Григорий Свирский - Бегство (Ветка Палестины - 3)

• Название: Бегство (Ветка Палестины - 3)
• Автор: Григорий Свирский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Софочка не спала, вместе с Сашей оклеивала широкой лентой комнату на третьем этаже, куда они все перебирались, едва радио произносило страшные слова "нахаш цефа" - "гремучая змея".

Маски противогазов натягивали с трудом. Дов из-за всклокоченной бороды, Софочке мешали непослушные волосы, спадающие на плечи. Саша попытался подоткнуть белые Софочкины волосы под резину, дернул неосторожно за прядь, крику было!

Минут десять сидели в противогазах, сочувствуя Софочке. Она жаловалась на духоту, пыталась сорвать маску. Противогазы выдали непривычные тупорылые, без длинной гофрированной трубки, обычной в российских масках. Все походили на инопланетян. Шутили по этому поводу, подымая дух Софочки. Дов был убежден, что Иерусалим с его исламскими святынями Саддам Хусейн жечь и изрывать не станет. Он пытался успокоить Софочку, уговорить, чтоб она на войну не реагировала, но Саша все испортил, уточнив некстати: разрушать Иерусалим, конечно, не будут, но отравить химической ракетой сразу всех "неверных" - такая идея в голову бесноватого Саддама может придти.

"Нравится сукиному сыну, - впервые настороженно подумал Дов, - ох, и нравится сидеть с Софочкой взаперти, коленки в коленки".

В один из вечеров Эли принес странную новость. Мэр Тель-Авива бывший генерал Шломо Л., по военной кличке генерал Сыч, объявил: те, кто по вечерам уезжает из Тель-Авива, предатели. Дов присвистнул: "Вот, дали год..." Сыч никогда умом не блистал, а тут уж вообще... Даже великий гуманист Свет-Виссарионович дозволял увозить от обстрела женщин и детей. Софочка осторожно предложила Дову: приютить, пока война и обстрелы, несколько олимовских семей. Пригласил пять женщин с детьми, которым некуда было бежать из гостиницы "Sunton", а Софочка привезла втрое больше. - Многодетных всех забрала, - призналась она восторженно.

Софочка раздвинула в гостиной стол, накрывала его, как в королевском дворце - "на тысячу персон". Ей нравились эти "посиделки", которые, чаще всего, завершались холодящим спину тревожным сигналом "нахаш цефа" и общим бегством в изолированные комнаты. Даже в той, что побольше, спустя пять минут становилось так душно, что Софочка начинала злиться на Сашу, из-за которого, она считала, все гости мучаются в противогазах. "Все беды от умников", упрекала она его в сердцах. Саша в долгу не оставался. Но сегодня он сострил весьма неудачно: предложил Софочке, выбросив маску, которая ее угнетает, забираться в "мамат" - закрытую колыбель из прозрачного пластика, появившуюся в магазинах Израиля для новорожденных.

... По счастью, радио начало заполнять паузы песнями о любви, не то бы Софочка, судя по ее виду, высказалась бы весьма сердито. Впрочем, за ней, знал уж Саша, ничего не пропадало. Он и Дов пытались как-то посмеяться над ее нетерпением, она подняла растрепанную белую голову, отрезала: "Это вы привыкли годами преть под замком, в камерах, а у меня такой привычки нет".

Дов и Саша переглянулись. "А барышня-то с коготочками", -шепнул Дов, а Саша не преминул познакомить Софочку с Алексеем Константиновичем Толстым, продекламировав шутливо: "Если б не мой девичий стыд, что браниться мне не велит, я б тебя, прощелыгу, нахала и не так бы еще обругала". "Барышня с коготочками" им нравилась. Однако больше над Софочкой не подшучивали. Да и не до нее было.

Когда расходились по спальням, Эли, промолчавший весь вечер, произнес задумчиво: "Если бы понять, наконец, как вести себя в стране, которой управляют Сычи". О том, что фраза сорвалась с его губ не случайно, стало ясно уже на другой день. За "королевским столом" Эли сообщил, что организуется новый еженедельник и ему предложили место главного редактора.

- Ого-го! - протянул Дов. - Уж и газетку под тебя создают. -Он знал о желании нескольких крупных кабланов скрутить "рыжего". Считали, без этого фантастически пробивного малого проклятая "амута" захиреет. Да и не сама "амута" им была страшна, - пример её. Русские евреи прут сотнями, а то и тысячами, как бабочки на огонь. И какой видят пример? - Боятся они тебя, "рыжий!"

... Эли отвалил, - сказал Дов Софочке, уединившись с ней в спальне. Худо! Думал, он покрепче. Купили нашего "рыжего" со всеми потрохами.

- Предатель! - воскликнула Софочка.

- Еще один "Сыч" на нашу голову!

- Предатель и изменник! Тысячи людей ждут крыши над головой. И война, сколько она разрушит?!

- Пока, слава Богу, страху больше, чем разрушений, Софа. Упустит Эли место, а человеку за пятьдесят. Это в Израиле все равно, что мэа эсрим - сто двадцать, - после чего еврею жить вообще не рекомендуется. Не слыхала? Вот те раз! Здоровья и благополучия тебе желают до скольких лет? До "мэа эсрим"! И Галия его подсекла! Сказали, безнадежна. А главное, - поглядел Элиезер нашему истеблишменту в глаза, во всех мисрадах на него глядел - пристально, целый год! и многое про наших гордых исраэли понял. Мэа эсрим ему, Софочка, не меньше. А амутянам почему обижаться на парня? Он их запустил, грустных, беспортошных на орбиту. Глядишь, и долетят.

Эли долго не появлялся в Иерусалиме. Дов позвонил в офис "амуты", там ли он еще? Эли поднял трубку, стал оправдываться: мол, дали шанс, как упустить?

- Да не осуждаю я тебя, Элиезер, - перебил Дов. - Прав ты во всем! Работа в Израиле по профессии - голубая мечта олима. Опасения мои в другом. Газету-то под тебя создали. Неплохо, кстати, оценили твою голову. Миллион шекелей вытрясти из нашего брата - серьезные усилия нужны. Но ведь недаром говорится: "Коготок увяз - всей птичке пропасть". И потом, "на чьей телеге едешь..." Русский народ на этот счет давно все понял и решил.

-Ну, уж дудки, - отозвался Эли со злой уверенностью. - Не вырвусь выскользну ужом...

- А перекроют кислород?

Эли ответил не сразу. Дов уж и в трубку подул нетерпеливо неужто не слышит?

- Дов, признаюсь тебе. Только тебе, без передачи. У каждого свой лимит прочности. Я чувствую сейчас - еще чуть-чуть и хрустну. К мисрадовским крысам за шиворот себя тащу, да и ресурсы сердчишка на исходе... Что? Не надо быть библейским мудрецом, чтоб догадаться: это ход конем. Кабланским конем. Но я, Дов, - профессионал. Здесь таких, судя по нашим газетам, раэ-два и обчелся. Попади и мои руки еженедельник, я его за месяц-другой сделаю таким, что начнут расхватывать. Знаю, что для этого надо. В каждом номере "гвоздь". Обнаженная правда. За полгода перейду на самоокупаемость, тогда пусть перекрывают кислород: я уж на собственных к крылышках!

- Задумано лихо. Тут и я тебе помощник, но...

- Что? Убить могут, объявить советским шпионом?

Дов усмехнулся: - Нет, по нынешним временам животу твоему ничего не угрожает, не до тебя. Беда, если не выдержишь. Помню твои шкафчики в гостинице - ни у кого таких не видал: китайский фарфор, австралийские безделушки из опала, невиданные ракушки, чернь по серебру. Видать, в России ты жил сладко. Значит, не за сладостью и сюда прикатил, а потому, что обрыдло быть газетной шлюхой.

- Ну, нет, - Эли засмеялся. - Большая разница. Там я был проституткой с пятым пунктом, а здесь, если что, то уж в чистом виде.

Улыбнулись. На том и кончился разговор - до времени. Позднее Дов узнал, что уход Эли из "амуты" ускорили и другие резоны, однако тогда Элиезер о них и слова не сказал. Председатель "осминожной комиссии", которому Эли подарил картину Галии, посочувствовав "рыжему", растолковал ему доверительно отчего они не дают хода настырной олимовской "амуте":

"Это все не нашего ума дело, а большая политика, - поведал он со значительным видом, указав пальцем в потолок. - Все лимиты идут на "территории", там строим на всю мощь, а здесь сокращаем все и вся". Так это было на деле или просто выгораживал председатель своих коллег? Но разговор этот помог Эли уйти от бедолаг-амутян, почти не испытывая угрызений совести. Он сказал себе: не валяй дурака, Эли! Государственная политика - тяжелый танк. И в России под танк не кидался, и здесь не собираюсь: не самоубийца.

Телефонные объяснения Эли прозвучали на излете войны. А в те нервные дни, когда каждую ночь сиживали в духоте заклеенной комнаты, беспокойство доставляли, в основном, Софочка и детишки, с которыми она проводила все время. Казалось, убедили ее, что Святого города война не коснется. И ближайший "Скад" упал в Рамат-Гане, километрах в ста; и о будущем взрыве радио объявляет теперь не за минуту, как раньше, а за пять, когда ракета еще над Ираком. Саша притащил юмористический журнал, выходящий в Тель-Авиве. Вот и там смеются. Полистал. Горбачевский гонец Примаков, главный в ГБ спец по арабскому востоку, летит в Израиль верхом на "Скаде". Смешно!

Порой Софа не могла успокоиться и под утро. Голубые глаза округлялись, ничего не видели. Случалось, лила чай мимо чашки. В иные минуты казалась близкой к обмороку.

Саша, посоветовавшись с Довом, привез "психодоктора" Аврамия Шора, который, в свое время, приютил Софочку. Его она считала вторым отцом.

Залучить Аврамия в эти суматошные дни было делом нелегким. Едва началась война, он сообщил по радио и напечатал в газетах объявление: "Если у вас беда, если опускаются руки, звоните по телефону номер..." Телефон стоял на столе у Эли. Собираясь покинуть "амуту", он передал свой кабинет профессору. Что тут началось? Кроме самого Аврамия, только Эли, наверное, предвидел это.