом становился все бесцеремоннее. После этих сеансов у Грэма болела голова и путались мысли, а вскоре стали приследовать галлюцинации, которые сводили его с ума.

Все это длилось довольно долго, так что успели зажить раны и ожоги, оставленные прошлыми пытками, и даже к изувеченным пальцам вернулась кое-какая чувствительность. Но то, что творил с ним магик, было отнюдь не легче того, что проделывал палач. Тот мучил только тело, а магик хотел пролезть прямо в душу и покромсать там все на кусочки… А главное — Грэму больше не задавали вопросов и не ждали ответов, значит, это могло продолжаться бесконечно, и без всяких результатов…

Потом от него отступился и магик, и осталась только тьма и могильная тишина.

Глава 4

Допросы продолжались и в отсутствие императора. Причем дело, надо полагать, дошло-таки до перекрестных допросов, потому что Хельмут снова исчез. Илис принялась приставать с вопросами к знакомым офицерам, но те не желали разговаривать на эту тему. Похоже, не только Грэм, но и все, что было связано с делом медейского принца, получило статус государственной тайны. И Илис к этой тайне допускать не желали. Осознав это, Илис задумалась. То ли Барден, несмотря на свои уверения, перестал доверять ей — что было бы логично, — то ли просто счел нужным оградить ученицу от дальнейших соприкосновений с этим мрачным делом. Нет, помотала Илис головой, это едва ли. По ее наблюдениям, Барден чувствительностью не отличался, и, щадя ее нежные чувства, ни от чего ограждать не стал бы. Скорее, просто он действительно не хочет, чтобы она продолжала совать нос в его дела.

В ожидании возвращения императора Илис изнывала от скуки и тревоги. Две недели, о которых писал Барден, казалось, не окончатся никогда. Илис пыталась читать, но не могла сосредоточиться. Она плохо спала и потеряла аппетит. Дошло до того, что она начала подумывать о поездке в Эдес, где, по крайней мере, она могла поговорить с кем-нибудь из знакомых. Но она боялась пропустить приезд Бардена. Впрочем, она еще не знала, зачем ей так нужно видеть его, и что она хочет ему сказать — ведь они все уже, вроде бы, обговорили.

А вот Барден точно знал, что не хочет ни видеть ее, ни, тем более, говорить с ней, потому что ничего утешительного сказать ей не мог. Впрочем, он так же знал, что разговора не избежать.

В своей излюбленной манере он вернулся в Северную один, ночью, втайне ото всех, и отправился прямиком в апартаменты командующего. Ни один из часовых его не заметил, и потому Риттер был очень удивлен, обнаружив императора у своей постели. Барден довольно бесцеремонно растолкал его и потребовал отчета о происшествиях за время его отсутствие.

— Позвольте, я оденусь, ваше величество.

Берден сделал небрежный жест, означающий дозволение, и уселся в любимое кресло командующего. Риттер тяжело выбрался из постели и при свете нескольких свечей принялся медленно облачаться, стараясь при этом не слишком громко кряхтеть от боли в пояснице. Он был уже стар, и страдал многими недугами, но он знал, что император не любит, когда подчиненные в его присутствии выказывают слабость.

Наконец, Риттер привел себя в относительный порядок и смог предстать перед своим повелителем в пристойном виде. Барден кивнул на второе кресло поблизости:

— Садитесь. Я слушаю.

Рассказывать было особо нечего — какие могут быть происшествия в крепости, расположенной в глубоком тылу? Отчет получился кратким. Барден выслушал его рассеянно и спросил невпопад:

— А что тот мальчишка, который пришел с медейцами? Допрашивали его без меня?

— Так точно, ваше величество. Допрашивали вместе с Клингманном.

— И что?

— Ничего, ваше величество. Клингманн поддерживает легенду наинца и отрицает свое участие в заговоре. Он настаивает, что считал лазутчиков вашими посланниками и не знал ничего об их истинных намерениях.

— Крепкий парень, — слегка удивился Барден, а про себя подумал: и этот тоже, что есть сил, выгораживает Илис. Подумать только — без всякой магии девчонка добивается того, что все ее знакомые готовы жизнь за нее положить, только бы не втянуть ее в неприятности. И как это у нее получается, что все ее обожают?

— Ну а наинец? — спросил он после короткого молчания. — Он что?

— Наинец молчит.

— Так и молчит?

— Да. Простите, ваше величество, но я должен сказать… — вдруг медленно и тяжело проговорил Риттер. — Ваша ученица добивалась от меня разрешения увидеться с пленным.

— В самом деле? И что вы — позволили ей?

— Разумеется, нет, ваше величество. Но мне известно, что ей удалось передать пленному письмо.

— А его содержание вам тоже известно?

— Взгляните сами.

Риттер неверной рукой пошарил по столу в поисках нужного документа и протянул Бардену измятый и потертый на сгибах лист. Приподняв брови, Барден принял его, развернул и пробежал глазами. Почерк, вне всяких сомнений, принадлежал Илис, она всегда писала как курица лапой, даже когда очень старалась красиво выписывать каждую буковку. Содержание письма тоже было вполне в ее духе — она обзывала Грэма безмозглым идиотом и болваном и призывала его без экивоков отвечать на все вопросы. «Ты гораздо лучше смотришься одним куском, — добавляла она, — чем растащенный на кусочки». Да, умеет же девчонка делать мужчинам комплименты. Как тут не растаять? Барден свесил с подлокотника руку с зажатым в ней письмом и посмотрел на Риттера.