Даниэль Бовуа - Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914)

• Название: Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914)
• Автор: Даниэль Бовуа
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0304-2

Охватывающее более чем вековой период исследование выдающегося французского историка-слависта, профессора Даниэля Бовуа, преподававшего в университетах Нанси, Лилля, Париж I Пантеон-Сорбонна, посвящено истории Правобережной Украины – Киевщины, Волыни, Подолии – в составе Российской империи. В центре внимания – борьба между российским самодержавием и польскими элитами за господство в этом регионе и контроль над украинским крестьянством. В равной мере глубоко анализируя социальные, экономические и культурные процессы, автор показывает трудности интеграции бывших земель Речи Посполитой в империю Романовых; объясняет, почему польская землевладельческая аристократия вопреки росту русского национализма оставалась до 1917 года привилегированной и преуспевающей группой; освещает драматическую судьбу тех почти забытых историками «промежуточных» категорий населения, которые не вписались в жесткую сословную иерархию российского общества. Доказывая, что все проекты как полонизации, так и русификации основной массы населения днепровского Правобережья были нереалистичны, книга представляет формирование украинской нации закономерным продуктом сложившихся на этих землях исторических условий.

---

12 марта 1808 г. М.И. Комбурлей, волынский гражданский губернатор (в период с июня 1806 г. по конец 1815 г.), еще до получения нового указа выслал новому министру внутренних дел А.Б. Куракину план антинаполеоновских мер, в котором пытался совместить позицию Аракчеева с пропольскими тенденциями. Поскольку в его губернии насчитывалось более 30 тыс. польской чиншевой шляхты мужского пола (вновь данные 1800 г.; он подает ее категории по-польски: околичная, служилая и чиншевая), то лучшим решением этой проблемы, по его мнению, было бы сформирование из нее полков по образу казацких – подобная милитаризация (в духе прежних планов Зубова) не могла не понравиться военному министру, склонному, как мы видели, к контролю за всеми «нестабильными» слоями. Впрочем, он писал, что «для возбуждения охоты к службе считаем нужным полкам сим дать какие либо польские названия как то: Польская гвардия, Народная кавалерия, шляхетский Легион, и проч.». Заинтересовавшись этой идеей, император предложил 20 апреля 1808 г. обсудить ее в Комитете и приобщить к проекту; а Аракчееву царь разрешил немедленно приступить, в очередной раз, к переписи всех мужчин в возрасте от 17 до 35 лет, которые принадлежали к шляхте во всех присоединенных губерниях. Указ был передан Куракину 8 июля 1808 г. с указанием, чтобы его исполнение было возложено на сельскую и городскую полицию, а в целях обеспечения мобилизации и последующей выучки полков попавшие под перепись шляхтичи не должны были менять местожительство.

Противоречие было налицо. Куракин ответил через 2-й департамент Сената, что не только окончательное решение о статусе шляхты до сих пор не принято в Государственном совете, который продолжает рассмотрение доклада прежнего Комитета по благоустройству евреев, но и указом Сената от 9 марта 1808 г. не определен окончательный срок, что вроде бы дает основания к тому, что вся польская шляхта будет признана199. Военному министру ничего не оставалось, как немедленно обратиться в Государственный совет с целью противопоставления своей позиции взглядам министров, входившим в упомянутый Комитет. Его позиция была нами уже представлена ранее в связи с обсуждением проектов переселения. Видно, с каким упорством генерал противоборствовал господствующей в это время либеральной атмосфере. Желая, чтобы его выступление в Государственном совете выглядело более убедительным, он привел с собой своего приятеля, генерала М.М. Филозофова, прежнего главнокомандующего войсками в Белоруссии при Павле I, и представил его в качестве эксперта. В дневнике заседаний Совета сохранились выступления обоих200.

Филозофов напомнил, что еще при Павле I муфтий вручил ему в Минске петицию от татар, просивших сформировать из них отдельный полк, как это было раньше при польских королях. Павел I такое разрешение дал. Однако оказалось, что их недостаточно, и полк попробовали дополнить из обнищавшей польской шляхты201. Поскольку последних отнесли к чиншевой шляхте, а 19 марта 1800 г. царь признал их шляхетское происхождение, то возможность вступить в армию даже в качестве унтер-офицера, а не простого солдата уже никого не привлекала. Как и Аракчеев, генерал не жалел слов, переживая из-за деградации этой группы, которая, «равно как и Татары [поставлена] в рабское служителей и крестьянское положение», что претит их происхождению. Генерал якобы из лучших чувств и исключительно ради их же блага предлагал привлечь чиншевиков в армию, «чтоб им было постоянное приличное состояние и утвержден, открыт и ознаменован был путь в поприще соучастия и службы настоящему их отечеству». Он, естественно, поддержал Аракчеева, советуя поселить чиншевиков, как и татар, на пустынных землях, несомненно согласовав это с губернаторами территорий, пригодных для заселения. «Сим образом, – подчеркивал он, – многочисленное дворянство более поощрится к службе, присовокупится к России, более утвердится и будет большой опорой в благонадежности [обманчивые надежды. – Д.Б.] при случаях буде бы какие мятежи в Польском крае предстать могли, да и ей самой вся поползновенность к тому отнята будет».

Подобная резкая критика со стороны военных не была уместной за полтора месяца до идиллической встречи в Эрфурте, где Александр и Наполеон в чрезвычайно трогательных выражениях будут заверять друг друга в дружественных чувствах, однако вскоре тон данной критики вновь станет актуален. Филозофов не понимал сельских традиций чиншевиков и считал, что люди, которые называют себя шляхтичами, стремятся, подобно русским дворянам, к военной службе. Завершая свою речь, он выразил надежду, что большая часть шляхты добровольно заявит о своем желании вступить в армию. Следовательно, можно было бы с легкостью сформировать 10 полков легкой кавалерии. Об их польских названиях Филозофов не обмолвился уже ни словом. Зато добавил, что если бы не хватило добровольцев, то в войско следует взять каждого двадцатого.

Министр юстиции П.В. Лопухин и государственный казначей Ф.А. Голубцов не скрывали, что разделяют эти взгляды. Однако Государственный совет не осмелился открыто одобрить ни предложений Аракчеева о проведении депортаций, ни столь желаемой Комбурлеем или Филозофовым мобилизации. В конечном итоге Совет пришел к выводу, что, хотя несомненно военная служба была бы полезной, однако разные образы жизни, местные условия, численный состав такой группы и т.п. склоняют к тому, чтобы обратиться за подобными проектами к губернаторам, а главное – не проводить перепись, поскольку она «произвела бы разные толки, беспокойство и тревогу», что в данный момент совсем нежелательно.

Уже на следующий день, 28 июля 1808 г., Вейдемейер на всякий случай поинтересовался у Голубцова о количестве и местоположении пустопорожних земель в «польских губерниях», но поскольку ответа не получил, дело, которое началось в 1807 г., было передано 11 января 1809 г. становившемуся все более влиятельным М.М. Сперанскому, чтобы император сам принял решение по этому затруднительному вопросу202.

Намерение административно решить проблему социального статуса безземельной шляхты было заблокировано «до дальнейшего впредь распоряжения», как оказалось, до 1815 г., поскольку любые вопросы, связанные с чем-либо польским, неминуемо могли повлиять на исход торга относительно будущей судьбы Польши, который в это время вели Наполеон и Александр.

Александр I, делая вид, что оказывает помощь своему союзнику Наполеону, направил войска в Галицию, сразу после того, как Австрия в конце марта 1809 г. перешла границу Княжества Варшавского. Однако затем удачное наступление на австрийцев армии Княжества под командованием князя Юзефа Понятовского, а в особенности вызванное им польское восстание в Галиции напугали царя (и небезосновательно), он опасался распространения революционных тенденций на «польские губернии» Правобережной Украины. Именно этим можно объяснить выжидательную позицию российских властей при решении одного из немногочисленных дел о чиншевой шляхте, которое в тот момент находилось на рассмотрении.

Дело касалось 30 подольских семей, проживавших в очередном конфискованном в результате разделов имении, принадлежавшем некоему Хмельницкому и переданном семье графа Безбородко. Как это часто бывало, новые владельцы отнеслись к чиншевикам как к крепостным. Принять решение по этому вопросу было столь же сложно, как и в предыдущих случаях. Поэтому дело передавалось из низшей инстанции в вышестоящую, пока не прошло все ступени власти в Подольской губернии и не было передано в 3-й департамент Сената, а затем – на его общее заседание, откуда генерал-рекетмейстером оно было отослано в Министерство внутренних дел, которое, в свою очередь, направило его в Государственный совет, возложивший решение этого вопроса на Сперанского203.

Шляхтичи села Черниловка, защищаясь от деклассирования, представили привилегию от 1558 г., дарованную их предкам И. Галузину (обратим внимание на руськую форму фамилии) и Люциану Черниловскому (фамилия от названия данного села) и их детям, однако в настоящем документе не было четко сказано, что село предоставляется в наследственное владение, в результате чего и возник спор между шляхтой и братом генерала Екатерины II, наследником пожалованного царицей имения.

Управляющий имением, который должен был вести судебный процесс, сообщал, что местные шляхтичи «делают разные беспокойства насильственными своими поступками, а потому и просил о выводе их оттуда в другие жилища». Приняв эти доводы во внимание, земский суд (который, как во времена Речи Посполитой, продолжал оставаться шляхетским и польским) объявил им о готовящемся переезде, однако, «несмотря на неоднократные подтверждения», сообщалось, что они «не хотят никуда переходить по одному только упрямству». Суд уточнял, что «вся оседлость их заключается в одних только их избах, в коих они живут и имеют малое количество хлеба и скота».