Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море

• Название: «Фрам» в Полярном море
• Автор: Фритьоф Нансен
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-34134-4

Все герои и авторы серии «Великие путешествия» – личности выдающиеся. Но и на их фоне норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен (1861—1930) выделяется своей многогранностью и незаурядностью.

Превосходный спортсмен, отличный рисовальщик, выдающийся зоолог, доктор наук в 27 лет, – он во всем жаждал дойти до предела, проверить этот предел – и испытать себя на границе возможного.

Нансен участвовал как вдохновитель и организатор в нескольких грандиозных предприятиях, самые впечатляющие из которых – лыжный переход через всю Гренландию и легендарный дрейф на корабле «Фрам», о котором исследователь пишет в книге, предлагаемой вашему вниманию.

«“Фрам” в полярном море» – увлекательный, эмоциональный и насыщенный выразительными подробностями рассказ о знаменитой попытке покорения Северного полюса в ходе легендарного дрейфа корабля «Фрам» от российских Новосибирских островов до Шпицбергена (1893—1896).

Здесь читатель найдет и яркие описания арктической природы, и подробный отчет об изучении этого еще не освоенного в конце XIX в. приполярного региона, и замечательные зарисовки быта экспедиции. Но самое захватывающее в книге Нансена – его живой, драматический, очень личный рассказ о попытке пешего похода к Северному полюсу: откровенное, жесткое повествование о том, до чего может дойти человек под влиянием почти невыносимых обстоятельств. Кем ему нужно стать, чтобы выжить. И как вернуться обратно – не к спасительной суше, а в человечье обличье.

Нансен прошел через это главное испытание, выжил, вернулся – и стал в чем-то другим человеком. В своих запредельных странствиях он, по-видимому, понял: природа человека загадочнее и удивительнее природы Арктики. Познав истинную цену человеческой жизни, он обратился к общественной деятельности. После Первой мировой войны в качестве дипломата и верховного комиссара Лиги Наций по делам военнопленных и беженцев Нансен спас сотни тысяч жертв голода, геноцида и политических репрессий во время Первой мировой войны и Гражданской войны в России, за что в 1922 году был удостоен Нобелевской премии мира.

Он стал великим гуманистом потому, что благодаря своим героическим путешествиям понял самое важное: подвиги совершаются не личной славы ради, они совершаются для людей.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги о жизни и выдающемся путешествии Фритьофа Нансена и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Мы уверенно двинулись вдоль этой полыньи на юго-запад (истинный) в расчете на то, что скоро обнаружим место, благоприятное для переправы, но «скоро» так и не настало. Там, где мы рассчитывали найти переход, перед нами открылось неожиданное зрелище: полынья простиралась на юго-запад до самого горизонта и конца ей не было видно.

Далеко на самом краю моря поднимались две отдельные ледяные глыбы; они, казалось, свободно плавали по открытой воде, непрерывно изменяя форму, исчезая и снова появляясь. По-видимому, там на западе полынья впадала прямо в море. С самого высокого тороса, находившегося поблизости, я мог, правда, различить в трубу на другой стороне лед, приподнятый маревом. Но нельзя было быть уверенным, что он лежал действительно на западном конце полыньи; вероятнее, он лишь указывал на поворот полыньи в этом направлении.

Что тут было делать?

Переправиться через полынью не представлялось возможным: лед был слишком тонок, чтобы рискнуть идти по нему, и слишком толст, чтобы пробиваться через него в каяках, даже если бы они были у нас в исправности. Я не знал, как скоро в это время года способен смерзнуться лед, чтобы стать достаточно прочным, но думал, что едва ли это может произойти в один день. Следовательно, остановиться для выжидания было бы чересчур неосмотрительно. С другой стороны, невозможно было предугадать, как далеко тянется эта полынья и сколько времени займет обход ее; во всяком случае это сулило отнять много времени, быть может, несколько дней.

Идти назад, туда, откуда мы пришли, тоже нам не улыбалось. Это удаляло нас от цели, а могло статься, что пришлось бы и в этом направлении блуждать достаточно долго, пока мы нашли бы переход. Полынья простиралась прямо на Ю 50° З (истинное). Следуя такому направлению, мы, бесспорно, несколько отклонялись от нашего курса: ведь мы старались держать теперь на юго-восток; но все-таки это было ближе к цели. И мы двинулись.

Пройдя немного, наткнулись на новую полынью, идущую под прямым углом к первой. Но лед на ней с виду показался достаточно крепким. Когда я исследовал лед на новой полынье в месте ее соединения со старой поперечной, обнаружилась целая полоса, где молодой лед от сжатия нагромоздился пластами в несколько слоев и был достаточно прочен, чтобы нас выдержать. В конце концов мы благополучно переправились через эту полынью, хотя и собирались брести вдоль нее несколько дней.

Мы двинулись дальше и шли до 8½ часов вечера, когда оказались перед новой полыньей, точным подобием предыдущей, с тою лишь разницей, что «море» уходило вдаль на этот раз к северо-востоку, тогда как к юго-западу его замыкали на горизонте льды. Полынья была затянута таким же молодым льдом. Лишь у самого края он был постарше и потолще, так что выдерживал тяжесть человека; по нему я пошел на лыжах поискать перехода, но сколько ни шел, так ничего и не мог найти.

Повсюду посередине тянулась полоса совсем тонкого льда, иногда пошире, иногда поуже, через который я не отважился переправлять нарты. В результате мы сочли благоразумным расположиться здесь лагерем и подождать до сегодняшнего дня в надежде, что лед несколько окрепнет. И вот лежим мы здесь перед этой самой полыньей. Одному небу известно, какие сюрпризы готовит нам сегодняшний день».

«Воскресенье, 19 мая. Сюрприз, принесенный нам 17 мая, оказался немалым: мы обнаружили в полынье нарвалов[296]. Только что мы собрались поискать переправу через полынью, перед которой пришлось остановиться накануне, как внимание мое привлекло какое-то пыхтенье, похожее на дыхание китов. Сначала я подумал, что это наши собаки, но затем совершенно отчетливо услышал, что звук доносится из промоины во льду. Я насторожился. Иохансен сказал, что слышал это пыхтенье в течение всего утра, но решил, что это отзвуки отдаленного сжатия. Нет, шум сжатия я узнал бы из многих. Я стал всматриваться в промоину, откуда, как мне показалось, исходил звук в последний раз.

Вдруг я заметил, что там что-то зашевелилось: это не могло быть движением льда; и совершенно верно, из промоины высунулась сначала голова нарвала, за ней показалась спина, изогнулась хорошо знакомым горбом, и все скрылось. Затем с таким же пыхтеньем показался другой нарвал; тут их гуляло, видно, целое стадо. Я крикнул Иохансену, что здесь нарвалы, стремглав бросился к саням и вытащил ружье. Оставалось еще приготовить гарпун. За этим дело не стало, и я был готов к охоте. Тем временем животные исчезли из той промоины, где я их заметил в первый раз; теперь их пыхтенье слышалось дальше к востоку.

Я поспешил туда, но мне так и не удалось приблизиться к ним на расстояние выстрела, хотя раза два я и подходил довольно близко к ним. Они ныряли в небольших открытых промоинах вдоль всей полыньи. Конечно, если бы мы остались здесь, я залег бы на целый день около одной из этих промоин и, наверно, подстрелил хотя бы одного нарвала, но мы не могли терять столько времени; притом нам все равно не увезти было с собой много мяса; нарты и без того достаточно тяжело нагружены.

Переход через полыньи нашелся, и мы пошли дальше. На нартах развевались флаги в честь праздника. Так как двигались мы теперь так медленно, что хуже и быть не могло, я во время обеденной остановки решился, наконец, снять со своих нарт деревянные подполозья, чтобы испробовать, как дело пойдет на полозьях, подбитых нейзильбером. Перемена оказалась поразительной: словно кто-то подменил нарты! Они превосходно пошли вперед.

Через некоторое время сняли деревянные подполозья и с нарт Иохансена. Попозже днем встретился превосходный лед, и мы двигались с необычайной быстротой. Вчера, 18-го, к 11½ часам утра, когда остановились, было пройдено, я уверен, не меньше 2 миль, и теперь, следовательно, мы находимся, по всей вероятности, под 83°20' северной широты или около того.

Наконец-то мы дошли до таких широт, в которых уже побывали люди; теперь и до земли не может быть далеко. Вчера, перед тем как остановиться, перешли через полынью вроде двух предыдущих, только еще более широкую.

И здесь я тоже слышал пыхтенье нарвалов, но, хотя находился недалеко от промоины, откуда исходили звуки, и сама промоина была невелика, мне ничего не удалось разглядеть. Иохансен, который шел с собаками позади, рассказывал, что едва они вступили на лед этой полыньи, как почуяли что-то и хотели повернуть против ветра. Удивительно, что так много нарвалов в этих полыньях!

Лед, по которому мы теперь идем, поразительно гладкий. Новых торосов или совсем нет, или их очень мало. Попадаются только небольшие старые неровности, иногда с довольно глубокими сугробами снега между ними, да эти странные, широкие, бесконечные полыньи, которые все похожи одна на другую и идут совершенно параллельно. И все они совсем не сходны с теми, которые попадались нам раньше. Примечательна их особенность: тогда как в прежних, насколько я замечал, по северной стороне полыньи лед движется на запад по отношению к тому, который лежит на южной стороне, здесь как раз наоборот: на запад идет южный лед.

Из боязни, что нас постоянно сносит к западу, я придерживался довольно восточного курса, а именно ЮЮВ или еще восточнее, смотря по тому, как позволял лед.

В честь 17 мая мы устроили, правда уже 18-го, роскошный праздничный обед из лабскоуса, брусничного киселя (на сладкой муке) и лимонного меда[297]. Наевшись досыта, заползли в спальный мешок».

По мере продвижения к югу лед становился все более неровным и все труднее было двигаться вперед. И лишь местами попадались сравнительно хорошие, ровные участки, но они часто пересекались широкими полосами исковерканного льда и полыньями, которые все время отравляли наше существование и усложняли наш путь.

19 мая у меня записано, что «я взобрался на самый высокий торос, на какой только мне доводилось подниматься. Измерил его довольно тщательно; он возвышался надо льдом примерно на 24 фута (7,3 метра), но поскольку лед сам несколько поднимается над водной поверхностью, то общая высота этого тороса не менее 30 футов (9,2 метра). Он представляет собой гребень короткой, но извилистой гряды, состоявшей из небольших льдин».

В этот же день мы впервые за все время нашего блуждания по льду увидали медвежий след. Нас это сильно обрадовало; значит, мы подошли к местам, где бродят медведи; теперь можно рассчитывать рано или поздно полакомиться жареной медвежатиной.

20 мая закурилась страшная метель, которая сделала невозможным движение по этому неровному льду. «Следовательно, ничего другого не остается, как заползти опять в палатку и спать сколько можно. В конце концов голод дал себя знать, и я вылез, чтобы сварить похлебку из печеночного паштета. Выпив чашку горячего питья из сыворотки, я снова забрался в спальный мешок, чтобы сделать записи в дневнике или же, если захочется, вновь задремать. И вот лежим мы тут в бездействии, выжидая, когда наконец уляжется непогода и можно будет снова пуститься в путь.