Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири

• Название: От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири
• Автор: Владимир Обручев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-55976-3

За свою долгую жизнь Владимир Афанасьевич Обручев (1863—1956), как подсчитал его сын Сергей, написал и опубликовал 3872 работы. В. А. Обручев действительно был уникальным ученым: фантастическая работоспособность, умение четко и понятно излагать свои мысли, твердый и ясный ум, который оставался таким даже в самом преклонном возрасте. Но дело не только в количестве.

Представим себе, что кто-то решил только лишь на основании этих 3872 трудов составить портрет В. А. Обручева. Что получится из этой затеи? Кто он, этот человек? Геолог? Безусловно, геология была смыслом жизни Владимира Афанасьевича, он учился этой науке сам и учил других. Но геология была, если можно так сказать, не единственным смыслом жизни Владимира Афанасьевича. Можно ли назвать его путешественником, географом? Конечно, и свидетельством тому десятки тысяч километров, пройденных по Средней Азии, Монголии, по горам Прибайкалья, Центральной Азии, Алтая и Китая. Причем Обручев не просто осматривал окрестности, он наблюдал, изучал, исследовал и скрупулезно записывал увиденное.

Помимо этого Владимир Афанасьевич был преподавателем, руководителем, организатором. Уже слишком много для одного человека: кажется, чтобы успеть все это, нужно не только не есть и не спать – нужно сжимать время.

Однако Обручев был еще и писателем, и не просто «развлекался» – он отдавался этому делу сполна. Ему уже под шестьдесят, казалось бы, время подводить итоги, а он открывает для себя новый жанр – научную фантастику. И как всегда блистательный результат: его книга «Земля Санникова» сразу полюбилась читателям и вошла в анналы мировой приключенческой литературы.

Даже в званиях и чинах Обручев сочетал, казалось бы, несочетаемое: надворный советник (что в армии соответствовало подполковнику), дворянин – и академик Академии наук СССР, Герой Социалистического труда… Прославленное имя Обручева носят минерал обручевит, оазис в Антарктиде, множество улиц, библиотек и научных учреждений в разных городах нашей страны.

Эта книга замечательного геолога, ученого и путешественника раскроет перед читателем увлекательный и неповторимый мир исследований и открытий, совершенных автором в 1888—1936 гг. в Центральной Азии и Китае, а также в его захватывающих путешествиях по Сибири. Автору довелось исследовать неизведанные доселе хребты и нагорья Центральной Азии, принять участие в проектировании Закаспийской и Транссибирской железной дорог, как первому штатному геологу Сибири изучать оледенение и вечную мерзлоту и разведывать залежи драгоценных металлов на ее необъятных просторах.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Путешествия Обручева буквально оживут перед вами благодаря сотням цветных и черно-белых иллюстраций и фотографий, многие из которых сделаны самим автором. Подарочное издание рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Обогнув озеро, мы попали на солончаки и болотистые луга низовий реки Баин-Гол, впадающей в озеро с востока; кое-где виднелись юрты, а за рекой серели стены хырмы, т. е. ставки князя. Так как солнце клонилось уже к закату, а до лагеря, где находился этот князь, оставалось еще 15 км, нам пришлось еще раз раскинуть свои палатки возле ключевого болота среди кустов хармыка. На болоте гуляли журавли с черными шеями; журавли могли улучшить наш скудный ужин, но они были осторожны и не подпускали к себе на верный выстрел из двустволки. Во время погони единственный птенец, еще не летавший, но уже бегавший быстрее человека, сделался жертвой собак, примчавшихся из соседней юрты. Родители птенца до позднего вечера оглашали воздух жалобным криком «курлык, курлык», и мы поняли, почему озеро получило свое название. Журавль по-монгольски называется «курлык».

Только к полудню следующего дня мы добрались до лагеря князя, вблизи которого нас встретили другие посланцы в парадных шляпах и указали нам удобное место для стоянки – возле болотистого луга с ключевой водой, недалеко от лагеря, палатки и пестрые флаги которого ясно выделялись на зеленом фоне луга, усеянного пасущимися лошадьми.

Под вечер я поехал в лагерь в сопровождении молодого Сплингерда и Цоктоева. У первых же палаток нас остановили монгольские воины, и один из них, нечто вроде урядника, пошел докладывать старшим чинам о нашем приезде. Хотя этот приезд был давно уже замечен всем лагерем и, конечно, известен князю, но церемониал, заведенный и в этом отдаленном крае, требовал доклада по всем инстанциям. Пока военные чины ходили из палатки в палатку, возле нас собралась толпа, и мы могли рассмотреть лагерь и его население. Картина в общем напоминала лагерь каких-нибудь средневековых ландскнехтов Валленштейна или даже полчищ времен крестовых походов. По окраинам поля полукругом были расположены белые и синие палатки рядовых, по одному десятку в каждой, под начальством дзангина (урядника).

Значок десятка в виде желтого флага с монгольскими надписями и с пришитыми к нему красными и белыми тряпками был прибит к длинному копью, воткнутому в землю возле палатки, полы которой с теневой стороны были подняты и укреплены на расставленных кремневых и фитильных ружьях. В палатках виден был различный скарб обитателей – разноцветные и разношерстные сумы и мешки с провизией, сабли и мечи разной формы и древности, чайные чашки, одежда, сапоги. На сложенных из дерна очагах возле палаток кипели котлы и котелки с чаем или супом предстоящего ужина, и самые юные из воинов занимались подкладыванием хвороста или аргала и раздуванием огня с помощью мехов, устроенных из свежеободранных бараньих шкур. В центре лагеря стояли палатки меренов (сотников) и адъютантов князя; они отличались большей величиной и нашитыми на них по белому или синему фону синими или белыми полосами и узорами. Возле каждой палатки возвышалось копье с разноцветными флагами, к древку которого были привязаны ружья, сабли, луки и стрелы в колчанах. Из палатки в палатку сновали монголы, другие толпились у входов.

Разноцветно и разнообразно было само воинство: рядом со сгорбленным стариком виден был воин в полном расцвете, выставлявший, словно напоказ, свой мускулистый бронзовый торс или, по тибетскому обычаю, спустивший одежду с правого плеча. Много было подростков и даже мальчиков, а также лам с бритой головой. Одеянием солдат служили широкие штаны до колен, обшитые кожей войлочные сапоги с острыми загнутыми вверх носками и на высоком каблуке и куртки или кафтаны. Иные одевали верхнюю половину тела подобием шали, употребляемой ламами, из грубой шерстяной ткани ярких цветов – разных оттенков красного или желтого. На куртках, кафтанах и шалях были нашиты черные и желтые крестики, обозначавшие воинское звание. Столь же разнообразны были и головные уборы: та же ткань, обмотанная вроде тюрбана, но оставлявшая макушку голой, синие китайские платки, шапки разных форм на меху, войлочные шляпы в виде круга, в центре которого возвышалась узкая колонна с обрывками красной кисти на вершине. Офицеры носили китайскую соломенную шляпу с красной кистью и шариком, смотря по чину – медным, стеклянным или каменным.

Это разношерстное войско князь Курлык-бейсе учредил для защиты своих владений от тангутов, которые уже вытеснили монголов с берегов оз. Кукунор, богатых пастбищами. Пржевальский встречал еще монголов на Кукуноре в последний раз за 10 лет до моего путешествия, я же видел там только тангутов. Воинская повинность у князя была поголовная и пожизненная; от нее были освобождены только ламы, отправлявшие богослужение в кумирнях или занимавшихся врачеванием, а остальные ламы были зачислены; в лагере их было довольно много, судя по бритым головам и желтому или красному одеянию в виде шали. Воины жили с семьями в своих юртах по разным пастбищным местам Цайдама, но по временам съезжались к местному мерену для стрельбы и джигитовки, а раз в год собирались на смотр к князю. Одежда, оружие, продовольствие были у них собственные, чем и объяснялось их разнообразие; жалованья князь не платил.

Наконец доклад о нашем приезде дошел до князя, и один из адъютантов пригласил нас въехать за черту крайних палаток и зайти сперва в палатку главного помощника князя, так как сам князь давал еще аудиенцию двум китайским чиновникам, приехавшим с просьбой о разрешении начать разработку золотой россыпи для китайской казны в пределах владений князя. Просьба, конечно, сопровождалась подношением ценных подарков: шелковых материй и т. п., и эти посланцы заслуживали, конечно, большего внимания, чем какой-то иностранец, путешествовавший без конвоя, и от которого, очевидно, нечего было ждать подношений.

Оставив лошадей, мы прошли сквозь толпу зевак в палатку главного помощника, старика лет семидесяти с больными слезившимися глазами и лицом вылинявшей обезьяны. Он пригласил нас сесть на разостланные коврики и задал обычные вопросы: о здоровье людей и скота, хорошо ли путешествуем; затем предложил в знак внимания к гостю понюхать табак из его каменной табакерки в виде флакона с ложечкой, прикрепленной к пробке. Если гость не нюхает, то должен хотя бы поднести открытую табакерку к носу, а если нюхает – предложить хозяину свою табакерку. Подали, конечно, чай, но в деревянных чашках, выложенных серебром, что оказалось очень неудобным, так как горячий металл обжигал губы. Хозяин вытащил деревянный сосуд с маслом, чтобы прибавить его в чай, но я поблагодарил за это, очевидно прогорклое, дополнение. Он жаловался на слабость зрения и просил дать ему лекарство. Нужно заметить, что с подобной просьбой ко мне не раз обращались и монголы во время моего путешествия и что они вообще считали каждого европейца сведущим в медицине и потому имеющим возможность излечить их недуги. Пясецкий, как врач при экспедиции Сосновского, буквально осаждался больными и с горечью отметил в описании своего путешествия, что он постоянно вынужден был отказывать многим, так как не имел ни времени, ни сил, чтобы помочь всем. В данном случае, что можно было дать старику, испортившему зрение в течение семидесятилетнего пребывания в дымной юрте, кроме небольшого количества борной кислоты, которую я мог уделить из походной аптечки?

Во время чаепития последовали вопросы о цели моего путешествия, поводах к посещению князя, затем о моей родине, семейном положении, возрасте и тому подобные вопросы, которые были вполне естественны со стороны любопытного и наивного человека. О возможности получить от князя проводников до Кукунора хозяин заметил, что это будет нелегко, так как уже в одном переходе на восток живут харатангуты, разбойники и грабители, и монголы никогда не ездят в одиночку по тангутской земле. Жалобы старика на тангутов были прерваны адъютантом князя, с розовым шариком на шапке, – он растолкал толпу, глазевшую на нас у входа в палатку, и пригласил следовать за ним к князю.

Сквозь еще бо́льшую толпу мы вошли в палатку, снаружи белую с синими разводами, внутри красную, покрывавшую площадь в несколько квадратных сажен. С обоих концов полы палатки были раздвинуты и приподняты для освежения воздуха, но монгольские воины заслонили оба входа плотной стеной: передние сели на землю, второй ряд присел на корточки, а из-за плеч третьего ряда выглядывали головы зрителей. Среди палатки на возвышении, обитом красной материей и устланном кашгарским ковром, восседал князь, облаченный в два халата: нижний – из светло-красного, верхний – из темно-синего сукна, с пестрой тесьмой по бортам и опушкой из меха, на голове – парадная китайская шляпа с красной кистью, бурым каменным шариком и павлиньим пером. Князю на вид можно было дать около сорока лет; прямой нос и мало выдающиеся скулы его бритого лица, а также прямой разрез глаз говорили, что он не монгольской крови. В правом ухе висела громадная серебряная серьга с кораллами и бирюзой, такая же подвеска к ней спускалась до плеча. У ног князя на коврике сидел мальчик лет двенадцати в цветном шелковом халате с меховой опушкой; его миловидное личико имело вполне монгольский тип. Это был наследник, второй сын князя, первенец которого предпочел духовное сословие.