Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

• Название: Жизнь Шарлотты Бронте
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10104-3

Эта книга посвящена одной из самых знаменитых английских писательниц XIX века, чей роман «Джейн Эйр» – история простой гувернантки, сумевшей обрести настоящее счастье, – пользуется успехом во всем мире. Однако немногим известно, насколько трагично сложилась судьба самой Шарлотты Бронте. Она мужественно и с достоинством переносила все невзгоды и испытания, выпадавшие на ее долю. Пережив родных сестер и брата, Шарлотта Бронте довольно поздно вышла замуж, но умерла меньше чем через год после свадьбы – ей было 38 лет. Об этом и о многом другом (о жизни семьи Бронте, творчестве сестер Эмили и Энн, литературном дебюте и славе, о встречах с писателями и т. д.) рассказала другая известная английская писательница – Элизабет Гаскелл. Ее знакомство с Шарлоттой Бронте состоялось в 1850 году, и в течение почти пяти лет их связывала личная и творческая дружба. Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» – ценнейший биографический источник, основанный на богатом документальном материале. Э. Гаскелл включила в текст сотни писем Ш. Бронте и ее корреспондентов (подруг, родных, литераторов, издателей). Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» впервые публикуется на русском языке.

---

Непосредственным результатом сделанного мистером Николлсом предложения было его прошение о переводе в другой приход. Мисс Бронте держалась внешне сдержанно, хотя в глубине души жестоко страдала от сильных выражений, которые употребил ее отец на счет мистера Николлса, а также в связи с тем, что настроение и здоровье отца очевидным образом ухудшились. В этих условиях Шарлотта с большей радостью, чем когда-либо, воспользовалась приглашением миссис Смит снова посетить Лондон и направилась туда на первой неделе 1853 года.

Из столицы я получила от нее приводимое ниже письмо. С грустью и гордостью я переписываю теперь слова, в которых она выражает дружеские чувства.

12 января 1853 года

Теперь Ваша очередь писать. Вы ведь не ответили на мое последнее письмо, однако мне кажется, я знаю причину Вашего молчания: Вы усердно трудитесь, и потому смиряюсь не просто с покорностью, но даже с удовлетворением.

Я сейчас в Лондоне, как следует из датировки в начале письма. Живу очень тихо в доме моего издателя, занимаюсь правкой корректуры и т. п. Еще до получения Вашего письма я почувствовала и высказала мистеру Смиту свое нежелание переходить дорогу «Руфи». Я не думаю, что она пострадает от соприкосновения с «Городком», – этого мы не знаем, но ущерб может произойти по другой причине. Я никогда не любила сравнения и буду счастлива, если ни я, ни мои друзья не окажутся их объектом. Мистер Смит предлагает поэтому отложить публикацию моей книги до 24-го числа сего месяца. Он говорит, что это даст рецензентам «Руфи» возможность писать в ежедневных газетах и еженедельниках, а также предоставит ей все февральские журналы. Если такая задержка покажется Вам незначительной, напишите об этом – и мы ее увеличим.

Однако осмелюсь предположить, что, какие бы действия мы ни предпринимали, сравнения нам не избежать. Злоба и пристрастность заключены в самой природе некоторых критиков. Не нужно думать о том, что мы можем их ни во что не ставить. Им не удастся сделать нас врагами, они не сумеют подмешать ни толики зависти в наши отношения. Я протягиваю Вам руку, будучи уверенной в этом, и знаю, что Вы ответите рукопожатием.

«Городок» и в самом деле не имеет никакого права проталкиваться вперед «Руфи». В Вашем романе есть благородная, филантропическая цель, общественная польза, ни тени которой не найти в моем. Не может мой роман претендовать на первенство и на основании своей исключительной силы: мне кажется, что он гораздо спокойнее, чем «Джейн Эйр».

<…>

Мне хотелось бы Вас увидеть – наверное, так же сильно, как Вам хочется увидеть меня, и потому я буду считать Ваше приглашение на март решенным делом. Значит, в конце этого месяца я ненадолго к Вам заеду. Передайте мои наилучшие пожелания мистеру Гаскеллу и всем Вашим драгоценным домашним. Остаюсь искренне Ваша…

Пребывание у миссис Смит прошло спокойнее, чем в прошлый раз, и потому больше соответствовало вкусам и привычкам мисс Бронте. Она видела скорее вещи, чем людей, и если у нее появлялась возможность самой выбирать что смотреть, то она предпочитала «реальную сторону жизни в противоположность декоративной». Она посетила две тюрьмы – одну старую и одну новую, а именно Ньюгет и Пентонвиль368; побывала в двух больницах, Фаундлинге и Бедламе369. Кроме того, ей показали, по ее просьбе, несколько известных мест в Сити: здание банка, биржу, дом Ротшильда и т. п.

Мисс Бронте всегда относилась с уважением и даже восхищением к примерам обширной и продуманной организационной деятельности. Она ценила ее больше, чем это свойственно женщинам. Все, что она увидела во время последнего посещения Лондона, произвело на нее глубокое впечатление – настолько сильное, что она не смогла немедленно выразить свои чувства и даже обдумать свои впечатления, пока они были свежими. Если бы она пожила подольше, ее отзывчивое сердце обязательно рано или поздно приказало бы ей написать о подобных вещах.

Увиденное осталось в ее памяти, хотя и не способствовало хорошему настроению. Хозяева дома, где она остановилась, относились к ней с необыкновенной теплотой, и она, как и раньше, была им очень благодарна и отвечала взаимностью. Однако, если оглянуться на то время, имея в виду случившееся в ближайшем будущем, можно заметить нечто грустное в прощании с милыми друзьями, которых она видела февральским утром в последний раз. По возвращении она встретилась в Китли со своей подругой Э., и они вместе поехали в Хауорт.

«Городок», который с точки зрения сюжета был менее интересен, чем «Джейн Эйр», но в большей степени показывал выдающийся талант автора, был встречен единодушным и шумным одобрением публики. Как можно было при таком ограниченном круге персонажей и столь невыразительном месте действия, как пансион, создать столь замечательный роман?!

Посмотрим, как Шарлотта приняла добрые вести о своем успехе.

15 февраля 1853 года

За вчерашний и сегодняшний день я получила целую сумку газет – не меньше семи штук. Содержание всех рецензий таково, что сердце мое преисполняется благодарности к Господу, который видит и страдания, и труд, и помыслы людей. Папа тоже рад. Что же касается друзей вообще, то я все равно буду любить их, не ожидая, что они разделят со мной радости. Чем дольше я живу, тем яснее вижу, что к хрупкой человеческой природе надо относиться со всей осторожностью: ей немногое под силу.

Я подозреваю, что причиной легкого разочарования, которое сквозит в последних строчках, явилась чрезвычайная восприимчивость Шарлотты к суждениям дамы, которую она высоко ценила: мисс Мартино в статье о «Городке», напечатанной в «Дейли ньюс», а также в частном письме к мисс Бронте жестоко ранила ее своим неодобрением, которое писательница расценила как несправедливое и необоснованное370. Однако если считать это суждение верным и правдивым, то оно указывает на нечто большее, чем просто художественная неудача: писатель готов заставить себя поверить в способность равнодушно переносить любую хулу, от кого бы она ни исходила. Однако сила этой хулы все же зависит от того, кто ее произносит. Для читающей публики все рецензенты обычно на одно лицо, писатель же куда более разборчив. К суждениям одних критиков он относится с уважением и восхищением, слова других не ставит ни в грош. Именно понимание ценности мнения рецензента превращает осуждение с его стороны в настоящее мучение для автора. И мисс Бронте, восхищавшаяся мисс Мартино, страдала тем более, что связывала мнение рецензента о книге с его мнением о личности автора.

Задолго до этого она попросила мисс Мартино написать, не считает ли та, что в «Джейн Эйр» чувствуется некоторый недостаток женской деликатности и женских представлений о приличиях. В ответ мисс Мартино заверила ее, что ничего подобного в романе не находит. Тогда мисс Бронте попросила ее честно высказываться на эту тему и впредь, если подобные недостатки будут замечены в произведениях Каррера Белла. Мисс Мартино пообещала говорить всю правду и выполнила свое обещание, когда появился «Городок», сильно огорчив свою собеседницу, решившую, что с ней обошлись несправедливо.

Надо сказать, мисс Бронте совершенно не догадывалась о том, что́ некоторые считали грубостью в ее сочинениях. Однажды в Брайери, во время нашей первой встречи, разговор коснулся женского творчества. Кто-то заметил, что иногда писательницы заходят за пределы дозволенного гораздо дальше, чем мужчины. Мисс Бронте считала это естественным следствием того, что женщины позволяют своему воображению работать постоянно и беспрепятственно. Мы с сэром и леди Кей-Шаттлуорт высказались в том духе, что подобные нарушения норм приличия совершаются обычно бессознательно. Я помню, как Шарлотта серьезно и мрачно возразила: «Пусть лучше Господь отберет у меня всю силу изображения, которая у меня есть, чем способность различать то, что подобает говорить, от того, что не подобает!»

Снова повторю: ее неизменно шокировали и расстраивали любые неодобрительные высказывания о «Джейн Эйр», основанные на указанных выше соображениях. Некто сказал ей в Лондоне: «А ведь мы с вами, мисс Бронте, написали по сомнительной книжке!» Она часто думала об этом и, поскольку такие мысли подавляли ее, обратилась к миссис Смит – как обратилась бы к матери, если бы не была лишена ее с самого раннего детства, – с вопросом: неужели действительно есть что-то дурное в «Джейн Эйр»?

Сама я не стану отрицать, что в этой книге, как и в других ее произведениях, присутствует некоторая грубоватость, хотя в целом все они совершенно замечательны. Но я только прошу читателя принять во внимание ее жизнь, теперь полностью для него открытую, и подумать: а могло ли быть иначе? Шарлотта видела в жизни очень мало мужчин, и среди этих немногих были те, кого она знала с детских лет. Они выказывали по отношению к мисс Бронте дружеские чувства, их семейства старались сделать ей приятное, она испытывала большое уважение к уму этих людей, но они говорили в ее присутствии или даже с ней, вовсе не сдерживаясь, – точно так же, как Рочестер с Джейн Эйр. Примите во внимание и печальную судьбу ее несчастного брата, и простодушие тех, среди кого она жила. Вспомните, что она считала своим долгом воспроизводить жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть. И после всего этого воздайте ей должное за то, кем она была и кем могла бы стать (если бы Господь продлил ее жизнь), вместо того чтобы обличать за то, что жизненные обстоятельства вынуждали Шарлотту, так сказать, коснуться грязи и оттого ее руки оказались на какой-то миг замараны. Эта грязь не въелась в ее кожу. Каждая перемена в ее жизни очищала ее, но не могла ее вылечить. И снова я воскликну: «Если бы она пожила подольше!»