Игорь Курукин - Анна Иоанновна

• Название: Анна Иоанновна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03752-6

В судьбе Анны Иоанновны было немало крутых поворотов: природную русскую царевну, племянницу Петра I, по его воле выдали замуж за иноземного принца, полжизни провела она бедной вдовствующей герцогиней в европейском захолустье, стала российской императрицей по приглашению вельмож, пытавшихся сделать её номинальной фигурой на троне, но вскоре сумела восстановить самодержавие. Анна не была великим полководцем, прозорливым законодателем или смелым реформатором, но по мере сил способствовала укреплению величия созданной Петром империи, раздвинула её границы и сформировала надёжную и работоспособную структуру управления. При необразованной государыне был основан кадетский корпус, открыто балетное училище и началось создание русского литературного языка.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе документов, рассказывает о правлении единственной русской императрицы, по иронии судьбы традиционно называемом эпохой иностранного засилья.

---

Дочь старалась через окружение цесаревны Елизаветы очернить семейного врага: «…Поговори известной персоне, чтоб, сколько ему возможно, того каналью хорошенько рекомендовал курляндца, а он уже от меня слышал и проведал бы, нет ли от канальи каких происков к моему родителю, понеже ему легко можно знать от Александра (Бутурлина. — И.К.), и чтоб поразгласил о нём где пристойно, что он за человек». Однако княгиню-интриганку сослали в монастырь, а её друзей отправили служить в провинциальные города и в Иран{89}. Алексея Бестужева-Рюмина спасла его дипломатическая служба за границей. Но карьера его отца была окончательно сломана: летом 1728 года он «с опалою» был взят под стражу и отправлен в Москву, а бумаги его опечатаны. Известили ли доброжелатели об этом «каналью курляндца», неизвестно; но он сделал всё возможное, чтобы навсегда устранить соперника.

Интрига против Бестужева стала одним из важных уроков, усвоенных молодым придворным, пробивавшимся к власти — пока ещё в масштабах захудалого немецкого двора. О большем в ту пору он и не мечтал — Анна никем всерьёз не рассматривалась как претендентка на российскую корону. Что именно произошло в апартаментах герцогского дворца и какие слова нашёл Бирон, чтобы вычеркнуть из жизни Анны её многолетнего и близкого друга, мы не знаем. Может быть, молодой решительный дворянин своим участием вернул женщине молодость?

«О себе вам объявляю, в добром здоровьи; только вчера немогла боком, а сегодня кровь пускала, и благополучно пустили; а что я долго не писала, того ради, что великая печаль дошла: не стало государыни тётушки ея императорскаго величества, а Российской империи скипетр восприял великой князь его императорское величество, и тем меня ещё порадовало. А я ныне в Вирцаве очень хорошо…» — сообщила Анна подруге, камер-юнкерше Анне Козодавлевой, 5 июня 1727 года из имения, много лет остававшегося на попечении Бирона{90}. В мае 1729-го Анна была столь довольна представленным ей «отчетом остаточных припасов», что личным письмом пожаловала любимое имение верному слуге «арендным образом»{91}.

Можно предположить, что камергер с негодованием обличал Бестужева, безобразно обкрадывавшего бедную вдову. Анна Иоанновна, ещё недавно всеми силами защищавшая старого слугу, теперь жаловалась Петру II: «Я на верность его полагалась, а он меня неверно чрез злую диспозицию свою обманул и в великий убыток привёл».

В Москве была создана комиссия для расследования злоупотреблений Бестужева. Анна представила обвинительный акт из восьми пунктов, из которого следовало, что управитель ввёл её в «великие долги» на 50 тысяч талеров, похитил ещё 40 тысяч талеров, которые якобы были «взнесены в хоромы мое»; не проверял счета канцеляристов; пользуясь неискушённостью герцогини в делах, давал ей на подпись расходные ордера, а кроме того, «запись подсунул мне к подписи, како бы я у него несколько тысяч талеров в заим взяла» под залог имения Альтбергфрид. Но в пылу разоблачения герцогиня расписалась в финансовой безалаберности, признавшись, что «такие указы он мне подсунул к подписанию между другими писмами, и я, поверивая ему, ради многих писем не читала»{92}. Похоже, она лукавила: упомянутая расписка о займе десяти тысяч талеров представляла собой не неразборчивую бумажку, а исполненный каллиграфическим почерком нарядный документ, на который трудно не обратить внимания. На нём красуется гордая подпись: «Анна, великая принцесса росийская, тако ж Лифляндии, Курляндии и Семигалии герцогиня».

Призванный к ответу обер-гофмейстер обвинения отрицал и стоял на том, что заём делался «публично», расходы и покупки производились по распоряжениям герцогини, все имения она сама передала «в его диспозицию» в 1717 году; отчёты же по «шетам» «слушать не изволила». На помощь герцогине прибыл из Митавы камер-юнкер И.А. Корф — и в деле появились десятки счетов, долженствующих убедить правителей, что Бестужев недобросовестно вёл хозяйство. Кто-то вполне компетентный заранее заготовил и в нужное время подал сей «компромат». Оказывается, Бестужев самовольно раздавал «ампты» в аренду, забирал для себя хлеб и другие товары, а счета выставлял на Анну, на похищенные деньги отгрохал в Москве каменный дом и пристройку к своим «апартаментам» в Митаве, а из любимой Анной Вирцавы увёл 20 коров.

Бывший обер-гофмейстер упрямо оправдывался: коров «собою не бирал», денег не присваивал, а если что и оказалось у него и его детей, так это сама герцогиня дарила наличными и разными вещами или разрешала брать в счёт жалованья. Были извлечены на свет другие долговые расписки Анны — на 2055 талеров, тысячу рублей и 600 червонцев. Теперь уже слабо разбиравшаяся в делах и подмахивавшая бумаги на тысячные суммы Анна Иоанновна была вынуждена объяснять комиссии, что «многих писем не читала и не рассужала», и жаловаться, что неверный слуга воспользовался её дамской простотой. Дело затягивалось: как было определить, похищен или подарен дочери Бестужева драгоценный крест за 800 рублей, если нет никаких документов?

Бестужев однозначно винил в своих бедах именно Бирона и заявил официально, что тратил на Анну собственные деньги. Выяснение отношений затянулось долго. 8 января 1730 года Бестужев должен был в очередной раз явиться в комиссию для дачи показаний. Но внезапная смерть юного императора резко изменила расклад сил при дворе, и нудная работа по распутыванию финансовых дел курляндской вдовы и её отставленного любовника так и осталась незавершённой.

На свою беду, Бестужев вместе с другими дворянами слушал подписанные Анной «кондиции», участвовал в обсуждении шляхетских (дворянских) проектов будущего государственного устройства страны. После восстановления самодержавия он был немедленно отослан бывшей подругой с глаз долой губернатором в Нижний Новгород, но не успел он приступить к исполнению обязанностей, как последовала уже настоящая ссылка — «в дальние деревни». Только в 1737 году, да и то исключительно благодаря верной службе сыновей-дипломатов, императрица и герцог Курляндский разрешили старому Бестужеву жить «в Москве или в деревнях»{93}.

Анна за два десятка лет вросла в курляндскую жизнь; сложились её вкусы и привычки властной хозяйки, какой она осталась и на российском троне. Герцогиня занималась, пусть и не слишком умело, своими «мызами» и маленьким двором, устраивала куртаги, пристрастилась к охотничьим досугам курляндских баронов и разделяла увлечение своего камергера лошадьми. К тому времени она, скорее всего, уже не напоминала бледную барышню, отданную замуж за незнакомого мальчика-принца, которому так и не суждено было стать ей настоящим мужем. Портреты 1730-х годов изображают её располневшей дамой с грубоватым и властным лицом и напоминают образы помещиц из музеев провинциальных российских городов, созданные крепостными художниками. Во многом её можно уподобить пушкинской бригадирше Лариной, оставившей увлечения молодости:

Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь…

Но внезапно в провинциальный мир Митавы вихрем вторглась большая история.

Глава вторая. ОБРЕТЕНИЕ «САМОДЕРЖАВСТВА»

Ея величество всемилостивейшая наша государыня императрица изволила… 25 дня сего месяца своё самодержавное правительство к общей радости при радостных восклицаниях народа всевысочайше принять.

Санкт-Петербургские ведомости. 26 февраля 1730 г.

Коварные письма

В ночь на 19 января 1730 года в московском Лефортовском дворце (он и поныне стоит на берегу Яузы) умер Пётр II — недолеченная оспа и воспаление лёгких оборвали жизнь последнего мужского представителя династии Романовых.

Члены Верховного тайного совета, высшего государственного органа страны, должны были решать судьбу монархии. Пятнадцатилетний император не оставил наследника и никакой воли по этому поводу выразить не успел. По завещанию же Екатерины I в случае смерти Петра II бездетным престол должны были унаследовать её дочери Анна и Елизавета. Но, во-первых, само это завещание было весьма сомнительным; во-вторых, в «эпоху дворцовых переворотов» такие вопросы решались не правом, а «силой персон» в ходе борьбы придворных группировок.

В январе 1730 года министрами Верховного тайного совета были князья Голицыны, чьи предки соперничали с Романовыми на «выборах» царя в 1613 году. Старший, Дмитрий Михайлович, был президентом Камер-коллегии; младший, фельдмаршал Михаил Михайлович, один из лучших российских полководцев Северной войны, командовал расположенной на Украине армией. Наиболее близкими к Петру II были князья Долгоруковы — ведавший царской охотой Алексей Григорьевич (его дочь только что стала царской невестой), опытный дипломат Василий Лукич и недавно вернувшийся из завоёванных персидских провинций фельдмаршал Василий Владимирович. Формальным главой этого «правительства» был пожилой канцлер (так называли в России президентов внешнеполитического ведомства — Коллегии иностранных дел) Гавриил Иванович Головкин, но истинным руководителем российской дипломатии был его заместитель — бывший немецкий студент, ставший российским бароном Андрей Иванович Остерман.