Григорий Свирский - Прорыв

• Название: Прорыв
• Автор: Григорий Свирский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Зал помолчал в ошеломлении, затем кто-то захохотал диким, припадочным смехом, и тут началось невообразимое. Рев, вой. Пронзительный женский голос вскричал над ухом: -- "Ура! Попались!" ...Я оглянулся. Бог мой, Вероничка!.. Давненько не видел. Говорили, она нашла работу в Натании секретарем у юриста, благо иврит знала с детства. -- Попались! Наконе-эц-то! -- кричала Вероничка, но ее злой и ликующий голос тонул в реве зала.

Я увидел, как встревожились "режиссеры": к Шаулю кинулись сразу несколько толстячков, наклонились к нему, шепчась. Кто-то выбежал из президиума...

Встревожились не только душители. Вскочил на ноги круглолицый, плечистый Беня Маршак, отставной майор израильской армии, пытавшийся помочь всем попавшим в беду.

Президиум опасался его: майор Беня Маршак был простодушен и честен. И главное, бескорыстен. Хуже не придумаешь!..

Увидев, что полицейские снова принялись отталкивать доктора Гура, попросившего слова, он воскликнул, схватив доктора за полу пиджака.

-- Ты учти, ты никогда не найдешь никакой работы в Израиле! Это тут закон. Ты учти!

Лицо Яши на глазах становилось страшным, незнакомым. Точно его отощавшие щеки мелом натерли. Выпяченные губы дрожали. Он понял, что простодушный Беня Маршак высказал то, о чем другие молчат.

Яша с силой оттолкнул полицейского и, прыгнув на нижнюю ступеньку лестницы, закричал:

-- Ребята! Беня Маршак меня предупреждает, что я не найду нигде работу. Я должен буду уехать из Израиля из-за того, что как врач помогал людям.

Зал поднялся, как один человек. Вскричали на всех языках Союза Советских Социалистических Республик.

-- Позор!.. Шейм!.. Гановим! Суки моржовые!.. Шоб вы сгынули!.. Какой-то высохший мужчина, сидевший за столом президиума, выдвинулся к авансцене и принялся увещевать доктора Гура: мол, не принимай всерьез. У нас не тоталитарный режим. Все это глупости. Ты неправильно понял Беню Маршака. Он хотел сказать совсем не то!

-- Нет, мне тоже это говорили! -- прокричал парень в роговых очках. -Профессор Шмуэль Митинге?.

Очередного "своего человека", которого быстренько выпустил председатель, не слушал никто. Всем стало ясно: маскарад провалился. Многие поднялись, чтоб уйти и больше никогда не видеть снующих по сцене коротышек, которые, воздев руки к небу, лопочут что-то об израильской демократии. Съезд, что называется, повис на ниточке.

И тогда белые кудряшки объявил в свой могучий, всезаглушаю-щий микрофон, что на Съезд прибыла Глава государства Голда Меир и что ей предоставляется слово. Все уходившие тут же повалили назад.

Голда Меир прибыла вовсе не только что. Она посидела на сцене сбоку, за занавесом, отдыхая и прислушиваясь к грохоту зала. Если Голда и не ведала ранее о фальшивых делегатах, она услышала о них. Своими ушами. Она сама определила момент, когда ей выступить и как выступить. Двинулась к трибуне, оставив по пути, на столе президиума, свой исторический ридикюль. И о фальшивых мандатах и делегатах и звука не издала. Будто никаких престарелых жуликов, тесно сбившихся за столом президиума, и в помине не было.

Старая атеистка, она вдруг вспомнила... о Боге, о котором де забыли истово верующие грузины.

-- ...Во имя Всемогущего, во имя вашей чести не становитесь на легкий путь... Это ваш Израиль, ваш Ашдод и ваш Иерусалим. На мою долю выпала большая честь зачитать в Кнессете письмо восемнадцати еврейских семей из Грузии. Я считаю, что оно должно войти в школьные учебники...

И дискуссии Глава Правительства коснулась, как обойти?! -- Если вы кричите здесь, а не в России, я поздравляю вас с обретением этого права... Засмеялся зал, поаплодировал.

Голда помолчала, переводя глаза с одного лица на другое, вглядываясь в иные из них пристально. На Якова Гура она смотрела столько, что он головой кивнул: мол, здравствуйте, госпожа Голда Меир!.. Наконец, она продолжала, по-прежнему не повышая тона: -- Мне кажется, что ни у одного из олим не ощущается избытка любви к старожилам Израиля. Мне тяжело при мысли об удовольствии, которое получит Брежнев, узнав, как вы тут грызетесь. Почему столько ненужной ненависти друг к другу?..

-- Брежнев и без того рад тому, что происходит с нами тут в Израиле, -громко произнес Яша, но Голда не слышала того, что не хотела слышать.

-- ...Не нужен Израиль, нет смысла отдавать за него жизнь, если в нем мы не будем жить достойно! -- патетически воскликнула она и тут же тихо, едва слышно: -- На военных кладбищах не "вы" и "мы", -- там все равны...

Кто-то в зале всплакнул, президиум шумно зааплодировал, и Голда, искусный оратор, чуть усилила нажим:

-- С каким упоением и энтузиазмом говорят, что у нас все плохо. Меня пугает этот энтузиазм, а не критика...

-- Довэли! -- крикнули из первых рядов, но Голду репликой не отвлечешь...

-- В нашей стране можно критиковать и кричать. Но разве это нужно... -Она долго развивала эту тему. -- Ненависть -- это бульдозер, который может все сломать, но ничего не может построить. Не было оле, который бы не страдал при приезде. Вероятно, это неизбежно... -- Голда взяла со стола исторический ридикюль из черной кожи и проследовала вглубь сцены.

Белые кудряшки мчались возле нее, сбоку и чуть позади, аплодируя на ходу, стремясь заглянуть Премьеру в глаза. Волосенки мотались из стороны в сторону. Когда он вернулся к столу, я пригляделся к нему. Он, видимо, отвечает перед Партией труда за выборы. Креатура Голды. Кто он?.. Круглолицый, со светлыми завитушками, он походил на стремительно разбогатевшего купчика, в котором есть уже повадки барина, но остались и ужимки плута, воришки, который дергается и озирается: вот-вот прибьют!.. Коснувшись белыми пальчиками микрофона-глушителя, он оглядел зал торжествующе. Улыбочка у него была благостной, взгляд победно-пугливый.

Зал долго рукоплескал Голде Меир, но вдруг послышался возглас:

-- Пожарный команда уехал!

И тут люди перестали аплодировать и поглядели друг на друга. А зачем она приезжала! Хотят ее авторитетом проломить нам головы? Спасти жулье, из-за которого люди лезут в петлю?

Приезд Голды Меир вызвал, пожалуй, еще большее остервенение: тема "она ничего не знает" себя исчерпала. Навсегда... В голосе оратора, подбежавшего к трибуне, звучала ярость:

-- Я человек контуженный и течения времени не понимаю. Пра-ашу меня не перебивать. Два года ждал, пока мой диплом переведут на иврит. Оказалось, потеряли. Отыскали в какой-то мусорной куче. А я пока хожу без работы. Израильский бюрократизм советскому сто очков вперед даст! Всюду балаган. Даже в армии!

-- Вы армию не трогайте! -- взвизгнули кудряшки. -- Израильская армия -- это нечто особенное!

-- А ты откуда знаешь? На посту спят и ночью посты не проверяют. Часовые такого храпака задают...

Больше говорить ему не дали. Весь президиум поднялся на ноги, чтобы отразить поклеп: -- Ложь!.. Нечто особенное!.. Демагогия!..

Вместо "неуправляемого" оратора тут же, как водится, выпустили "своего человека", бывшего советского майора Подликина, пузатенького, улыбчивого. На это раз "свой человек" не подвел: поразвешивал, как белье на веревках, общие словеса об истории первых кибуцев.

-- Да-алеко пойдет, -- яростно шепнула мне Вероничка. Она еще что-то рассказывала о Подликине, я ее не слушал: по ступенькам, ведущим на сцену, подымался Иосиф Гур. До приезда Голды "белые кудряшки" заявили Иосифу, что слова ему не дадут: от Гуров уже выступали. А сейчас решили проявить великодушие...

Иосиф поднялся наверх, маленький, квадратный, "бочонок поэзии", по давнему определению Юрия Олеши. Приложил ко лбу огромную темно-багровую кисть руки с торчащим пальцем. Глаз не видно, закрыты рукой. Видны только скорбно опущенные вниз губы. Он хрипел, пожалуй, сильнее, чем всегда. Я едва расслышал. О культуре хрипел Иосиф:

-- ...Архив Михоэлса сбросили на сырой цементный пол... Где музей культуры на идиш? Убивают национальную культуру... -- Советская демагогия! -- гаркнули вдруг за моей спиной. Я вздрогнул, оглянулся. "Тот самый, из клаки..." Широкая, красная харя извозчика из кибуца или партаппаратчика.

-- Ты что, дядя? -- прошипел я удивленным тоном. -- О серьезном говорят, а ты орешь!..

-- Я при вс-стрече с-со знакомыми, -- хрипел-высвистывал Иосиф, -всегда на вопрос, как дела, отвечаю "Кол беседер!"1 Мне и в самом деле суют пенсию, как узнику Сиона. Я не могу брать деньги у нашей маленькой страны! Я в силах работать! Дома же вот уже третий месяц просто нечего... -- он поднес ко рту кулак, прикусил палец, -- нечего кусать... Если б не сыны, -- он замолчал, покачался из стороны в сторону, держась обеими руками за трибуну:

-- Я поэт на языке идиш. Это не специальность в нашем Израиле... Моя специальность -- режиссер театра кукол, а меня хотят сделать ночным сторожем... Три вс-с-сепронизавших качества растлили Израиль. Всеобщая коллективная некомпетентность. Всеобщая коллективная безответственность. Всеобщее коллективное неуважение... Это говорим мы? Это говорят сами израильтяне... Мы пытаемся вырваться из этого кладбища морали и, к своему изумлению, бежим по "запретке", на которой нас выбивают одного за другим. Нынче, вижу, они почти все тут, наши уважаемые убийцы...