Гильермо Инфанте - Три грустных тигра

• Название: Три грустных тигра
• Автор: Гильермо Инфанте
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-89059-207-1

«Три грустных тигра» (1967) — один из лучших романов так называемого «латиноамериканского бума», по праву стоящий в ряду таких произведений, как «Игра в классики» Хулио Кортасара и «Сто лет одиночества» Гарсии Маркеса. Это единственный в своем роде эксперимент — опыт, какого ранее не знала испаноязычная литература. Сага о ночных похождениях трех друзей по ночной предреволюционной Гаване 1958 года озаглавлена фрагментом абсурдной скороговорки, а подлинный герой этого эпического странствия — гениальный поэт, желающий быть «самим языком».

В 1965 году Кабрера Инфанте, крупнейший в стране специалист по кино, руководитель самого громкого культурного журнала первого этапа Кубинской революции «Лунес де революсьон», уехал с Кубы навсегда и навсегда остался яростным противником социалистического режима. Сначала идиологические препятствия, а позже воздействие исторической инерции мешали «Трем грустным тиграм» появиться на русском языке ранее.

---

Señor[38] Кэмпбелл, профессиональный писатель, «как водится», плохо рассказал историю.

Вид Гаваны с корабля был прекрасен. Море было тихое, ясная поверхность почти кобальтового оттенка, изредка расчерчиваемая широким темно-синим швом — Гольфстримом, как кто-то объяснил. Была небольшая рябь из крохотных волночек, пенных чаек, спокойно парящих в опрокинутом небе. Город, белый, головокружительный, возник неожиданно. Я заметила в небе несколько грязных туч, но солнце просвечивало сквозь них, и Гавана казалась не городом, а видением города, привидением. Потом она раздвинулась вширь и принялась низать друг на друга мимолетные цвета, мгновенно тающие в солнечной белизне. Перед нами была панорама, реальный волшебный фонарь, кинематограф жизни: это польстит мистеру Кэмпбеллу, рьяному любителю кино. Мы плыли меж зеркальных зданий, бликов, gaseliers[39], искрящихся в глазу, мимо парка с блестящими или выжженными газонами, к другому городку — темному и старинному, более прекрасному. Пристань непреклонно навалилась на нас.

Да, правда, кубинская музыка примитивна, зато в ней есть жизнерадостное очарование, неизменный резкий сюрприз в запасе и нечто неопределенное, поэтичное, что взлетает ввысь, до неба, под звуки maracas и гитары и мужских голосов falsetto[40] или — иногда — хриплых вибрато, как у блюзовых[41] певцов, — гармонический ход, свойственный как Кубе и Бразилии, так и Югу, потому что это Африканская традиция; в свою очередь, барабаны bongó и conga привязывают ее к земле, a claves — загадочные «стучащие деревяшки» из рассказа сеньора Кэмпбелла — не инструменты для литургических заклинаний и не какой-то тайный код, а две маленькие палочки, чтобы играть на них, а не дирижировать, хрупкие ударные инструменты, которыми постукивают друг о друга col legno[42], см. заметки Джона Сэйджа на полях задней стороны обложки LP[43] Арпеджио «Ударные ударные» AGO690 — эти «музыкальные палочки» — словно бездвижный горизонт.

К чему так драматизировать неудобства, связанные с нездоровой, но явно же не атрофированной ногой? Возможно, сеньор Кэмпбелл хочет, чтобы это казалось боевой потерей. В актуальности же он ревматик.

Трость была именно что самая обычная. Из темной, вероятно, твердой древесины, но, в моем понимании, никак не черного дерева. Без всяких там странных рисунков и гермафродитовой головы на набалдашнике. Таких тростей клеится[44]на земле тысячи: грубовато вырезанная, по-своему привлекательная и живописная; назвать ее необычайной — нонсенс. Думаю, у многих кубинцев есть точно такие же. Я не говорила, что трость возбуждающая: это грязная Фрейдистская инсинуация. И вообще, в жизни не купила бы такой пошлой штуки, как трость.

Стоила она несколько сентаво. Кубинский песо равнозначен доллару. Кстати, «веер» по-испански abanico, а не habanico. Вероятно, путаница вызвана особой симпатией к La Habana. И не говорят habañeros, по той же причине, что не пишут Habaña. Прилагательное mucho всегда сокращается до тиу, когда ставится на место наречия. И еще las mujeres, а не los, поскольку именно las — женский род определенного артикля. Не ожидайте finesse[45] со стороны сеньора Кэмпбелла, когда он говорит о mujeres. О женщинах то есть[46].

Многое в Гаване я нашла очаровательным, но, никогда не стыдясь собственных чувств, могу назвать, что именно. Мне понравился, нет, я влюбилась, просто влюбилась в характер, актуально темперамент жителей La Habana и прочих мест. Я безумно влюбилась в Кубинскую Музыку, с Большой Буквы. Между мной и «Тропиканой» возникла любовь с первого взгляда. Несмотря на тот факт, что это аттракцион для туристов, и это чувствуется во всем, там красиво, зелено, фантастически; «Тропикана» — сам остров в миниатюре. Еда была съедобной, а это единственное качество, действительно присущее пище, выпивка же — как везде. Но музыку и красоту девушек из шоу и дикую необузданную фантазию хореографа я забыть не могу.

Конферансье был весьма импозантный, латинский типаж, высокий и смуглый с зелеными глазами, черными усами и ослепительной улыбкой. Настоящий профессионал, умеющий воспроизвести своим глубоким баритоном благозвучное Американское произношение, и ни в коей мере не пидор, как рискованно выразился сеньор Кэмпбелл; по-испански это слово означает «странный» или «королева».

По благороднейшей из причин сеньор Кэмпбелл предается словесным — единственным доступным ему — упражнениям с целью превратить меня в прототип уникального вида: характерную представительницу женского пола. То есть умственно отсталую с IQ[47] дурочки, туповатую Пятницу[48], тугодумную прямую женщину[49], не доктора Панглосса, а доктора Ватсона в юбке с запчастями от акулы-кредитора у смертного одра должника. Он сам настолько недалек, что ему вздумалось называть меня сеньора Кэмп toute courte[50]. Я не говорила ничего похожего на: «Медовый мой, это же Тропики», или: «Это же souvenirs, дорогой», или другой подобной белиберды. То ли он перечитал юмористических выпусков «Пепиты», то ли пересмотрел все телеспектакли с Люсилль Болл. С другой стороны, я бы не отказалась очутиться на месте Люсилль, если бы у сеньора Кэмпбелла был такой же взгляд, как у Дези Арнаса[51], — и такой же возраст.

По мере (недо)развития истории вы можете неоднократно встретить слово «туземец» в уничижительном контексте. Пожалуйста, не вините Старика сеньора Кэмпбелла за тавтологию. Думаю, это неизбежно. Когда Ср. — он, Сеньор с Большой Буквы, Сеньор Собственной Персоной, который так обожает все эти титулы, что наверняка рвет и мечет всякий раз, когда я умышленно забываю назвать его полностью, Сеньор «теперь ты здесь» — Сеньор Редьярд Киплинг Кэмпбелл узнал, что администрация отеля «из наших», как он выразился, имея в виду, состоит из Американцев, он улыбнулся широкой улыбкой завзятого conoisseur[52] в каком-нибудь музее. Для него hot polloi[53] Тропиков — неизбежно ленивые любители сиесты. И чего различать, как их там зовут. К примеру, шофер вполне четко и разборчиво сказал, что его зовут Ррррамон[54] Гарсия.

Мне вовсе не казались забавными его бесконечные хождения по всему городку с тростью в руке. Когда мы выходили из «Тропиканы» не п, р, о, с, п, и, р, т, о, в, а, в, ш, и, м, и, с, я, а просто совершенно пьяными, он то и дело ронял ее в небольшом, хорошо освещенном, забитом до отказа вестибюле, и его плачевные попытки сохранять равновесие вот уж действительно «нарушали общественный порядок».

Он просто обожает, когда его принимают за миллионера Кэмпбелла. Сам вечно утверждает, будто они близко связаны. Я смеялась не над званием «плейбоя мирового масштаба», а из презрения к его лицемерному недовольству, когда его назвали «владельцем суповой империи». Вшивый актеришка.

Преувеличенную и иногда надуманную любовь к выпивке, которой он так кичится, а также многие другие литературные приемы он беззастенчиво спер у Хемингуэя, Фитцджеральда et al[55].

Никакого сексуального похищения не было. Да, Рамон (я, в конце концов, тоже стала так его называть, пришлось) предложил поехать посмотреть живые картины, но лишь после многочисленных doubles entendres[56] сеньора Кэмпбелла, который, хоть и не говорит, купил в Бельгийском книжном магазине[57] не меньше дюжины романов издательств «Обелиск» и «Олимпия Пресс»[58], при всем честном народе тыча мне в нос обложками, на которых было написано, что эти книги запрещено продавать в UK[59] и в США, а также непременно пожелал приобрести дорогостоящий, пухлый Французский роман «Prelude Charnel»[60], с роскошными цветными иллюстрациями, который я потом должна буду переводить в постели. Он также словом не обмолвился о названии фильма, который мы смотрели. Baby Doll[61]. Он не осведомлялся напрямую о tableaux vivantes[62] и сексуальных подвигах, но неоднократно намекал на «Каса Марина» и район красных фонарей, Колон. Оставлю без комментариев его якобы сонливость при виде тщетных сладострастных трудов или переменчивых Sexe, Son et Lumieres[63]. Скажу лишь, что не только я, несчастная распущенная особа, получила удовольствие от вида Отелло/Лотарио/Супермена — позаимствуем у сеньора Кэмпбелла метафорику и пунктуацию. И добавлю, наконец, что со времен Синга Без Век[64] мой муж — единственный человек на земле, способный спать с широко открытыми глазами.

Трость он «встретил» не на улице, вышагивающей рядом с незнакомцем, подобно носу Гоголя[65], литературному персонажу-предмету, воистину прогулочной трости[66]. Она не покидала пределов «café», которое, к слову, называлось «Бар Лусеро». Мы сидели с ним в переполненном зале. Поднявшись, с-р Кэмпбелл попросту ничтоже сумняшеся заграбастал трость с соседнего столика: темную и узловатую, точь-в-точь как у него. Уже почти на улице мы услышали, как вдогонку нам бросился кто-то, издавая странные, незнакомые (а теперь уже знакомые нам) звуки. Мы посмотрели назад и увидели истинного хозяина трости, только тогда мы еще этого не знали. С-р Кэмпбелл уже протянул было трость, чтобы отдать ему, но я воспротивилась. Я сказала, он купил ее на честно заработанные деньги, и мы не должны отпускать идиота с нашей тростью на все четыре стороны только по причине его умственной неполноценности, ибо это еще не повод для воровства. Что правда, то правда, вскоре вокруг собрались люди (в основном завсегдатаи кафе), и было несколько смутных аргументов. Но все оставались исключительно на нашей стороне: нищий был немой, помните? Полицейский (из отдела преступлений против туристов) оказался замешан в деле по чистой случайности. Он также решительно и бесповоротно принял нашу сторону и без дальнейших проволочек забрал нищего в каталажку. Никто не предлагал собрать деньги в его пользу, и с-р Кэмпбелл ничего ему не давал в качестве компенсации; не было никакой компенсации. В любом случае я бы и не позволила этого сделать. Он так рассказывает, словно я по мановению волшебной трости[67]превратилась в божество. Ничего в этом сорте. Актуально, именно я больше всех настаивала, чтобы не позволить трости так просто улизнуть. Я терпеть не могу идиотов, с-р Кэмпбелл — единственный, к кому я проявляю какое-то понимание, которое с годами все истончается, так же как он с годами все жиреет. К тому же я не советовала хвататься за трость с противоположного конца. Весь эпизод описан так, словно с-р Кэмпбелл — сценарист итальянских картин поздних 1940-х.